Тут мысля истомна

инда да кубыть.

Если ж мыслей нету,

господи спаси,

выручить поэта

может "гой еси"!

Тайна жизни

Я часто замираю перед тайной.

Ей имя - жизнь.

В разрядах молний, в грохоте грозовом,

В рассоле огнедышащей планеты

Родился крохотный комочек жизни

Икринка, сгусток...

Василий Захарченко

Я часто замираю перед тайной,

Я бы назвал ее - преображенье.

Загадочнее тайны нет нигде.

...Немыслимо бывает пробужденье:

Глаза разлепишь - что за наважденье?

Лежать лежишь, но неизвестно где...

А в голове - все бури мирозданья,

Да что там бури - просто катаклизмы,

Как написал бы Лавренев - разлом!

Глаза на лбу, в них молнии сверкают,

Язык шершавый, в членах колотун,

Ни встать ни сесть,

Во рту бог знает что,

Не то Ваала пасть, не то клоака,

Выпрыгивает сердце из груди,

И что вчера случилось - помнишь смутно...

И тут, я вам скажу, одно спасенье,

Верней сказать, единственное средство.

Берешь его дрожащими руками

В каком-нибудь вместительном сосуде,

Подносишь к огнедышащему рту!..

Струится он, прохладный, мутноватый,

Грозово жгучий, острый, животворный!..

Захлебываясь, ты его отведал

И к жизни возвратился и расцвел!

Есть в жизни тайна!

Имя ей - рассол.

Смертельный номер

Весна, весна, - хоть горло перережь,

Весна

Хоть полосни себя по венам.

И жизнь была - заполненная брешь,

Любовь была - случайна и мгновенна.

Лада Одинцова

Себя я странно чувствую весной:

Весна

А я ищу глазами ветку.

Веревку взять бы, в петлю головой

И - ножками отбросить табуретку...

Без этих грез я не живу и дня,

Приходит лето, соловьям не спится.

Кто в отпуск, кто на дачу,

А меня

Преследует желанье утопиться.

Про осень я уже не говорю.

До одури, до головокруженья

Я вся в огне,

Я мысленно горю,

Испытывая зуд самосожженья.

Мне хочется зимою в ванну лечь,

Не совладав с мгновенною любовью,

Вскрыв бритвой вены,

Медленно истечь

Горячей поэтическою кровью...

Вы не волнуйтесь!

Это я шучу,

Не забывая дать себе отсрочки.

О смерти бойко в рифму щебечу,

Слова изящно складывая в строчки...

Продолжатель

Ты скажешь мне: "Унылая пора",

Ты скажешь мне: "Очей очарованье".

Александр Ревич

Скажу тебе: "Унылая пора".

Ты скажешь мне: "Очей очарованье".

Красиво сказано! Что значит дарованье

И резвость шаловливого пера!

Продолжу я: "Приятна мне твоя..."

"Прощальная краса", - ты мне ответишь.

Подумать только! Да ведь строки эти ж

Стихами могут стать, считаю я.

"Люблю я пышное..." - продолжу мысль свою.

Добавишь ты: "Природы увяданье".

Какая музыка! И словосочетанье!

Я просто сам себя не узнаю...

"В багрец и в золото"! - вскричу тебе вослед.

"Одетые леса", - закончишь ты печально...

Наш разговор подслушан был случайно,

И стало ясно всем, что я - поэт.

Призыв

Ты кроши,

кроши,

кроши

Хлебушек на снег,

Потому что воробей

Ест, как человек.

Григорий Корин

Ты пиши,

пиши,

пиши,

Сочиняй весь век,

Потому что пародист

Тоже человек.

Он не хочет затянуть

Туже поясок.

Для него

твои стихи

Хлебушка кусок.

Ты пиши

и мой призыв

Не сочти за лесть,

Потому что пародист

Тоже

хочет

есть!

КРИВОЕ ЭХО

(ИЗ БУДУЩЕЙ КНИГИ)

Лирика с изюминкой

Я слышу, как под кофточкой иглятся

соски твои - брусничинки мои,

ты властна надо мною и не властна,

и вновь сухи раскосинки твои...

Владимир Цыбин

Ты вся была с какой-то чертовщинкой,

с пленительной смешинкой на губах,

с доверчинкой до всхлипинки, с хитринкой,

с призывной загогулинкой в ногах.

Ты вся с такой изюминкой, с грустинкой,

с лукавинкой в раскосинках сухих,

что сам собою нежный стих с лиринкой

слагаться стал в извилинках моих.

Особинкой твоей я любовался,

вникал во все изгибинки твои,

когда же до брусничинок добрался,

взыграли враз все чувствинки мои.

Писал я с безрассудинкой поэта,

возникла опасенка уж потом:

вдруг скажут мне: не клюквинка ли это

с изрядною развесинкой притом?..

В плену ассоциаций

Я видел раз в простом кафе нарпита,

как человек корпел над холодцом,

трагическую маску Эврипида

напоминая сумрачным лицом.

Евгений Винокуров

Я видел, как под ливнем кошка мокла,

хотел поймать ее, но не поймал...

Она напоминала мне Софокла,

но почему его - не понимал.

Я видел, как из зарослей укропа

навстречу мне однажды вылез крот,

разительно напомнивший Эзопа

и древний, как Гомер и Геродот.

А раз видал, как с кружкою Эсмарха

старушка из аптеки шла к метро.

Она напоминала мне Плутарха,

Вольтера, Острового и Дидро.

Я мог бы продолжать. Но почему-то

не захотел... Я шницель уминал,

сообразив - но поздно! - что кому-то

кого-то же и я напоминал!

Многоликость

Ты думаешь - Джульетта?

Это я.

Я говорю.

Поверь, все доказали

В той драме у Шекспира, где моя

Печаль была в начале той печали

То Маргарита, думаешь, поет?

То я пою.

Татьяна Реброва

Мне не понятна холодность твоя...

Во мне сошлись

все небыли и были.

Я - это я.

Но я - не только я.

Во мне живут

все те, кто раньше были.

Ведь это мною очарован мир,

Ведь это мне,

сыграв на фортепьяно,

Провинциальных барышень кумир Сказал:

"Ужель та самая Татьяна?"

Да, это я.

Мы с ней слились в одно,

В одно лицо...

Но если б только это!

Ведь я еще - Изольда и Манон,

Коробочка, Офелия, Джульетта.

Ту драму,

не Шекспира, а мою

Сыграть

не хватит целого театра.

Я - Маргарита.

Это я пою.

Ты не шути со мной.

Я - Клеопатра!

И сам Печорин,

отдавая честь,

Сказал мне "Мадемуазель Реброва!

Я, видит бог, не знаю, кто вы есть,

Но пишете, голубушка,

не ново!"

Поэт и табурет

Что думал, как настроен был поэт,

Как он встречал закаты и рассветы,