Слова эти поразили старика, как громом. Он отступил назад, поднял руки, глухо вскрикнул и упал на колени перед сыном, пробормотав только одно слово:

— Пощади!

— Ах, так, значит, это правда! — вскричал Арман.

И так как он не мог просить и не хотел осудить такого великого преступника, каким был его отец, то благородный молодой человек отвернулся и убежал.

— Я чувствую, что схожу с ума… — прошептал он.

XLIX

Арман, снова садясь в карету, был в таком состоянии, что кучер не осмелился спросить, куда ему прикажут ехать и наудачу поехал по дороге в Париж. Во время пути Арман был всецело поглощен мыслью:

«Заплатить маркизу де Санта-Крос, потом убить его и умереть самому»;

Но как заплатить? Разве маркиз не сказал ему, что состояние его отца было приобретено убийством и воровством? И когда Арман умолял полковника разубедить его, тот упал на колени, моля о пощаде, вместо того, чтобы гордо выпрямиться и гневно сверкнуть глазами, как честный человек, которого оклеветали. «Никогда! никогда! — решил он. — Такими деньгами я не могу платить своих долгов».

И несчастный молодой человек в отчаянии бился головою о стенки кареты, спрашивая себя, где бы ему достать ту огромную сумму, которую он задолжал, потому что он оставил уже мысль продать свой дом, лошадей, мебель и драгоценные вещи. Все это он получил от своего преступного отца, которого любил и уважал до сих пор, но все это запятнано преступлением.

У Армана было много друзей в Париже, но какой друг одолжит двести тысяч франков без гарантии платежа? А у Армана ничего более не осталось, он сделался бедняком с той минуты, как узнал о позорном происхождении своего богатства.

Карета продолжала мчаться, и кучер привез его на площадь Бово, думая, без сомнения, что молодой человек хотел приехать именно туда. Когда карета остановилась, Арман высунулся в окно, узнал отель Дамы в черной перчатке и только тогда, более чем через три часа, вспомнил об этой женщине, так безумно любимой им и бывшей первой причиною ужасного несчастья, разразившегося над ним. Он выскочил из кареты и вошел во двор:

«О, она спасет меня!» — подумал он.

Но привратник остановил его в подъезде:

— Маркиза уехала сегодня утром, — сказал он, — оставив мне письмо к вам.

Арман, почувствовавший, что ноги подкашиваются под ним, взял письмо, распечатал и, пробежав его глазами, бессильно прислонился к стене комнаты привратника.

Письмо заключало всего несколько строк:

«Друг мой, я уезжаю на три дня. Через три дня я поблагодарю вас".

Арман чуть не лишился чувств.

— Но, наконец, — спросил он, — майор Арлев дома?

И он подумал: «Майор казался моим другом, он спасет меня».

— Г-н майор уехал вместе с госпожой маркизой, — ответил привратник.

«О, как бы мне хотелось умереть!..» — подумал Арман, направляясь к карете и шатаясь, как пьяный.

— Куда прикажете ехать? — спросил кучер.

— Домой, в Шальо, — ответил Арман.

Во время переезда молодому человеку казалось, что им овладела галлюцинация. Он вообразил, что видел ужасный сон, и сказал себе:

«Однако я никак не могу проснуться».

Карета, лошадь которой изнемогала от усталости, въехала во двор маленького отеля, затерявшегося среди больших деревьев, где Арман провел столько счастливых и спокойных дней. Первое лицо, которое он увидел, был старый Иов, слуга, преданный ему до самопожертвования. На глазах у Иова блестели слезы; вид у него был сдержанный и серьезный. Он помог своему молодому барину выйти из кареты, не задав ему ни одного вопроса.

— Иов, друг мой, — сказал ему Арман разбитым голосом, — ты стар, разбит и заслуживаешь покоя и довольства до конца твоих дней. Но и тебе придется трудиться, начать снова жить, потому что твой хозяин беднее тебя и не может долее кормить тебя.

Иов на это ничего не сказал и не выразил даже удивления, а только поднял на Армана глаза, полные слез.

