Правительство Коноэ судорожно ухватилось за согласие Рузвельта. Обстановка в Токио к этому времени крайне обострилась. После 25 июля экстремисты взывали к мщению. Их тезис - положение Японии напоминает положение рыбы в пруду, из которого медленно, но верно выкачивают воду, получил повсеместное распространение. Некоторые видные лидеры, поддерживавшие Коноэ, подвергались угрозе прямой физической расправы. 14 августа произошло неудачное покушение на жизнь Хиранума, у него была прострелена шея. Полиция забеспокоилась, в донесениях правительству она проводила многозначительные параллели с обстановкой 26 февраля 1936 года. На автомобиль, в котором ехал Коноэ, было совершено нападение{197}. Полиции удалось схватить четырех "сверхпатриотов", именовавших себя "отрядом небесного мщения". 18 сентября, в 10-летнюю годовщину начала японского вторжения в Маньчжурию{198}, они намеревались воздать должное Коноэ за все его дела, в том числе за отставку Мацуока. Пришлось прикомандировать к Коноэ и его сторонникам отряды охранников.
Американское предложение, помимо прочего, давало возможность Коноэ хоть на время убраться из Токио. Побудительные мотивы самого Коноэ, стремившегося к встрече с Рузвельтом, слишком понятны. Аристократ до кончиков ногтей, он исповедовал кредо своего сословия - подобные встречи решают судьбы государств. Японское правительство без промедления начало подготовку к конференции: был подобран состав делегации, куда включили генералов и адмиралов, известных своим "миролюбием", выделен специальный корабль, оснащенный мощной радиостанцией. 28 августа Номура вручил Рузвельту ответ Коноэ с согласием на встречу.
Относительно просимых заверений о своих намерениях японское правительство заявило: войска из Индокитая будут выведены по урегулировании "китайского инцидента". Япония не предпримет никаких военных действий в отношении соседних стран. Коноэ особо выделял: "Что касается советско-японских отношений, то японское правительство равным образом заявляет, что оно не примет никаких военных мер до тех пор, пока Советский Союз останется верным пакту о нейтралитете"{199}. Этих заверений в Вашингтоне не ждали. Соответственно ответа Японии не последовало.
В правительственных ведомствах Соединенных Штатов не могли взять в толк, что в Токио куда более трезво оценивали мощь Советского Союза, чем многие политики США. Не вообще, а на основании скрупулезного анализа динамики вооруженной борьбы на советско-германском фронте. Один из виднейших работников главного морского штаба С. Утида занес в свой дневник 8 августа: "С июля не видно больших изменений в ходе борьбы между Россией и Германией. Русское сопротивление непоколебимо. Поэтому Япония не может начать операции против России в Сибири в 1941 году"{200}. Так сочли в главном морском штабе. 9 августа и генеральный штаб армии принял решение никаких операций против СССР в 1941 году не проводить{201}. "Встречу (с Рузвельтом. - Н. Я.), - говорил Коноэ на совещании с военным и военно-морским министрами, - нужно провести скоро. Ход войны между Германией и СССР показывает, что кульминационный пункт будет достигнут где-то в середине сентября. Если, как предсказывают определенные круги, в боевых действиях наступит застой, тогда нет оснований оптимистически взирать на будущее Германии. В этом случае Америка займет более твердую позицию и больше не захочет вести переговоры с Японией... Учитывая возможность неблагоприятного развития событий для Германии, представляется делом первостепенной важности, не допуская ни одного дня отсрочки, достичь соглашения с Америкой!"{202} Военный и военно-морской министры согласились.
Сведения о предстоящей встрече Рузвельта с Коноэ просочились в печать и стали поводом для спекулятивных предположений об американо-японских переговорах. Японское правительство обратилось с просьбой к США - выступить с совместным заявлением о том, что встреча произойдет около 20 сентября.
3 сентября Рузвельт пригласил Номура в Белый дом. На беседе присутствовал Хэлл. Президент с большим сочувствием отнесся к трудностям Коноэ, но привлек внимание посла к тому, что и сам находится в трудном положении. Рузвельт взял на себя труд прочитать пресловутые "четыре принципа", сообщенные Номура Хэллом в начале переговоров, подтвердил приверженность США к ним и осведомился, на какие уступки пойдет Япония, чтобы могло состояться "совещание в верхах"{203}.
