— Ах, вот что ты со мной сделала? — улыбнулся Эдан.

— А как ты сам считаешь?

Он с минуту размышлял.

— Да, пожалуй, ты изменила меня к лучшему.

— Я рада, что ты так считаешь, — отвечала Ариэль.

— Но не забудь, что ты гораздо сильнее Дервина. А Лэра изменит его в худшую сторону.

На второй день пути в Сихарроу, между Дальтоном и Ануиром, они проезжали через поле, на котором Эрвин встретил свою смерть. Вдали виднелись Горы Морского Тумана, где армия Ануира сражалась с людоедами в тот несчастливый раз, когда они пытались попасть в Боруин через Мир Теней. К югу от горных цепей находились укрепления Эрвина для защиты границ Бросенгэ. А чуть восточнее находились гарнизоны Ануира, которые пытались преградить путь армии Эрвина перед финальным решающим сражением.

Обычно известные сражения получают названия по имени мест, где они происходили. В этом случае все было не так. По традиции место битвы должно было дать ей название — Битва при Горах Морского Тумана. Но Микаэл решил по другому. Эта некогда цветущая обширная равнина, теперь превратившаяся в голую вытоптанную землю, залитую кровью обеих армий. Дожди последнего лета размыли ее, затем она была покрыта снегом, милосердно прикрывшим следы жестокого сражения. Возможно, следующей весной появится новая трава, и постепенно шрамы на лице земли загладятся, уврачеванные рукой матери-природы. Но и тогда это место будет носить имя, которое дал ему Микаэл в память о том, что много людей полегло здесь из-за неумеренного честолюбия одного-единственного человека. Это место навсегда останется Полем Печали.

Когда они проезжали мимо, следы жестокой битвы все еще были хорошо видны. То тут, то там возвышались холмики солдатских могил, и когда императорская свита приблизилась к Полю Печали, скорбное молчание было естественной реакцией. Некоторые холмики были украшены цветами, оставленными родичами тех, кто пал в этой битве.

Родственники солдат, приезжая на могилы, старались отметить их деревянными табличками, на которых указывалось имя и родной город. Тем не менее, не смотря на все старания, многие тела остались неопознанными, и часто бывало, что семье погибшего было известно лишь то, что его тело лежит где-то в этой земле. Для них Микаэл распорядился установить громадную каменную стелу, в надписи на которой говорилось о том, что произошло на этом Поле Печали. И сюда приносили больше всего траурных венков, особенно те, кто хотел сказать последнее прости своим родным, но не мог узнать, где их похоронили.

Эстетика войны, думал Эдан. Они покрыли себя славой, но слава преходяща, и вечна и неизменна лишь смерть.

Все молчали, проезжая мимо этого памятника. И после еще долгое время никто не осмеливался нарушить молчание.

Этой ночью они сделали привал неподалеку от разрушенных укреплений на границе между Бросенгэ и Аванилом. Когда палатки были установлены, и все сели ужинать, Эдан пошел на поиски Микаэла. Император стоял на разрушенной стене неподалеку от лагеря. Его охрана застыла на почтительном расстоянии от него, давая императору возможность предаться своим размышлениям.

Когда Эдан приблизился, Микаэл рассеянно оглядывал равнину Бросенгэ. Солнце садилось, и лишь на западе осталась узкая золотая полоска заката. Заслышав шаги Эдана, Микаэл обернулся. У него был озабоченный вид.

— Что-то случилось, Государь? — почтительно спросил Эдан.

— Нет, я просто думал, — отвечал Микаэл.

— Я вспомнил другие такие же поездки в Сихарроу. Особенно одну.

— Последнее лето перед войной, — уточнил Эдан.

Микаэл кивнул. Затем неожиданно улыбнулся.

— Помню, как-то раз я сказал, что когда стану императором, то отменю все эти скучные титулованные обращения вроде всяких ваших и наших светлостей. Меня всегда раздражало, что никто не называет меня по имени.

Эдан улыбнулся.

— Да, я помню.

— Ну, я тут как раз занимался продумыванием текста указа на эту тему. Следовательно, Лорд Верховный Камергер, когда мы беседуем неофициально, как сейчас, вы обязаны называть меня по имени. Не «Государь», не «Мой господин», и уж никак не «Ваше Высочество». Просто Микаэл. Я помню, что это неплохо вышло у тебя тогда на Поле Печали.

