Однако, если выкуп не заплатят, Микаэла, вероятно, убьют. Вся вина за убийство будет возложена на гоблинов, а на лорда Эрвина никогда не падет никакого подозрения. Единственное, чего от него потребуется, это не суметь доставить выкуп или объявить, что гоблины все равно убили Микаэла, несмотря на полученные деньги. А это, безусловно, будет означать войну.

Вот и ответ, подумал Эдан. Война была бы выгодна и лорду Эрвину, и принцу гоблинского королевства Туразора. Если эрцгерцог объявит войну Туразору под лозунгом отмщения за смерть принца, вся империя, несомненно, сплотится вокруг него, ибо любой аристократ, отказавшийся взяться за оружие, окажется сторонником гоблинов. И равным образом все гоблинские королевства поддержат Туразор. Живущие в Эльфинвуде эльфы, безусловно, окажутся в самом центре событий и не получат никакой возможности остаться в стороне от них. Им придется выбирать одну сторону или другую. О союзе эльфов с гоблинами, их вековыми врагами, не может быть и речи. Даже в эпоху самого расцвета «Гилли Сида» эльфы ненавидели гоблинов так же, как и людей, если не больше. Кроме того с тех пор эльфы Туаривеля установили какие-никакие торговые связи с пограничными районами империи.

Оказавшись зажатыми между двумя воюющими армиями, эльфы неизбежно должны будут принять сторону империи. Но независимо от их выбора, в конечно счета проигравшими окажутся они, поскольку война будет происходить на их землях, которые лежат между гоблинским королевством Туразор и северной границей империи. Это будет означать конец независимости Туаривеля. Вследствие одного только своего географического положения эльфийское королевство понесет наибольшие потери, а когда в конце концов война завершится договором о мире, который позволит обоим враждующим сторонам провозгласить победу, эльфийские земли будут поделены между империей и гоблинским королевством, и все оставшиеся в живых эльфы будут вынуждены либо бежать, либо жить под властью или гоблинов, или людей.

Все сходилось как нельзя лучше и имело очевидный смысл, но понимание происходящего не принесло Эдану никакого удовлетворения, ибо все это означало, что Микаэлу почти наверняка придется умереть. А если смерть Микаэла была предрешена, то и смерть Эдана — тоже. Что ж, отец, подумал он, похоже, я научился предусматривать различные возможности. А я-то полагал, что самым сильным поводом для тревоги у меня будет Лэра.

Несколько гоблинов притащили грубые носилки, сделанные из связанных вместе сосновых веток. Они запрягли в них двух самых крупных волков — так, что один конец носилок волочился по земле, и привязали к ним Микаэла. Затем предводитель гоблинов подъехал к Эдану.

— Насколько я понимаю, ты сын аристократа, — сказал он. — И должно быть, чего-то стоишь, раз сопровождаешь принца. Ладно, можешь по-прежнему сопровождать его — при условии, что не будешь задерживать нас. Ты слишком тяжел для того, чтобы волки тащили тебя на носилках, поэтому тебе придется бежать. Не отставай, и останешься в живых. Но если не будешь поспевать за нами… — Гоблин выразительно чиркнул себя ладонью по горлу.

Эдан сглотнул.

— Я постараюсь.

— Мы скоро увидим, хватит ли тебе старания, — с усмешкой сказал гоблин.

Эдану крепко связали руки за спиной и на шею ему набросили веревочную петлю; конец веревки держал сидящий на волке гоблин, который злобно ухмылялся, показывая острые зубы.

— Поехали, — сказал предводитель гоблинов. — Скоро этих двоих хватятся и пошлют за ними спасительный отряд. К тому времени я предполагаю быть глубоко в Эльфинвуде.

Всадники пришпорили волков и двинулись, волоча за собой носилки с Микаэлом — надежно связанным и с кляпом во рту. Эдану пришлось бежать, чтобы не натягивать захлестнутую вокруг шеи веревку, которая, как он скоро понял, была завязана скользящей петлей. Если бы он позволил веревке натянуться, она задушила бы его. В отличие от Микаэла, ему не заткнули рот. Гоблины не боялись криков о помощи, поскольку едва ли их кто-нибудь услышал бы. Кроме того, одного рывка веревки было достаточно, чтобы оборвать любой крик Эдана, и Микаэл являлся залогом его молчания. Эдану пришло в голову, что, возможно, принцу тоже не заткнули бы рот, если бы у него хватило ума хранить самообладание и не раздражать захватчиков.

