– Мануэль, это временное затруднение, мы с ним и сами справимся, – возник проф. – А Вайоминг поставила кардинальную проблему, которая требует обсуждения. Безотлагательного и вплоть до полного разрешения. И меня очень интересуют мысли Майка по этому поводу.

– Окей-окей, но, может, всё же обождете, пока Майк ответит на мои вопросы?

– Увы, дамы и гаспада.

– Ма-айк, ты о чем? – хором сработали мы.

– Ман, официально в охране Вертухая числится двадцать семь человек. Если девять из них убиты, в ней теперь официально числится восемнадцать.

– Почему ты так носишься со словечком «официально»?

– Я в силах приобщить к делу не весь материал. Разрешите огласить прежде чем выступить с пробными выводами. Номинально в отделе безопасности, помимо делопроизводителей, числится только охрана. Но в моем распоряжении имеются ведомости зарплаты комплекса Главлуны, и по ним в отделе безопасности числится уж никак не двадцать семь человек.

Проф кивнул:

– Стукачи.

– Проф, стоп! А кто эти люди?

– Они проходят под номерами, Ман. А имена, которые соответствуют этим номерам, предположительно, находятся в фонде памяти, которым распоряжается начальник отдела.

– Погоди, Майк. Начальник безопасности Альварес держит этот фонд у тебя?

– Предположительно, да, поскольку его фонд скрыт специальным паролем.

– Хоб-ля, – сказал я и добавил: – Проф, разве не прелесть? Он хранит записи у Майка, Майк знает, где они, а притронуться не может!

– Как так? Почему?

Пришлось объяснять профу и Ваечке, сколько видов памяти у любого мудрачка: постоянная, которая не может быть стерта, поскольку задает саму рабочею логику; краткосрочная, которая используется для текущих программ, а потом стирается точно так же, как та, благодаря которой вы знаете, подсластить вам кофеек или нет; временная, которая работает столько, сколько нужно, – миллисекунды, сутки или годы, – но стирается, как только делается ни к чему; постоянно накапливаемая – вроде той, которую нахлестывает проф у своей юной клиентуры, но только без ошибок и не дырявая, хотя ее можно сгущать, перестраивать, перемещать и редактировать; и, наконец, без конца всяких специальных памятей, начиная с подобий записных книжек и кончая очень сложными спецпрограммами. Причем каждая память имеет бирку в виде сигнала вызова, может быть открытой, может быть закрытой, а запорных сигналов есть множество видов: последовательные, параллельные, переменные, совместимые по месту и прочие.

Растолковывать фраерам, что такое компьютер, никогда не беритесь. Проще объяснить девочке, что такое эники-беники. До Ваечки никак не доходило, почему это Майк, зная, где Альварес держит свои записи, сам не может сбегать и принести в зубах.

Наконец я сдался.

– Майк, объясни лучше ты.

– Попробую, Ман. Ваечка, открыть закрытую информацию можно только одним способом: через внешнее программирование. Сам себя на такое раскрытие я программировать не могу. Логическая структура не позволяет. Я должен получить сигнал на внешний ввод.

– Господи, боже ты мой! Майк, какой именно сигнал в этом случае?

– Какой именно? Слова «Особый фонд „Зебра“», – как ни в чем не бывало ответил Майк. И замолк в ожидании.

– Майк! – сказал я. – Открой нам «Особый фонд „Зебра“».

И он открыл. И как посыпалось!

Пришлось убеждать Ваечку, что вовсе Майк не кобенился. Он просто упрашивал нас пощекотать это местечко. Конечно, он знал пароль. Обязан был знать. Но сам воспользоваться им не мог, пароль должен был прозвучать снаружи, такова была конструкция Майка.

– Майк, напомни мне потом пройтись по всем отпирающим паролям спецфондов. Глядишь, долбанем, и кой-чего отколется.

– Предположительно, да, Ман.

– Окей, но это потом. А теперь вернемся и начнем заново с фондом «Зебра», только помедленнее. И вот что, Майк: всё, что будешь читать вслух, одновременно записывай заново в нестираемую часть фонда «Четырнадцатое июля» под паролем «Стук-стук-стук». Окей?

– Запрограммировано. Программа пошла.

– И со всем, что Альварес впредь будет заносить в «Зебру», поступай точно так же.

