– Государь, к вам, к вашей справедливости, к вашему милосердию я взываю! Государь, дайте срок, придет время, будет возможность, я обещаю: я верну родине этот город или умру в бою! Но пока… пока… государь, дайте мне возможность повидать своего отца!

Твердый, презрительный взгляд Дианы подсказал Генриху ответ, и, повысив голос, он холодно изрек:

– Сдержите ваше обещание до конца, и тогда, клянусь богом, я сдержу свое.

– Это ваше последнее слово, государь?

– Да, последнее!

Подавленный, ошеломленный, побежденный в этой несправедливой битве, Габриэль невольно понурился. И в тот же миг целый вихрь стремительных мыслей зароился в его голове.

Он отомстит этому бесчестному королю и этой коварной женщине. Он ринется в ряды протестантов! Он завершит назначение рода Монтгомери! Он насмерть поразит Генриха так же, как Генрих поразил старого графа! Он изгонит Диану де Пуатье, бесстыдную и бесчестную! Такова будет отныне его единственная цель, и он во что бы то ни стало достигнет ее!.. Но нет! За это время отец его успеет двадцать раз умереть! Отомстить за него – хорошо, но спасти – еще лучше! Взять штурмом город, пожалуй, легче, чем покарать короля!

Все последние месяцы его жизни мгновенно пронеслись перед его мысленным взором, и он, только что растерянный, отчаявшийся, вновь вскинул голову – он решился!..

Король и Диана с удивлением, доходившим до страха, видели, как разглаживается его побледневшее чело.

– Пусть будет так! – вот все, что он сказал.

– Вы надумали? – спросил король.

– Я решился, – отвечал Габриэль.

– Но как? Объясните!

– Выслушайте меня, государь. Я хочу вам вернуть другой город взамен того, что отняли у вас испанцы. Этот шаг вам кажется, должно быть, отчаянным, невозможным, безумным… Скажите откровенно, государь, вы ведь думаете именно так?

– Верно, – согласился Генрих.

– Скорее всего, – задумчиво произнес Габриэль, – эта попытка будет стоить мне жизни, а единственным следствием ее будет то, что я прослыву смешным чудаком.

– Но не я же вам это предложил, – заметил король.

– Конечно, рассудительнее всего отказаться, – добавила Диана.

– Но тем не менее я уже сказал: я решился! – повторил Габриэль.

Генрих и Диана не удержались от возгласа удивления.

– О, поберегите себя, сударь! – воскликнул король.

– Мне? Беречь себя? – со смехом возразил Габриэль. – Я уже давно принес себя в жертву! Но на сей раз, государь, пусть между нами не будет ничего недосказанного, ничего недослышанного. Пусть условия нашего договора, который мы заключаем перед Всевышним, будут ясны и четки. Я, Габриэль, виконт де Монтгомери, обязуюсь передать Франции некий город, находящийся всецело во власти испанцев или англичан. Под городом я разумею не замок, не поселок, а сильно укрепленный пункт. Никаких иносказаний, надеюсь, здесь нет.

– Пожалуй, так, – смущенно протянул король.

– Но и вы, – продолжал Габриэль, – Генрих Второй, король Франции, обязуетесь по первому же моему требованию передать мне графа де Монтгомери. Вы согласны?

Король, уловив недоверчивую усмешку Дианы, ответил:

– Согласен!

– Благодарю вас, ваше величество! Но это не все: соблаговолите дать одну гарантию мне, бедному безумцу, который с открытыми глазами бросается в пропасть! Нельзя строго судить тех, кто обречен на смерть! Я не прошу у вас письменного обязательства, которое уронило бы ваше достоинство, да вы на это и не согласитесь. Но вот Библия, государь. Положите на нее королевскую длань и поклянитесь: «В обмен на стратегически важный город, которым я буду обязан одному лишь виконту де Монтгомери, я клянусь на священном писании возвратить свободу его отцу и наперед заявляю: если эта клятва мною будет нарушена, то все, что будет сделано указанным виконтом для покарания бесчестия вплоть до выступления против моей особы, я признаю верным и не наказуемым ни богом, ни людьми». Повторите клятву, государь!

– По какому праву вы требуете ее от меня? – возмутился Генрих.

– Я сказал, государь: по праву идущего на смерть.

