Должно быть, они влюбились друг в друга с первого взгляда. Берта не была красавицей в привычном смысле этого слова, но в ее лице, которое запечатлела фотография, чувствуются и нежность, и сила. Она смотрит в объектив с мечтательным выражением: женщина, готовая влюбиться. И Оливер хотел любить и быть любимым. Многие женщины находили его очень привлекательным, но он избегал случайных связей. По нынешней терминологии, он относился к "женатикам" мужчинам, которые предпочитают постоянство.

Оливер в политической целеустремленности не уступал моей бабушке, но его интересы политикой не ограничивались. Все, кто знал дедушку, от его племянницы Мейми до старых большевиков, отмечали его остроумие, умение оценить шутку, жажду к жизни, а не только к политике. Эта его черта произвела огромное впечатление на мою серьезную бабушку, которая ранее стремилась подавить все свои желания, не имеющие отношения к борьбе за счастье трудового народа. Маленькой девочкой я просто не могла представить свою бабушку танцующей или слушающей джаз-оркестр. Но Оливер приобщил ее и к дансингам, и к концертам.

- Ты и представить себе не можешь, как это было интересно, - говорила бабушка.

И лицо ее молодело и начинало светиться изнутри. Так бывало всегда, когда разговор заходил о моем дедушке.

Вскоре после их встречи в 1927 году Берта совершила поступок, который даже в прогрессивных кругах считался для молодой женщины отчаянно дерзким: поселилась с Оливером в однокомнатной квартире в Гарлеме. Подозреваю, что цельной, деятельной натуре бабушки претила мысль об обычных свиданиях с горячо любимым человеком. Кроме того, если черный мужчина и белая женщина хотели чаще видеться друг с другом, своя квартира им была просто необходима. Едва ли их принимали бы с распростертыми объятьями в публичных местах. А Берту наверняка выселили бы из ее квартиры в Бронксе, если бы к ней стал регулярно заглядывать черный. Даже в Гринвич-Виллидж, районе, известном свободой нравов, в двадцатые годы черных не жаловали ни владельцы домов, ни хозяева ресторанов.

Поэтому смешанная пара скромного достатка могла поселиться только в Гарлеме. Но даже там Берте и Оливеру за однокомнатную квартиру пришлось платить в два раза больше по сравнению с той ценой, которую запросили бы с них в другом районе, будь они белые.

- Меня это приводило в ярость, - вспоминала Перл. - Как в Польше, людей здесь загоняли в гетто.

Когда Берта познакомила Перл с моим дедушкой, он работал поваром в кафетерии на Четырнадцатой улице. Повторялась история с вагоном-рестораном. Случается, американцы спрашивают меня, как такой интеллигентный человек мог попасться на удочку коммунистов, я напоминаю им, что из всех белых институтов Америки только Коммунистическая партия признавала способности Оливера Голдена и видела в нем нечто большее, чем потенциального повара или официанта.

В гарлемских ночных клубах, где свободно общались белые и черные, Оливер и Берта встречались с Перл и Мишей. Они танцевали и слушали джаз. Но вне круга близких друзей их ждало непонимание и унижение. Бабушка как-то рассказала маме историю о том, какому она подвергалась давлению. Мама очень переживала за бабушку, и эта боль чувствовалась даже в пересказе.

"Однажды мои мать и отец решили пойти в один театр на Бродвее, чтобы посмотреть черную водевильную труппу, которая обычно выступала в Гарлеме. Моя мать купила в кассе театра билеты в партер. Когда она и мой отец заняли свои места, а пришли они в своих лучших костюмах, другие люди, сидевшие в том же ряду, все белые, поднялись и ушли. Они не желали сидеть в одном ряду с черным. Моя мать подобного не ожидала, все-таки они пришли в хороший театр и на сцене выступали черные. Но одно дело - белые в черных ночных клубах, это считалось в порядке вещей, и совсем другое - черный в белом театре. А ведь такое отношение к черным было нормой жизни. И белая женщина могла прочувствовать это на собственной шкуре, лишь влюбившись в черного мужчину".