Эдана изумляло полное отсутствие страха в Микаэле, но в конце концов у принца никогда прежде не было настоящего повода для страха. Вероятно, своим детским умом он просто не сознавал опасности или возможности своей собственной смерти. В любом случае, скоро Эдан начисто забыл о Микаэле, всецело сосредоточившись на своих усилиях не отставать от всадника, который держал веревку. Волки шли через густой лес резвым шагом, но к счастью не бежали во всю прыть — иначе Эдан ни за что не смог бы держаться наравне с ними. Очевидно, волки, тащившие носилки с Микаэлом, могли идти самое большее рысью, каковое обстоятельство несказанно радовало Эдана. Но так или иначе, очень скоро легкие его уже горели, ноги болели и он задыхался.

Несколько раз он спотыкался, зацепляясь ногой за камень или корень дерева, и веревка затягивалась вокруг его шеи. С облегчением Эдан понял, что скользящий узел завязан таким образом, что петля снова ослабевала после того, как веревка слегка провисала, но это происходило не сразу, а спустя некоторое время — и были минуты, когда Эдану приходилось отчаянно бороться с удушьем и одновременно бежать быстрее, чтобы нагнать всадника и ослабить натяжение веревки. Мир перестал существовать для него: все его внимание было сосредоточено единственно лишь на необходимости мерно переставлять ноги и перепрыгивать через любые препятствия, могущие встретиться на пути и послужить причиной непоправимого несчастья. Это была сущая пытка.

Спустя некоторое время они остановились отдохнуть — как раз в тот момент, когда Эдан почувствовал, что не в силах больше сделать ни одного шага. Занятый отчаянными усилиями не отставать, он совершенно потерял счет времени. Когда они остановились, Эдан с облегчением повалился на землю, с хрипом хватая ртом воздух. Одежда его промокла до нитки от пота, а ноги горели как в огне. Им еще предстояло преодолеть большое расстояние, чтобы достичь Туразора, куда, по предположению Эдана, они направлялись. Он попытался воскресить в памяти уроки географии. И вроде бы вспомнил, что Туразор лежит о Боруина на расстоянии, по меньшей мере, трех-четырех дней пути, пролегающего через покрытую Эльфинвудом область Пяти Пиков. Эдан не представлял, как он выдержит такое путешествие. Он уже был в полном изнеможении.

Однако Эдан не мог позволить себе думать о собственной усталость. В первую очередь он должен был думать о принце. Судорожно ловя ртом воздух, он с трудом поднялся на колени и взглянул на гоблина, держащего веревку.

— Можно мне подойти к принцу? — хрипло спросил он.

Гоблин что-то проворчал и ослабил веревку, мотнув головой в сторону носилок. Эдан понимал, что у гоблинов мало оснований опасаться, что он убежит. Со связанными за спиной руками и настолько обессиленный, он не успеет сделать и десяти шагов, прежде чем волки разорвут его на куски. Он с трудом встал на ноги и добрел до носилок; гоблины же сидели скрестив ноги на земле и жевали вяленое мясо, извлеченное из переметных сум. Эдану не хотелось думать о том, чье это мясо. Они присел на корточки возле носилок и бросил взгляд на предводителя отряда. Он не мог вытащить кляп изо рта Микаэла, поскольку у него самого были связаны руки. Он опустился на колени рядом с носилками.

— Я глубоко сожалею о случившемся, милорд, — сказал он. Если бы я встретил вас в конюшне, ничего этого не случилось бы.

Микаэл просто помотал головой. Было очевидно, что он наконец осознал серьезность ситуации, однако глаза его, устремленные на Эдана, не выражали упрека.

— Конечно, мы в отчаянном положении, — сказал Эдан, понизив голос. — Мы должны очень постараться не терять головы.

Микаэл кивнул, показывая, что понял.

Эдан заколебался. Следует ли ему поделиться с принцем своими подозрениями? Он не располагал доказательством того, что лорд Эрвин замешан в их похищении, и едва ли мог выдвигать столь серьезное обвинение голословно — хотя неизвестно, имеет ли это какое-то значение теперь. Все же Эдан чувствовал себя обязанным сказать Микаэлу правду о том, насколько на самом деле опасно их положение. Он глубоко вздохнул и продолжил.