Михаил Исаев

Поздравление

"Дорогая Даздраперма Оюшминальдовна!" Написав эти слова, девятиклассник Сидоркин впал в задумчивость. Полчаса назад, откушав плову, он решил, наконец, выполнить общественную нагрузку и подписать три открытки к Восьмому марта. Это все из-за паразита Коляна. Всем досталось по две открытки, а ему, Сидоркину, три. Две для девочек и одну для учительницы, специальность которой точно определить было невозможно. Чего она только не вела в школе, и рисование, и черчение, и пение, а в классе, где учился Сидоркин она еще и преподавала предмет с мудреным названием ""Этика семейной жизни".

Впервые услышав имя и отчество этой учительницы, весь девятый класс едва не пополз под парты со смеху. Она же, выдержав хорошую актерскую паузу, обьяснила, что Оюшминальд - это "Отто Юльевич ШМИдт НА ЛЬДине", а ее имя Даздраперма происходит от фразы "ДА ЗДРАвствует ПЕРвое МАя". Все ясно. За глаза ее стали звать просто - "Сперма". Тем более, что она вела такой деликатный предмет, что иногда ей приходилось просить покинуть класс то мальчишек, "чтобы пошушукаться с дамами", то девчонок, чтобы "поговорить с мужчинами". Все эти тайные вечери были об одном. О ней, проклятой. Мальчикам нужно было обьяснить, чтоб и думать не смели, что даже презерватив не дает гарантии. Девочкам надо было втолковать, что никакие там "только сверху" и "понарошку" непозволительны. Она, эта ужасная жидкость, хуже ртути, она сама заползет, куда ей надо и тогда... Училка делала круглые глаза и ужас охватывал робких девственниц, еще теснее сжимались коленки, и во время вечерних свиданий первые полчаса девочки вели себя с мальчиками, как с врагами всего человечества. И лишь умелые ручки юношей, да зов природы возвращали все на круги своя. Несколько дней в классе продолжалась эпидемия. Все кинулись изобретать новые имена. Оказалось, что это очень веселое занятие. Сидоркин получил имя Нежерпер, что означало НЕвинная ЖЕРтва ПЕРестройки. Однако, это увлечение быстро прошло и все стали называть друг друга, как и прежде, Колян, Муфлон, Сидоркин, Жиртрест, Жеребец, Сова и так далее по списку. Сидоркин икнул и вновь склонился над столом. "Поздравляем Вас с праздником Восьмое марта". Колян дал всем вводную, чтоб было коротко, но от души. Коротко получалось, а о души - нет. "Желаем Вам здоровья и большого счастья в личной жизни". Сидоркин задумался. Насчет "большого". Все знали, что у Спермы "мур-мур" с шофером со Скорой помощи. Месяц назад, бегая по берегу моря, Сидоркин заметил рыжий рафик, стоящий среди сосен. Сидоркин потихоньку подошел к машине сбоку, так как при этом его не могли заметить, потому что боковые окна были закрыты занавесками. Присев на всякий случай, Сидоркин гусиным шагом подкрался совсем близко. Таинственные, неясные звуки слышались изнутри автомобиля. Сидоркин напряг слух, но все равно смог услышать лишь обрывки фраз. - Неправда, не любишь, - капризно мурлыкала Сперма. - Ты своими коленками сжала мою ладонь, как двумя кирпичами. - Какими еще кирпичами? Огнеупорными. Ну, пожалуйста, ну, позволь мне, - хрипел шофер. Что ответила Сперма Сидоркин не расслышал. Он мучительно гадал, с какой стороны лучше попытаться заглянуть в автомобиль - спереди или сзади. Наконец, он решил, что правильнее всего сделать это сзади, так как основные события, судя по звукам, происходили не на сиденье водителя, а где-то в центре салона машины, там, где обычно лежали носилки для больных. Сидоркин поднимался осторожно, его сердце гулко стучало в ушах. Замирая от страха, он заглянул в заднее окно и обмер. Они были голыми. То есть совсем голыми. И он, и она. Конечно, Сидоркин и прежде, случалось, видел голое женское тело, но все больше как-то по частям, то грудь отдельно, то попку, а пару раз, жутко признаться, то самое место, которому и культурного имени-то русском языке нету. А интерес к нему, как раз, наибольший. Сейчас же перед его глазами была совершенно голая Сперма и ее обнаженный любовник. Сперма лежала на спине на носилках, шофер стоял сбоку на коленях. Он наклонился к ней и, видимо, целовал в губы, Сидоркин этого не мог видеть. Зато он видел другое. Большая, широкая ладонь мужчины дерзко гладила бедра Спермы. Она, эта ладонь, была явно хозяйкой положения, женские колени то раздвигались, пропуская руку любовника к таинствам, то сжимались, останавливая ее на достигнутом. Неожиданно шофер привстал и Сидоркин чуть не ахнул, увидев, каким кукурузным початком наградила человека природа. Прекрасная конструкция торчала почти вертикально и завершалась ярко-красной маковкой, по форме напоминавшей вершинку пасхального кулича. Шофер нагнулся над Спермой и навалился на нее. Сидоркин видел, как мужчина бережно, но настойчиво взял даму под колени и одним движением раздвинул ее ноги. Его большой белый зад нетерпеливо ерзал туда-сюда, явно стремясь к какой-то гармонии, к совершенству. Сидоркин замер. Оторваться от бесплатного кино не было никаких сил. Сидоркин осмотрелся. Нет, вокруг никого не было. Сидоркин вновь стал смотреть в окошко. Получалось только одним глазом. Левым. Двумя глазами он не мог смотреть никак. Тогда бы его рыжая физиономия наполовину перекрыла бы окно. А так, только краешек. Собственно любовники так увлеклись, что им, похоже, было уже глубоко плевать, смотрит кто-то на них или нет. Итак, Сидоркин взглянул и понял, что пропустил важный момент. Начало контакта. В том, что контакт уже произошел, не было никаких сомнений. Мужчина двигался ритмично, похоже, он проникал в нее глубоко, даже сквозь стекло Сидоркин слышал его шумное, страстное дыхание. Дальше произошло что-то вообще невообразимое. Ноги Спермы, широко раздвинутые и согнутые в коленях, вдруг стали подниматься кверху, выше, выше и, в конце концов, стали торчать вверх, словно женщину заставили делать известное физическое упражнение. "