— Это было чисто инстинктивной реакцией на грозящую вам опасность.

— Что ты чувствовал, когда мы сегодня там проезжали?

— О, все не выразишь словами, — произнес Эдан.

Микаэл кивнул.

— Я говорю о тишине. Не о том, что все молчали, а о том, какое это тихое место само по себе. Мертвая тишина. И как все неподвижно. Даже птицы не поют. Такая тишина гасит все звуки.

— Говорят, что такая странная атмосфера всегда царит на местах больших сражений, и даже с годами это не меняется, проговорил Эдан.

— Я помню все, что тогда было, — проговорил Микаэл.

— Я сейчас словно вижу, как они стоят и ждут атаки солдат Эрвина. Они знали, что их сейчас просто сметут, но они стояли. Стояли насмерть за меня.

— Они стояли за империю, — поправил Эдан.

— Ты считаешь меня слишком самоуверенным? — спросил Микаэл. — Но как бы то ни было, я и есть империя. По моему желанию они пришли сюда, и даже если они сражались не за меня, то из-за меня. Вследствие моих действий. И мертвецы на этом поле лежат итогом моих действий.

— Не только ваших, — возразил Эдан.

— Мятеж устроил Эрвин. Не вы. И это его армия нападала на Ануир, а теперь наши храбрые защитники лежат здесь в безымянных могилах. Обвинять себя во всем с вашей стороны не просто неправильно и несправделиво, но это умаляет и заслугу этих воинов. Они сражались и умерли за своих жен, детей и близких. И за вас. Но не за вас только.

Микаэл тяжело вздохнул.

— Ты считаешь, я люблю воевать? Скажи мне правду, Эдан. Я не обижусь.

— Я всегда говорил вам только правду, — отвечал Эдан. Он помолчал.

— Да, я считаю, что вам нравится воевать.

Микаэл кивнул.

— Возможно, когда-то так и было. В детстве я часто мечтал повести войска в сражение.

— Знаю, — отвечал Эдан.

— Мы достаточно часто воплощали в жизнь ваши мечты.

— Должно быть, ты от этого ужасно страдал, — ухмыльнулся Микаэл.

— Вряд ли ты получал особое удовольствие от детской игры в войну. Во всяком случае, я заставлял тебя притворяться мертвым по нескольку раз на день, потому что мне казалось, что ты недостаточно артистичен.

Эдан хихикнул.

— Должен признаться, что это сильно действовало мне на нервы. Вы испытывали мое терпение.

— И ты развил его почти до совершенства. Мне следует брать с тебя пример. Может, ты прав, мне нравится воевать. Я знаю, что мне нравилось, как я себя от этого чувствовал. Восприятие обостряется до предела. Чувствуешь себя по-настоящему живым.

Внезапно Эдана осенило.

— Риск, — произнес он, думая о Лэре. Он-то всегда считал, что Микаэл ничего не боится, что он неспособен испытывать страх. Возможно, он ошибался. Возможно, для Микаэла, как и для Лэры, страх был чем-то вроде допинга.

Микаэл кивнул.

— Ты тоже так чувствуешь?

— Не совсем так, — отвечал Эдан.

— Или не в такой степени. Но я понимаю, что вы имеете в виду.

— Я пытался вспомнить, когда это переменилось, — задумчиво проговорил Микаэл.

— Думаю, после нашего последнего ужасного путешествия через Мир Теней. Во всяком случае, тогда это началось. И потом я все время так ужасно себя чувствовал, а потом, когда я увидел Дервина… Увидел, как он подъезжает ко мне, а я стою над телом его погибшего отца… Я никогда не забуду выражения его лица. Я до сих пор вижу это в кошмарных снах.

— Война могла окончиться лишь со смертью одного из вас, возразил Эдан. Эрвин был на меньшее не согласен. И Дервин знал это.

— И все же, я убил его отца, а потом сделал его герцогом и отдал в жены свою сестру, как будто это может компенсировать его потерю. А теперь мы едем в Сихарроу, где он будет играть роль радушного хозяина во время Саммер-Корта.