Погоня за миражем
Когда в начале сентября выяснилось, что Соединенные Штаты уклоняются от уточнения своей позиции, Координационный комитет в Токио взялся за выяснение военных возможностей Японии. 5 сентября император собрал Коноэ, начальников штабов армии и флота. Он осведомился у военных, сколько времени потребуется для кампании против США на Тихом океане. Генерал Сугияма браво отрапортовал: три месяца. Император резко напомнил генералу, что тот был военным министром в 1937 году, когда возник "китайский инцидент". Тогда Сугияма обещал, что все будет кончено в один месяц, прошло уже четыре года, а войне в Китае нет ни конца, ни края. В смятении Сугияма принялся подробно объяснять, что громадные просторы Китая не дали возможности провести операции по плану. На это император раздраженно возразил, что если Китай велик, то Тихий океан безбрежен. Генерал смешался, понурил голову и замолк. На помощь пришел начальник главного морского штаба адмирал Нагано. Он с большим тактом заметил, что положение Японии напоминает состояние тяжелобольного, которому предстоит операция. Без нее больной угаснет, но и операция опасна. По мнению вооруженных сил, необходимо попытаться добиться успеха путем переговоров, если это не удастся, тогда пойти на операцию начать войну.
6 сентября состоялось ключевое совещание у императора, на котором договорились, что, если Япония к началу октября не осуществит своих "минимальных требований" в переговорах с Соединенными Штатами, тогда "мы немедленно примем решение о подготовке к войне против США, Англии и Голландии". Военщина была очень довольна. Октябрь был избран по настоянию военных в интересах успеха: наилучшая погода для десантных операций стояла в ноябре, в декабре действовать было бы труднее, а январь исключался из-за северо-восточных ветров. Участники совещания с большой долей лицемерия сетовали на США. После принятия решения император скорбно процитировал старинное стихотворение примерно такого содержания: "Моря простираются во все стороны от наших берегов, и мое сердце говорит народам мира: почему ветры волнуют море и нарушают мир между нами?"{204} Сделал паузу и сообщил, что стихотворение написал его дед, император Мэйдзи, и он напомнил его, чтобы все поняли миролюбивые чаяния деда.
После совещания у императора 6 сентября военные занялись реальным делом - форсированной подготовкой к войне, включая операцию против Пёрл-Харбора, а политики устремились в погоню за миражем - возможностью добиться удовлетворения японских требований путем переговоров с Соединенными Штатами.
Уже вечером 6 сентября Коноэ пригласил Грю на тайное совещание. Они встретились в доме общего знакомого. Посол приехал в автомобиле, с которого были сняты все знаки, указывавшие на принадлежность машины к дипломатическому корпусу. За поздним обедом премьеру и послу прислуживала только дочь хозяина дома; Коноэ заверил Грю, что о встрече никто не знает (на самом деле он получил согласие основных министров на нее). Премьер, разумеется, умолчал, что днем состоялось совещание у императора. Но Грю все равно почувствовал нечто необычное: собеседник заклинал его устроить встречу с Рузвельтом, ибо, хотя позиция Хэлла, как выразился Коноэ, "была блестящей с точки зрения принципа", конкретные проблемы можно решить лишь с президентом.
Грю немедленно сообщил в Вашингтон об усилиях японского правительства достичь "конструктивного примирения"{205}. Хэлл и К°, однако, по-прежнему приглашали японцев присоединиться к высоким принципам международных отношений.
Несмотря на новые просьбы Коноэ сообщить предложения США, американские руководители уклонялись от определенного ответа. Многочисленные документы, которыми обменялись в сентябре и первой половине октября США и Япония, не подвинули переговоры ни на шаг. Американская сторона в лучшем случае предлагала японцам еще раз изучить ноту Хэлла от 21 июня. В ответ японские представители прямо обвинили американских дипломатов в том, что они отказываются "выложить карты на стол".