— Иов, — продолжал Арман, опираясь на старика, так как он чувствовал крайнюю слабость, — помоги мне дойти до моей комнаты и дай мне все, что нужно для письма.

Старик кивнул головою в знак того, что приказание будет исполнено.

Арман поднялся в свою спальню и, окончательно ослабев, упал в кресло.

Иов молча поставил перед ним стол.

Молодой человек и старик встретились взглядами.

— Мой бедный старик, — продолжал Арман, — если бы ты был сыном вора и убийцы, что бы ты сделал?

— То, что вы собираетесь сделать, господин Арман, — просто ответил солдат.

— Ах, ты догадался? — проговорил молодой человек, сдерживая рыдания.

— Да, — прошептал Иов, — я знаю все.

Арман взял перо и твердою рукою написал следующие строки:

«Дорогая моя Фульмен,

Арман живой, Арман, любимый вами, не может быть обязанным вам, но вы можете спасти честь и память этого Армана.

Фульмен, вы, любившая меня, но любовь которой я отвергал, я умираю, оставляя долг, священный долг — долг чести, долг карточный. Когда вы прочтете это письмо, меня уже не будет в живых. Соберите все, что у вас есть, обратитесь ко всем нашим друзьям, если понадобится, но уплатите мой долг…

Неблагодарный умирает, веря в вас, и молит простить его.

Арман».

Сын убийцы запечатал письмо и отдал его Иову.

— Ты отнесешь письмо, когда все будет кончено…

— Хорошо, сударь, — сказал старый солдат.

— А теперь, — прибавил Арман, — принеси мои пистолеты.

— Сейчас, — ответил Иов.

L

Прежде чем продолжать наш рассказ, объясним, как могло случиться, что старый Иов, которого мы видели накануне после исчезновения его господина у Дамы в черной перчатке, не выразил на малейшего удивления, увидав его возвратившимся, и нашел вполне естественным, что молодой человек хочет убить себя.

Час назад, то есть в то время, когда наш герой ехал из Пасси на площадь Бово, Иов встретил приехавшего полковника. Несчастный отец, разбитый горем, захотел в последний раз посмотреть на своего сына, который отрекся от него, узнав о его преступлении. Родительская любовь придала силы убитому горем старику, и он приехал в Шальо в надежде найти там Армана. Но Арман не являлся.

Увидав своего бывшего начальника, старый солдат подбежал к нему, чтобы поддержать, потому что старик шел, шатаясь.

— Полковник! — вскричал он. Но тот отстранил его руку, сказав:

— Иов, вы были доблестным солдатом и честным человеком; на вашей жизни нет пятен…

— Как и на вашей, полковник.

— Вы ошибаетесь, Иов, — пробормотал старик в припадке раскаяния. — Я уже не ваш полковник. Я уже не тот, каким вы видели меня на поле сражения среди пуль и пушечных ядер, сражавшегося во главе войска. Я подлец!

— Вы! — вскричал Иов вне себя, предполагая, что его старый господин сошел с ума.

— Иов, — продолжал полковник, — мое славное и непорочное прошлое запятнано двадцатью годами бесчестья и подлостей. Иов, я сделался преступным ради своего сына, которого я обожаю; желая сделать его богатым, счастливым, уважаемым, я сделался убийцей и вором.

И, склоняя все более и более свою седую голову перед другим стариком, который мог поднимать свою голову высоко, полковник глухим, прерываемым рыданиями голосом признался во всем… И солдат, оставшийся чистым, бившийся при Аустерлице и Иене, вдруг отступил от ужаса.

— Ах, — прошептал растерявшийся полковник, — и ты также осуждаешь и отрекаешься от меня… и ты также…

— Я прощаю вас ради вашего сына, — торжественно сказал Иов.

Полковник зарыдал.

— Сын мой! Сын мой! — вскричал он. — О, я пришел сюда для того, чтобы упасть перед ним на колени, чтобы взглянуть на него в последний раз и вымолить у него прощение. Иов, не отталкивай меня, будь добр и великодушен, проводи меня к моему сыну.

И старик с мольбою протянул руки.

— Вашего сына, — сказал Иов, — здесь нет, и я не знаю, где он…