Лежа на спине, ноги под прямым углом вертикально вверх".

Кажется, это называлось "свечка".

Шоферу, видимо, это страсть как понравилось, он задергался еще сильнее, он схватил Сперму за попу, Сидоркин даже перепугался, не навредит ли он ей. Но нет, Сперма громко, к голос застонала, казалось, она рыдает, Сидоркин увидел, что она не лежит пассивно, а двигается в лад со своим любовником. Сидоркин торопливо расстегнул ширинку брюк, раздобыл на свет божий своего напрягшегося героя, обхватил его горячей ладонью и стал делать известное в мальчишеской среде движение. Ему стало невыносимо сладко. То, что он видел перед своими глазами не могло идти ни в какое сравнение с тем, что он делал, что позволяла ему делать с собой Томочка, это совсем не было похоже на его короткий контакт с Леной. Да что там Томочка и Лена. Ни в каком сне не мог он предположить, что это происходит так. Что женщина не лежит тихонько, как мышка, а помогает партнеру, что он совсем не слушает ее стонов и криков, а делает свое дело, и, самое жуткое, что такое его поведение ею полностью одобряется. Движения парочки вновь изменились и Сидоркин понял, что сейчас произойдет то ужасное, чем их, девятиклассников, постоянно запугивала Сперма на своих уроках. Только теперь это должно было произойти с нею самою. Шофер вонзился в ее тело. Наверное, дальше проникнуть было просто невозможно. Он весь мелко дрожал, словно вибрировал, Сперма задергала головой из стороны в сторону, она громко стонала, почти визжала. Сидоркин не стал более сдержи- ваться и, хватая ртом воздух, испытывая дикую, сладкую судорогу, выплеснул из себя длинную белую струйку. Одну, вторую. И третью. Прямо на борт машины. И еще чуть-чуть, но уже на песок. И он сразу отошел в сторону. Больше ему ничего не хотелось. Покачиваясь от слабости, он уходил от автомобиля все дальше и дальше. Наконец, он оперся спиной о дерево и задумался. Он думал о Томочке и о себе. Ему хотелось, чтоб у них было также, как у Спермы с водителем. А не так, как всегда. Сидоркин хотел подчеркнуть слово "большого", но передумал. Зачем такие намеки. Он решительно форсировал поздравление. "Ваши мальчики из девятого класса". Сидоркин прочитал текст еще раз и остался им удовлетворен. Закончив первую открытку, Сидоркин отложил ее в сторону и задумался. Теперь он размышлял недолго. Томочку он решил оставить на десерт, а, значит, вторым номером его программы объявлялась Юшка. "Дорогая Юшка". Сидоркин написал это и чуть не завыл от досады. Дурак! Какая еще Юшка? У нее же есть имя. В открытку надо было писать имя, а не кличку. Хорошо, что Колян дал каждому по запасной открытке, но больше ошибаться было нельзя. Сидоркин досадовал еще и потому, что хотел съэкономить открытку и использовать ее для своей бабушки. Сидоркин достал третью открытку и едва снова не написал "Юшка". Интересно, что до шестого класса Юшку звали иначе. Ее называли Хрюшка, что было, конечно, более точно. Есть такая детская песенка: "Ах, косы твои, ах, бантики,