А проф шажочек вперед сделал, сам тощий, бледный, и тихим голосом сказал:

– Камрады представители, как поступим? Я считаю, причем с согласия председателя Корсакова, что мы в неофициальном порядке обсудим, как трактовать эту наглость по отношению к нашей нации.

Один деятель из Неволена потребовал объявить войну, и это прошло бы не сходя с места, если бы проф не напомнил, что на повестке дня отчет комитета.

И повело, и всё в ту степь. Наконец камрад представитель Чанг Джонс сказал:

– Коллеги конгрессмены, ах, извините, председатель Корсаков! Я фермер по рису и пшенице. Имею в виду, был, поскольку еще в мае взял ссуду в банке и мы с сыновьями перешли на многополье. В доме ни гроша, на билет досюда одалживать пришлось, но семья сыта, и когда-нибудь мы наскребем на расчет с банком. Зерно выращивать бросили, по крайней мере, я. Но другие-то не бросили. Катапульта ни на одну баржу отправку не урезала за всё время, пока мы свободны. Мы гнали поставки, рассчитывая, что ихние чеки когда-нибудь будут оплачены. Но теперь-то мы в курсе! Они нам сказали, что имеют в виду сделать с нами. И из нас. И, по-моему, есть только один способ показать этим вонючкам, что так дело дальше не пойдет. Это сходу же прекратить поставки. Чтобы больше ни тонны, ни грамма… пока сами не придут и не договорятся по-честному и за честную цену.

Вот так к полуночи и протолкнули эмбарго, а потом, по-новой взялись за отложенный вопрос и предложили комитетам продолжить.

Мы с Ваечкой подались домой, и я представился семье, кто я теперь есть. Мне в конгрессе дела больше не было. Майк-Адам и Стю занялись насчет Эрзле это пожестче преподнести, а катапульту Майк прикрыл еще сутками раньше, мол, «неполадки в системе управления полетами». Последнюю баржу, что была уже в пути, центр управления в Пуне принял примерно еще через день, и Эрзле было сказано самым нахальным образом, что это-таки последняя и фиг они что-нибудь когда-нибудь от нас получат.

22

Удар по фермерам смягчили чем? Тем, что продолжали закупку зерна при катапульте. Но на расчетных чеках теперь была надпечатка, что Свободное государство Луна по ним обязательств не несет и не ручается, что Главлуна когда-нибудь выплатит по ним, причем даже в бонах, и тэ дэ, и тэ пэ. Кое-кто из фермеров всё равно оставлял зерно, кое-кто нет, но воем выли все. Однако сделать ничего не могли. Катапульта была закрыта, транспортеры без движения.

В остальной экономике спад ощутился не сходу.

Набор в полки обороны так проредил ледокопов, что продажа льда на свободном рынке оставалась доходной. «Лунспецсталь», ее «Лу-Но-Гон» организовала, брала на работу любого здорового мужика, где только находила, и Вольфганг Корсаков был тут как тут с бумажными деньгами, они назывались «национальный доллар», по виду были похожи на «гонконгские» и в теории обеспечивались гонконгскими. Продовольствия на Луне было завались, работы – завались, грошей – завались, так что народ не затронуло, и насчет пивка, насчет заложиться, насчет женщин и работы обстояло как обычно.

«Нацики», как их называли, были инфляционные гроши, гроши военного времени, дохленькие, обскубанные на долю процента в первый же день выпуска под видом платы за обмен в кавычках. Их выпустили в чистом виде, чтобы расходовать, до нулевой стоимости они так и не дошли, но дешевели в темпе, и обменный курс это показывал. Новое правительство тратило гроши, которых не имело.