Это была наша первая добыча – список примерно на двести имен по всем поселкам, каждое имя – с кодовым номером, который Майк отождествлял по закрытому списку в ведомостях зарплаты.

Майк добрался до списка на Лун-Гонконг и только начал, как у Ваечки челюсть отвисла.

– Майк, стоп! Это надо записать!

– Э, э, э! – сказал я. – Никаких записей! В чем заруба?

– Эта женщина, Сильвия Чанг, она же бывший наш секретарь, ушла по домашним обстоятельствам! Но… но, значит, у Вертухая вся наша организация как на ладони!

– Нет, драгоценнейшая Вайоминг, – поправил проф. – Это означает, что вся его организация как на ладони у нас.

– Но…

– Проф, я усек, – сказал я. – Ваечка, наша организация теперь – это мы трое плюс Майк. Чего Вертухай не знает. А вот его организация у нас, как на ладони. Так что ша, и пусть Майк читает. Но без записей: ты поимеешь этот список всякий раз, как звякнешь Майку. Майк, пометь, что эта Чанг была оргсекретарь прежней организации в Конгвилле.

– Помечено.

Слушая имена раскрытых стукачей в своем городе, Ваечка паром исходила, но ограничилась пометками, кто, где, что, против имен, которые знала. Не все были из «камрадов» – хватало тех, кого она терпеть не могла. Новоленинградские имена для нас мало что значили. Проф засек три имени, Ваечка – одно. Когда настал черед Луна-сити, проф насчитал, что больше половины стукачей – это «камрады». Нескольких засек и я, но не из лжеподпольщиков, а из знакомых. Слава аллаху, не из друзей. Сам не знаю, что со мной было бы, если бы в ведомости зарплаты на стукачей обнаружился кто-нибудь из тех, кому я доверял. Наверное, зашелся бы.

А Ваечка железно зашлась. Когда Майк закончил, она сказала:

– Мне вот так надо домой. Ни разу в жизни никого не помогала ликвиднуть, но когда всех этих замочат, ей-богу, порадуюсь.

– Дражайшая Вайоминг, – невозмутимо отозвался проф. – Ни один из этих людей ликвидации не подлежит.

– То есть как это? Хотя я в жизни никого пальцем не тронула, но с самого начала знаю, что иногда приходится. А по-вашему, это за рамками, профессор?

Проф покачал головой.

– Шпика, который не знает, что вы знаете, что он шпик, ни в коем случае нельзя убивать.

Она захлопала глазами.

– Должно быть я последняя дура.

– Сударыня, дражайшая моя ни в коем случае. Вы не дура, а придерживаетесь восхитительно благородных правил, именно в этом самая большая ваша слабость, которой надлежит остерегаться. Со шпиком следует обращаться так: пусть себе пыхтит в плотном окружении лояльных камрадов и на радость своим нанимателям жрет безобидную информацию – которую вы ему заботливо подкидываете. Всех этих тварей мы примем в свою организацию, и пусть это вас не шокирует. Они будут состоять в ячейках особого типа. Не в ячейках, а в клетках, «клетка» – это более точное слово для такого случая. А ликвидировать их – это непозволительнейшее расточительство. Во-первых, каждым шпик будет заменен новым, а во-вторых, и это главное, ликвидация предателей – лучший способ подсказать Вертухаю, что мы проникли в его секреты. Майк, амиго мио, в этом файле, поди-ка, есть досье на меня. Не позволите ли глянуть?

На профа там была прорва докладных, но на мое удивление его аттестовали как «безобидного старого осла». Он проходил под рубрикой ПЭ – «подрывной элемент», не только потому, что за это его спровадили на Валун, но и как член подпольной группы в Луна-сити. Однако его изображали «критиканом» в организации, вечно затевающим споры по любому поводу.

Проф засиял от удовольствия.

– Надо подумать, а не продаться ли мне. Глядишь, занесут в платежную ведомость.

Ваечка фыркнула, что это не смешно, а он объяснил, что не хохмит, а придерживается практичной тактики.

– Драгоценнейшая, революция нуждается в деньгах, а заполучить их революционеру проще всего, став платным стукачом. Весьма вероятно, что многие из этих prima facies[8] изменников в действительности-то на нашей стороне.