— Средство… да просто — удар кинжала.

— Это довольно опасно — сперва надо найти для этого опытного человека, так как я предполагаю, что ни я, ни ты не согласишься лично устроить это.

— Конечно… нет.

— Затем… убийство Баккара у нее на квартире и убийство Ван-Гоп могут, наконец, заставить полицию взглянуть посерьезнее на эти дела и, быть может, вынудить нас скрыться.

— Не задушить ли ее?

— Ну — это тоже неудобно. — Отравить?

— Да, — ответил сэр Вильямс, кивая головой.

— Это довольно трудно, дядя.

— Ты думаешь?

— Во-первых, у нас нет ни малейшей возможности действовать в отеле улицы Монсей. Вся прислуга Баккара предана ей.

— Это подробности.

— Которые в моих глазах, — ответил Рокамболь, — представляют собой известную важность.

— Ты забываешь Шерубена.

— Черт побери, это важно.

— В каком отношении?

— Вы думаете о Шерубене, желая воспользоваться его услугами при отравлении Баккара.

— Да.

— Напрасно.

— Почему так?

— Да потому, что он хочет выиграть свое пари — а если Баккара умрет, то он потеряет пятьсот тысяч франков и попадет в руки графа Артова.

Сэр Вильямс улыбнулся.

— Ты все еще молод, — заметил он.

— Однако я говорю чистую правду.

— Конечно, это могло бы быть правдой, если бы мы имели глупость сказать Шерубену: ваша Баккара стесняет нас, а потому избавьте нас от нее; но ведь можно сделать так, что и Шерубен не будет знать про это.

— Например, я бы желал знать, как вы это сделаете?

Тогда сэр Вильямс сообщил ему свой план, состоящий в том, чтобы подбавить в флакон с духами несколько капель яду, один запах которого отравляет сразу человека.

— Ты скажешь Шерубену, — добавил он, — что если она только понюхает из этого флакона, то мгновенно влюбится в него.

— Вот это отлично, — вскричал Рокамболь, — это великолепная мысль, за которую я приношу вам искреннюю благодарность и дань уважения.

— А теперь, — окончил сэр Вильямс, — поговорим немного о серьезных делах.

— Вы хотите говорить о Дай Натха?

— Да.

— Не должен ли я побывать у ней?

— Конечно… я тебя снабжу сейчас же инструкциями. Мы увидим вскоре, какой ужасный план составил этот негодяй.

На другой день после этого, утром, когда Шерубен только что собирался выйти из дому, ливрейный лакей подал ему небольшую записочку.

Молодой человек сел в кресло и, развернув письмо, пробормотал:

— Это, вероятно, от Баккара!.. Он не ошибся.

«Я довольна вашим поведением, — писала ему молодая женщина, — а в особенности тем, что вы сознались публично в клубе в бестактности вашего пари, а потому я хочу немного вознаградить вас. Сегодня вечером в одиннадцать часов калитка моего сада не будет заперта».

— Черт побери, — пробормотал опять Шерубен, — хотя это письмо и не подписано, но я вижу в каждой его букве имя Баккара… Мне сдается, что я выиграл пари… и если только граф Артов настоящий дворянин, то он отсчитает мне завтра пятьсот тысяч франков.

И, положив это письмо в карман, он уже собирался выйти из дому, как резкий звонок в прихожей заставил его отложить свое намерение.

— Я готов держать пари, — подумал он, — что это виконт.

Он был прав: дверь отворилась и вошел Рокамболь. — Здравствуйте, дорогой мой, — сказал он, протягивая руку Шерубену, — как идут дела?

— Отлично, — ответил самодовольно Шерубен.

Рокамболь улыбнулся и опустился в кресло.

— А, — заметил Шерубен, — вам, вероятно, нужно поговорить о чем-нибудь?

— — Да, мой милый.

— Серьезно?

— Даже очень… но это дело всего десяти минут… а потом, если вы желаете, мы проедем в Булонский лес.

— Ион! — крикнул Шерубен. — Оседлай мне лошадь! Грум мгновенно исчез, чтобы исполнить приказание своего господина.

Шерубен сел напротив своего посетителя.

— Я вас слушаю, — сказал он.