В отличие от Перл, большинство подруг мамы по фабрике выпали из ее жизни после того, как она поселилась с Оливером. Поначалу она приглашала их в гости, чтобы показать, что мужчина, которого она любит, не какое-то экзотическое существо, а обычный и очень хороший человек. Один раз она пригласила нескольких подруг на обед, приготовленный, как обычно, Оливером. Они ушли, очарованные его обаянием, эрудицией, умением говорить на нескольких языках, историями о путешествиях по миру. Они сказали Берте, что понимают, почему она влюбилась в Оливера, что сделали бы то же самое, если б нашли в себе мужество пойти наперекор семье. Но они не звонили, не приходили больше и, естественно, не приглашали в гости Берту и Оливера. С годами моя бабушка пришла к выводу, что такое отношение продемонстрировало узость их ума и нетерпимость к людям с другим цветом кожи, и с такими "подругами" лучше не знаться, но двадцатидвухлетнюю Берту такое отношение больно ранило. В юном возрасте нелегко делать выбор, который лишает тебя не только родственников, но и друзей.

И действительно, Берта серьезно подорвала здоровье, пребывая в постоянном напряжении, будучи не в силах решить, прислушаться ей к голосу своего сердца или к советам близких родственников. Прожив год с Оливером, она полностью отдавала себе отчет в том, какие трудности ожидают смешанную пару (все-таки тогда Берта и Оливер еще собирались жить в Соединенных Штатах, а не в Советском Союзе). Моя бабушка стала падать в обморок, у нее поднялось давление, появилась аритмия, ее то и дело бросало в холодный пот. Ей поставили диагноз "нервная депрессия". Оливер, первая жена которого умерла в Москве, начал опасаться, что потеряет и Берту.

Обмороки уже преследовали Берту несколько месяцев, когда она узнала о хорошем враче, который специализировался на нервных болезнях. Поехала к нему на прием. Рассказала доктору о себе и Оливере, об отношении к их союзу родственников и знакомых. Рассказала о том, как она любит Оливера, как он хочет жениться на ней, как она не может решиться на брак, зная, что этим окончательно порвет с семьей. Доктор дал моей бабушке мудрый совет.

- Причина вашего недомогания - нерешительность, - объяснил он, - и все физические симптомы болезни исчезнут, как только вы примете решение. Не могу сказать, как именно вы должны поступить, но, по вашим словам, вы любите этого человека. И только вы можете знать, достаточно ли сильно вы его любите.

Берта конечно же решила, что она достаточно сильно любит Оливера, и с этого момента не болела чуть ли не до самой смерти в 1985 году. Она забыла фамилию врача, но ее память навсегда сохранила его человечность.

- Его совет я запомнила на всю жизнь, - как-то сказала она. - Все болезни - от желания избежать трудных решений. А готовность их принимать придают человеку силу.

Моя бабушка рассказывала нам, что ее мать ни разу не заговорила с ней после того, как она отказалась покинуть Оливера. Даже когда она прислала из Ташкента фотографию своей дочери, Бесси ей не ответила. Одна из родственниц рассказала мне, как моя прабабушка отреагировала на фотографию.

- Это письмо от моей дочери из России, - сказала она, взяв в руки конверт. - Наверное, в нем фотография ребенка Берты, - добавила она, нащупав фотографию.

Не глядя, передала конверт родственнице, спросила:

- Ребенок - цветной?

Получив утвердительный ответ, Бесси схватила фотографию и на глазах нескольких родственников разорвала ее на мелкие кусочки.

Берта не узнала о том, что ее мать даже не захотела взглянуть на фотографию своей цветной внучки, и я этому очень рада. В Америке многие белые старались убедить меня, что действия моих прадедушки и прабабушки со стороны Бяликов мотивировались не расизмом, а религиозными чувствами, неприятием того, что их ребенок может иметь что-то общее с неевреем. Я знаю, что в некоторых еврейских семьях выдерживали траур по ребенку, который связал свою судьбу с инородцем, а Исаак и Бесси свято чтили религиозные законы, но поступок моей прабабушки указывает и на проявления расизма. Старшие Бялики покинули Польшу, спасаясь от антисемитизма, чтобы в итоге перенять предрассудки нового мира.