Король еще колебался, но герцогиня с той же пренебрежительной улыбкой кивнула ему; мол, можно поклясться без всяких опасений.

– Хорошо, я согласен, – произнес Генрих, словно в каком-то роковом увлечении, и, положа руку на Библию, повторил клятву.

– По крайней мере, – вздохнул молодой человек, – этого достаточно, чтобы избавить меня от сомнений. Свидетелем нашего нового уговора была не только одна герцогиня, но и Всевышний. А сейчас у меня нет свободного времени. Прощайте, государь. Через два месяца я буду либо мертв, либо обниму своего отца.

Он откланялся и стремительно вышел из кабинета.

В первый момент Генрих был еще хмур и озабочен, но Диана разразилась хохотом.

– Полноте, государь, почему вы не смеетесь? – спросила она. – Вам должно быть ясно, что этот безумец уже погиб, а его отец умер в темнице! Можете смеяться, государь!

– Я так и сделаю, – ответил король и рассмеялся.

X. Великий человек узнает о великом замысле

Герцог де Гиз, с тех пор как получил звание генерал-лейтенанта королевства, жил теперь в самом Лувре, в этой колыбели французских королей. Какие же грезы посещали по ночам честолюбивого главу Лотарингского дома? Какой путь прошли его сновидения с той поры, когда в лагере под Чивителлой он доверил Габриэлю свою мечту о неаполитанском престоле? Успокоился ли он теперь? Или, будучи гостем в королевском дворце, пожелал вдруг стать в нем хозяином? Не ощущал ли он прикосновения возложенной на его голову короны?

Вполне возможно, что именно в это время Франциск Лотарингский питал такие тайные надежды. И в самом деле: разве король, взывая к его помощи, не давал волю его дерзновенному честолюбию? Ведь, доверив ему спасение Франции в годину тяжких испытаний, король сам признал, что он, Франциск де Гиз, – первый полководец своего времени.

Герцог прекрасно сознавал, что признание его заслуг королем – это еще далеко не все. Теперь нужно будет убедить в них всю Францию. А для этого необходимы блестящие победы над врагом, громовые дела. Для того чтобы Франция доверилась ему и пошла за ним, мало было загладить ее поражения, – нужно было ей принести победу.

Вот какие мысли обуревали герцога де Гиза после его возвращения из Италии.

Об этом же думал он и в тот самый день, когда Габриэль де Монтгомери заключил с Генрихом II новое безумное соглашение.

Стоя у окна и машинально барабаня пальцами по стеклу, Франциск де Гиз невидящим взором смотрел на залитый дождем двор. Кто-то осторожно постучал в дверь и, войдя с разрешения герцога, доложил о виконте д’Эксмесе.

– Виконт д’Эксмес! – воскликнул герцог де Гиз, обладавший памятью Цезаря. – Виконт д’Эксмес! Мой юный соратник по Мецу, Ренти и Валенце! Впустите его, впустите немедленно!

Слуга поклонился и тут же ввел в комнату Габриэля.

Нужно сказать, что, покинув короля, мужественный юноша не колебался. Он пребывал сейчас в том редком для человека состоянии внезапного озарения, которое именуется вдохновением. И, войдя в покои герцога, он как бы невольно угадывал те неотвязные думы, которые не давали покоя Франциску де Гизу. Кстати, герцог был чуть ли не единственный, кто мог понять и помочь Габриэлю.

Герцог де Гиз бросился навстречу и заключил его в свои объятия:

– А, вот и вы, мой храбрец! Откуда прибыли? Что с вами было после Сен-Кантена? Как часто я вспоминал о вас, Габриэль!

– Значит, вы еще не забыли о виконте д’Эксмесе?

– Черт возьми, он еще спрашивает! – рассмеялся герцог. – Вы, очевидно, не привыкли напоминать о себе! Колиньи рассказал мне часть ваших сен-кантенских подвигов и притом еще добавил, что утаил лучшую их половину!

– Не так уж много я сделал, – с грустной улыбкой промолвил Габриэль.

– Честолюбец! – заметил герцог.

– Это я-то честолюбец? – усмехнулся Габриэль.

– Но, хвала господу, – продолжал герцог, – вы все-таки возвратились, и мы снова вместе, друг мой! Вспомните, какие планы мы строили в Италии. Ах, Габриэль, теперь Франции нужна ваша доблесть больше, чем когда бы то ни было!