Но это попозже было. Ультиматум Эрзле, Главлуне и федеративным нациям нарочно составили как могли нахальней. Судам ФН было приказано не приближаться к Луне на десять диаметров, и даже там запрещался орбитальный облет под угрозой уничтожить без предупреждения. (Каким способом уничтожить, не говорилось, поскольку мы никаким не могли.) Судам, зарегистрированным как частные, посадка разрешалась при условиях, что а) разрешение получено загодя, б) судно переходит под управление лунного центра (то есть Майка) с дистанции в сто тысяч кэмэ и следует по разрешенной траектории и в) не имеет на борту оружия кроме ручного огнестрельного в количестве трех стволов, положенного старшему командному персоналу. Последнее подлежит проверке при посадке прежде разрешения кому-нибудь покинуть борт и прежде заправки топливом или запасом рабочего тела для реакторов. Нарушение карается конфискацией судна. Высаживаться на Луну дозволено только погрузочно-разгрузочной бригаде, ремонтникам и обслуге судна. Всем прочим воспрещается за исключением граждан тех государств, которые признали Свободную Луну. (Признал один только Чад, а у него кораблей не было. Проф ожидал, мол, кое-какие частные суда зарегистрируются под чадским торговым флагом.)

Указывалось, что ученые с Терры, часть из них еще осталась на Луне, могут вернуться домой на любом судне, которое выполнит перечисленные требования. Всем свободолюбивым нациям Терры предлагалось осудить враждебные действия против нас, как предпринятые, так и планируемые Главлуной, признать нас и вступить в добрососедскую торговлю и все прочие отношения. И подчеркивалось, что на Луне нет никаких тарифов или искусственных ограничений для торговли, а также что это долгосрочная политика правительства. Иммигранты приглашались в неограниченном количестве, причем было подчеркнуто, что у нас нехватка рабсилы и любой иммигрант с первого же момента может быть полностью самообеспечен.

Похвалились обилием продовольствия. Мол, на взрослого приходится свыше четырех тысяч калорий в день, причем с высоким содержанием белка, по низким ценам и без рационирования. (Стю подсказал Майку-Адаму финт насчет цены на водку высшего сорта – полста центов гонконгскими за литр, при оптовых закупках скидка, никакого акциза. Поскольку это было в десять раз дешевле, чем розничная цена обычной водки в Северной Америке, там жутко поразятся, ручался Стю. Адам, поскольку в чистом виде трезвенник, об этом не подумал. Один из редких просчетов у Майка.)

Главлуне предлагалось в полном составе собраться в каком-нибудь месте подальше от населенных, скажем, в неорошенной части Сахары, и получить задаром последнюю баржу с зерном, причем на полном разбеге без торможения. И хамски было присовокуплено, что мы готовы проделать то же самое с каждым, кто вздумает угрожать нашей мирной жизни, и, мол, у нас при катапульте хватает груженых барж для такой незамедлительной доставки без долгих церемоний.

И ждем-пождем.

Но ждали активно. Действительно оставалось несколько груженых барж. Их разгрузили и по-новой загрузили камнем, а в схему телеуправления внесли изменения, чтобы центр в Пуне не мог перехватить. ТДУ с них сняли, оставили только движки тангажа и рысканья, а снятые ТДУ доставили на новую катапульту и там переделали опять же на движки тангажа и рысканья. День и ночь волокли сталь на новую катапульту и там варили обечайки для цилиндрических каменных глыб. Сталь была узкое место.

Через два дня после ультиматума заработало подпольное в кавычках радио с антенны, направленной на Терру. Слабенькое, то и дело затухало, как бы спрятанное в кратере, где могло работать только в определенные часы, покуда отважные ученые опять же в кавычках майстрячат систему автоматической наводки луча на Эрзлю. Рабочую частоту мы выбрали по соседству с «Голосом Свободной Луны», и этот «Голос» то и дело заглушал поддельную нелегальщину бесстыжей визготней.

(По делу-то, у эрзликов, что на Луне остались, не было никаких возможностей вести передачи. Те, кого допускали до приборов, были всю дорогу под надзором стиляг и спали в казармах под замком.)

Но эта подпольная в кавычках радиостанция умудрялась сообщить на Терру якобы правду. Профа-де уличили в уклоне и посадили под домашний арест. Я-де казнен за измену. Лун-Гонконг-де откололся и провозгласил отдельную независимость, и, похоже, там у власти кто-то благоразумный. В Новолене-де беспорядки. Всё сельхозпроизводство-де коллективизировано, и на черном рынке в Луна-сити яйца идут по три доллара за штуку. Произведен-де набор в женские батальоны, каждая мобилизованная дает присягу убить хотя бы одного землянина, и всех их муштруют с дрекольем вместо настоящего оружия в коридорах Луна-сити.