-- Я этих слов не слышал от главного астролога его величества...

9

ЗДЕСЬ РАССКАЗЫВАЕТСЯ

О МОЛОДОМ СТИХОТВОРЦЕ

ИЗ БАЛХА И О ТОМ,

ЧТО УСЛЫШАЛ ОН ИЗ УСТ

ОМАРА ХАЙЯМА

Хаким обедал в своей комнате, которая при обсерватории, служитель по имени Али, очень умный, не хотел тревожить хакима. Но молодой человек, назвавшийся поэтом из города Балха, настаивал на немедленной встрече. Он сказал, что для этого проделал путь в сотни фарсангов и не сойдет с места, пока не увидит великого [Ф-003] поэта.

Али спросил его, чтобы не было недоразумения, о каком великом поэте идет речь. Ибо в обсерватории, насколько ему известно, имеются великие ученые мужи, а вот о великом поэте он не слыхивал. Неизвестно, говорил ли Али это искренне или чтобы отвадить молодого человека из Балха от обсерватории, где должно быть тихо, где должно быть покойно, чтобы зрела ученая мысль в полную силу.

Молодой человек был весьма настойчив. Его загорелое лицо свидетельствовало о том, что долгое время провел он под палящими лучами солнца. И, наверное, не врал, что из далекого Балха, что шел с караваном, что повидал свет и изведал лихо. И что песок был у него на зубах и пыль застилала глаза. И что часто днем делалось темно, как ночью. И дышать становилось трудно, потому что песок хлестко бьет по щекам, по рукам, по всему живому на этом пути. В такие часы верблюды, обученные умелыми погонщиками, ложатся на песок, а люди прилипают к их бокам. И тогда верблюды и люди одно целое. И это есть спасение от беды.

Молодой человек показывал руки, которые обожжены, на которых словно бы следы уколов и укусов. И следы ожогов. На самом деле не уколы и не укусы, а от горячего воздуха, песка и мелких камней. А когда кончается буря, будто наступает рассвет: черная пелена медленно опускается на землю, сквозь нее все явственнее проглядывает солнце, и наконец оно снова начинает жечь все живое, и вскоре земля как раскаленная сковородка.

-- Надо все это испытать самому, чтобы лучше понять, что есть жизнь и что есть смерть, -- говорил молодой человек. -- Я первый раз отправился в такое далекое путешествие. И то с отцом, который не хотел брать меня с собою, говоря: "Зачем тебе подвергать себя опасности? Поживи в городе, пока не окрепнешь вполне и не сделаешься подлинным мужем". А мне хотелось! Мне не терпелось увидеть великого поэта, послушать его стихи.

Али спросил:

-- И ты проделал такой путь только ради этого?

-- Да! -- пылко ответил молодой человек.

-- Чтобы выслушать два три стишка?

-- Нет. Чтобы поговорить с его превосходительством Омаром Хайямом.

Али мрачно поправил:

-- Здесь нет его превосходительства. Здесь работает хаким, который выше его превосходительства. Ты меня понял ?

-- Пусть будет по твоему. Однако я должен видеть его!

Этот молодой человек из далекого Балха был настойчив свыше всякой меры. В его глазах, воспаленных на солнце и ветру, изъеденных пылью пустыни, обрамленных выцветшими ресницами, горел неукротимый огонь, И Али понял, что отделаться от него невозможно. Этот из тех, о ком говорят: "Выгони в дверь -- влезет в окно". Несмотря на длительное путешествие, молодой человек был одет чисто, даже можно сказать, изысканно. Его каба свиде- [К-002] тельствовала о достатке, а чувяки были расшиты серебром.

-- Твой отец погонщик? -- недоверчиво спросил Али.

-- Погонщик двадцати верблюдов, -- ответил молодой человек гордо. -- Мой отец не очень беден и не очень богат. Все, что имеет, отдает своим детям.

-- А много вас?

-- Четверо, -- последовал ответ. -- И все четверо -- мужчины.

Али почему то обрадовался:

-- О, храни вас аллах! Твой отец будет счастлив, если все его [А-017] сыновья столь же настойчивы, как ты!

Он велел подождать во дворе, а сам направился к хакиму.

Омар Хайям сидел один на ковре. Перед ним стояла тарелка с жареными фисташками: их хорошо грызть, когда приходится думать. Думаешь и грызешь, думаешь и грызешь.

-- О многоуважаемый хаким, -- сказал Али, входя в комнату, и покорно приложил правую руку к сердцу.

Хаким посмотрел в его сторону, но мысли его были далеко. Зная это, Али еще раз обратился к Омару Хайяму, пытаясь привлечь к себе его внимание.

-- Слушаю, слушаю, -- произнес хаким.

Али подумал, что эти слова обращены не к нему, а к кому то другому. Он сказал:

-- Тебя хочет видеть некий поэт из Балха...

-- Что? Али повторил.

-- Поэт? -- недоверчиво спросил хаким.

-- Да, поэт.

-- Так отошли его, Али, в караваи сарай. Он, верно, перепутал обсерваторию со странноприимным домом.

И взял пригоршню фисташек.

-- Нет, -- сказал Али.

Хаким удивился.

-- Что нет? Разве я не ясно выразился?

-- О многоуважаемый хаким, да пребудут с тобою все радости земли...

-- Я не люблю витиеватую речь, -- заметил хаким.

-- Что?

-- Речь, говорю, не люблю витиеватую! Изъясняйся по человечески. Ведь ты же не муфтий! " [М-013]

Али перешел на скороговорку:

-- Этот молодой человек пришел из Балха.

-- Много шляется народу по свету, -- проговорил хаким.

-- Он шел с одной целью...

-- С какой же?

-- Только с одной. Повидать тебя, о хаким!

-- Зачем?

-- Я же сказал -- он поэт.

-- Уж лучше бы ты привел немудрящего звездочета. Зачем нам поэт? Особенно мне?

Али твердо стоял на своем. Казалось, настойчивость поэта из Балха перешла к нему.

Али сказал:

-- Он шел по опаленной солнцем земле, на зубах его песок пустыни, и в глазах его пыль пустыни. Один из погонщиков -- отец этого поэта. Отец ничего не жалеет для сына. Он одел и обул его так, чтобы не оскорбить твоих глаз...

-- Мои глаза ко всему привыкли, Али.

-- Он пил вонючую воду и ел гнилую пищу. Гиены пустыни чуть не сожрали его...

-- Это преувеличение, Али.

-- Он шел к тебе, и смерть витала над ним...

-- А другие, которые шли вместе с караваном, разве бессмертны? И очень глупо рисковать жизнью ради стихов, без которых вполне можно прожить.

-- Однако, хаким, ты же не можешь без них!

-- Без стихов?

-- Да! -- дерзко воскликнул Али.

Омар Хайям перемешивал указательным пальцем фисташки. Долго он это делал. Долго и молча.

-- Может быть, молодой человек желает узнать что-либо о светилах? -- наконец проговорил он.