— Мой милый, — начал виконт, — вы возьмите перо и напишите то, что я вам продиктую.

— Кому?

— Маркизе.

— А!

Шерубен был несколько неуверен в отношении победы над маркизой, которая представлялась ему образцом добродетели.

Он молча подошел к столу и взял перо.

Рокамболь начал диктовать.

— Ну, это довольно чувствительное послание, — заметил Шерубен.

Рокамболь не слушал его и продолжал диктовать: «А между тем я весь дрожу, боясь, что вы откажете тому, кто имел смелость писать вам эти строчки.

Но между тем дело идет не о моей жизни или о моем счастье, а о существе слабом, беззащитном — о женщине — может быть, моей матери…»

— Постойте! — вскрикнул Шерубен. — У меня есть, оказывается, мать?

— Кажется, — ответил ему, смеясь, Рокамболь, — пишите.

Шерубен снова взялся за перо.

«Это слабое существо, — продолжал диктовать Рокамболь, — покинуто всеми и останется положительно одно в ту минуту, когда я покину навсегда Европу, — вот почему я вас осмеливаюсь умолять теперь позволить мне видеться с вами завтра в восемь часов вечера у госпожи Маласси. Послезавтра я уезжаю в Гавр, откуда отправлюсь в Индию… Я умоляю вас теперь на коленях исполнить мою просьбу и надеюсь на благородство вашей души».

— Однако это, право, замечательная мелодрама, — вскричал Шерубен, дописав последнюю строчку этого письма.

— Это верно, — согласился с ним Рокамболь, — но она произведет все-таки порядочный эффект.

— Вы предполагаете?

— Я положительно уверен в этом.

— И маркиза приедет?

— Конечно.

— Но… ведь у меня нет матери!..

— Да ее и не нужно.

— Почему?

— Потому что, как только приедет маркиза, вы броситесь перед ней на колени и скажете ей следующее:

— А вот, наконец, и ты, мой дорогой ангел, как я счастлив увидеть тебя опять.

— Маркиза, конечно, не ожидает подобной встречи, а потому будет сильно поражена этим и, вероятно, не станет вам возражать, а вы между тем будете продолжать.

— О, как я страдаю, когда не вижу тебя… Всякий раз, когда мы расстаемся до нового свидания, мое сердце разрывается на части.

— Но, — заметил Шерубен, — она уничтожит меня своим взглядом.

— Ей недостанет времени.

— Почему?

— Потому что через стеклянную дверь соседней комнаты будет произведен выстрел, который размозжит ей голову.

Шерубен вздрогнул.

— О, будьте вполне спокойны, — заметил прехладнокровно Рокамболь, — маркиз Ван-Гоп лучший из всех стрелков, которых я только знаю, и вы можете быть уверены, что он не убьет вас нечаянно.

— Но, — возразил Шерубен, — когда он убьет свою жену… то и меня будет ожидать та же участь?

— Нет.

— Но ведь это так должно быть.

— Положим… но он поклялся не трогать вас.

— Это успокаивает меня.

— Да и к тому же у вас будет вполне достаточно времени, чтобы бежать… у дверей будет ожидать почтовая "карета… вы сядете в нее и отправитесь в Гавр, где и подождете меня, а оттуда мы проедемся с вами по Англии.

— Отлично.

— Но, кстати, что ваше пари?

— Тсс! — пробормотал Шерубен. — Сколько мне кажется, то оно выиграно.

— Как! Вы надеетесь? Шерубен вынул письмо Баккара.

— Прочтите, — заметил он, подавая, его Рокамболю. Виконт прочел его и возвратил тотчас же назад.

— Мой друг, — сказал он, — вы не боитесь ловушки?

— Боже мой! Какой ловушки?

— Баккара в глубине своей души должна ненавидеть вас… Ведь вы держали об ней пари?

— Мой милый, — ответил совершенно спокойно Шерубен, — женщины прощают всегда смелость… Баккара сходит с ума от меня.

— Что же из этого… на вашем месте я бы не надеялся. Фат только пожал плечами.

— Полноте, — сказал он, — вы не знаете женщин… Если бы Баккара не была искренна и я не произвел на нее впечатление, то она бы не потребовала от меня, чтобы я отказался от этого пари.