- Но я могу попытаться, - сказал Крис. - И если проиграю, я могу попытаться снова.

- Тогда попытайся. Только не слишком надейся на это. Я знаю критический момент и в своем прошлом, и я вновь и вновь возвращался туда, не для того, чтобы отсрочить смерть, теперь это уж слишком поздно, но хотя бы для того, чтобы освободить себя от этой равнины, и ни разу не преуспел в этом ни на йоту. - В голосе гиганта появилась горечь. - Но этот мой момент и его последствия крепко осели в умах людей. Твой же случай совсем иной. Продолжи. Попытайся. Подумай о времени, о событии, о своих ощущениях, а затем открой дверь. На этот раз я не буду сопровождать тебя как уполномоченный кем-то, я отправлюсь с тобой сам по себе. У меня тоже не будет "памяти" о будущем; но если ты истолкуешь мое присутствие все тем же символическим образом, как делал это и раньше, я смогу помочь тебе. Я действительно не хочу, чтобы ты попал в преисподнюю; вполне достаточно меня и других.

Время, событие, его ощущения. Боже мой!..

Это летняя ночь, и звезды надо мной тихо лежат на темном бархатном покрывале неба. Я направляю свой автомобиль к знакомой дорожке, а мой дом возвышается в ночи как крепость, хранящая свет и тепло; моя цитадель стоит надежно под этими звездами, и в чреве ее я всегда найду безопасность... безопасность, тепло и все-все, что мне нужно... Я направил свой автомобиль к знакомой дорожке, и моя жена сидит со мной рядом в приятной летней темноте... вот я помогаю ей перенести покупки в дом. Моя жена высокая, стройная и темноволосая, у нее добрые глаза, ласковая улыбка и в ней бездна очарования... Тишина, ночь, окружающая нас, сочувствие, звезды над нами; тепло и спокойствие. Это мой дом, моя цитадель, моя душа...

Пакет с картошкой, который он нес, лопнул, и картошка рассыпалась по всему дворику.

- Вот черт! - проговорил он и, присев на корточки, начал собирать ее. Одна из картофелин выскользнула из его пальцев и упрямо покатилась со двора, и затем вдоль дорожки, а он в ярости бросился за ней, раздраженный и полный решимости не дать ей укатиться совсем. Она задела по пути одно из колес трехколесного велосипеда маленького Криса и закатилась под крыльцо черного входа. Когда он полез за ней, то его пальцы нащупали холодную изогнутую гладкую поверхность, и он внезапно вспомнил про бутылку виски, которую спрятал прошлой весной, вернувшись домой после субботней попойки... спрятал и забыл.

Он медленно вытащил ее. Свет звезд отразился от ее поверхности, и она мягко сверкнула в темноте. Он, не сводя с нее глаз, опустился на колени и почувствовал, как по ним ползет холодная сырость земли. Что страшного, если сделать всего лишь один глоток? вопрошало не покидавшее его внутреннее напряжение. Один глоток, украдкой выпитый в темноте, и все?

Нет, ответил он. Никогда. Да, пронзительно вопило внутреннее напряжение. Только один. Чуть-чуть. Глоток. Поторопись! Если это не судьба, пакет вряд ли бы разорвался. А затем его пальцы, сами собой, свернули пробку, и он поднес бутылку к губам...

И увидел человека.

Он стоял в нескольких ярдах от него. Словно статуя. Неподвижный. Его лицо с тонким чертами было бледным. Глаза - пылающие колодцы боли. Он не произнес ни слова, но продолжал стоять там, и вскоре леденящий ветер ворвался в летнюю ночь, прогоняя прочь тепло. Слова, будто спотыкаясь на ступенях, ведущих к самым затаенным уголкам его сознания, спустились и встали у порога его памяти:

- Нет, - закричал он, - еще нет! - и вылил содержимое бутылки на землю, и забросил ее в темноту. Когда он оглянулся вновь, человек исчез.

Не переставая дрожать, он поднялся. Леденящий ветер умчался, и вокруг него была тихая и теплая летняя ночь. На нетвердых ногах он пошел по дорожке и поднялся по ступеням во двор. Там в проеме двери стояла Лаура, ее высокий стройный силуэт мягко вырисовывался в свете, падавшем из гостиной. Лаура, с нежной улыбкой и ласковыми глазами; стакан очарованья, стоящий на пустом баре опустившейся ночи.

Он осушил его до последней капли, и вино ее было сладостным. Когда она увидела рассыпанные по двору картофелины, и, смеясь, спустилась во двор, чтобы помочь ему, он чуть коснулся ее руки.

- Нет, не сейчас, - прошептал он, крепко прижал ее к себе и поцеловал, не осторожно, как целовал ее у водопада, а крепко и жадно, как муж целует свою жену, когда неожиданно начинает понимать, как нуждается в ней.

Минуту спустя она отклонила голову назад и посмотрела ему в глаза. Она улыбалась теплой и нежной улыбкой.

- Мне кажется, что картошка вполне может подождать, - сказала она.

Гигант устремился назад сквозь безмерные пространства лет и вновь продолжил свое вечное странствие под холодными молчаливыми звездами. Недавний успех ободрил его; может быть, если он попытается вновь, то сможет изменить и свое мгновенье.

Подумай о времени, подумай о событиях, подумай об ощущениях; а затем открой дверь...

Стоит весна, и я иду по узким извилистым улицам. Надо мной, в темных и загадочных равнинах ночи мягко светят звезды. Стоит весна, и теплый ветер дует с полей и несет с собой запах всего растущего. Я могу уловить и запах мацы, выпекающейся в глиняных печах... Вот и храм возвышается передо мной, и я иду внутрь и жду около монолитного стола... А вот приближается и первосвященник...

Первосвященник перевернул кожаный мешочек, который принес с собой, и высыпал его поблескивавшее содержимое на стол.

- Сочти их, - сказал он.

Он сделал, что было сказано, и пальцы его дрожали. Каждая монета издавала звенящий звук, когда он бросал ее в мешок. Дзинь... дзинь... дзинь... Когда отзвенела последняя, он завязал мешочек, и сунул его под платье.

- Тридцать? - спросил первосвященник.

- Да. Тридцать.

- Так решено?

Сотни, тысячи, миллионы раз он кивал.

- Да, - сказал он, - решено. Идем, я отведу тебя к нему, и поцелую его в щеку, чтобы ты узнал его. Сейчас он как раз в саду, за городом... Гефсиманским называется сад.