- Фа... Фа... - попытались выдавить что-то похожее на слово губы-сливы Топора.
Его голова лежала на коленях у Жанетки, а Топору чудилось - на пилораме. Каждый поворот "жигулей", каждый рывок ощущались движениями пилы, перерезающей шею. Он хотел сказать именно об этом, хорошо понимая, что сейчас его стоны никого не интересуют, и чем больше он хотел, тем чаще и чаще пила хрустела по позвоночнику и мышцам.
- Вправо будет переулок! - крикнула глазастая Жанетка. - Давай туда!
- Вижу! - не отрывая ноги от педали газа, ответил Жора. - Там "кирпич"!
- Фа... Фа...
- Гони на "кирпич"! - взвизгнула она.
- Давай, родная, не подведи, - налег грудью на баранку Жора Прокудин и на ходу бросил "жигуль" вправо.
Перепуганный автомобиль встал на левые колеса и по-цирковому описал дугу. Колдобина встряхнула "жигуль", он на секунду вообще оторвался от асфальта, и у Жоры Прокудина потемнело в глазах. Рассвет вернулся в них только после удара о землю всеми четырьмя колесами. На Жору с сумасшедшей скоростью несся "КАМАЗ". Ощущение собственного движения исчезло, и только вскрик Жанетки: "Тормози-и!" вернул его к реальности. Не отрывая прилипшую к педали газа подошву, он бросил машину влево, и огромная серая скала "КАМАЗа" с грохотом горного обвала пронеслась в паре сантиметров от багажника.
Секунда показалась Жоре Прокудину вечностью. Он никогда не думал, что время на земле может течь настолько по-разному. Теория относительности учила, что такой фокус способен произойти только в дальних глубинах космоса, в "черных дырах". Проскочив "черную дыру" на земле, Жора по инерции еще пронесся метров двести по двору детского садика, умудрившись не сшибить ни одной качельки и избушки, и только после этого затормозил.
Руки трусило на баранке, будто у алкаша с двадцатилетним стажем. Он хотел что-то сказать, но не был уверен в том, что помнит хоть одно слово на русском языке. Впрочем, других языков он вообще не знал.
- Что? Бензин? - как-то совершенно спокойно спросила Жанетка, и руки у водителя перестали дрожать.
Жора Прокудин обернулся и с ненавистью, сменившей в душе страх, разглядел между деревьями выбирающийся с шоссе на тротуар "уазик". Его синева почему-то вызывала брезгливость и ожидание боли. "Уазик" не должен был коснуться "жигулей". Иначе он бы заразил их обитателей смертельной болезнью.
- Что, правда, бензин? - уже глуше спросила Жанетка и щелкнула дверцей.
- Закрой, твою мать! - гаркнул Жора Прокудин, завел машину и бросил ее по колдобинам серой, ссохшейся земли к виднеющемуся между домами асфальту.
- Фа... Фа...
- Молчи, Толюньчик, - назвала Топора по имени Жанетка и погладила пальчиками его распухшую правую бровь. - Молчи. Мы еще не это... не оторвались...
- Что за менты у них! - ругнулся Жора Прокудин. - Они точно уже весь город по тревоге подняли! Надо линять из машины...
- Не сейчас. Топор того...
- Фа... Фа...
- На себе попру!
- Да гони ты! - неожиданно всплакнула она.
Ее слезы резанули Жору по сердцу. Он впервые видел Жанетку плачущей. И эта перемена вдруг резко, под мелькание проносящихся мимо машины столбов, сделала Жанетку, ту Жанетку, что существовала в его душе, совсем иной. Он неожиданно ощутил ее женщиной, а не просто подельником в юбке. Это не была любовь. Скорее это походило на удивление. Но его вполне хватило, чтобы вдруг понять, что спасает он не Топора и не всех троих пассажиров "жигулей", а Жанетку и только ее.
Руки стали сильнее и увереннее. В них влилось что-то новое, еще ни разу не испытанное. Жора Прокудин бросил машину в обгон с правой стороны хлебного автофургона и зло пожелал "уазику":
- Поцелуй меня в одно место! Тормоза придумали для трусов!
"Уазик", впрочем, тоже не собирался соблюдать правила дорожного движения. Вслед за вертким "жигуленком" он делал обгоны с правой стороны, двойные обгоны, подрезал, вылетал на встречную полосу, проскакивал дворы насквозь. В "уазике" уже давно решили, что бандиты - местные, раз они так хорошо ориентировались в городе. Милиционеры не знали, что после Москвы, забитой, утрамбованной машинами, как бочка сельдью, провинциальный Приморск да еще и в пекловое время выглядел для Жоры Прокудина пустым треком для гонок.
- Слева еще один! - первой заметила вынырнувший из переулка второй милицейский "уазик" Жанетка.
- Вижу! - зло отозвался Жора Прокудин.
Ему не хотелось, чтобы та, которую он спасал, хоть что-то говорила. Сейчас не могло быть успокаивающих слов. И хотя он проскочил перед носом у второго "уазика", оставив его в хвосте, предчувствие, что капкан защелкнулся, стало еще сильнее. Где-нибудь впереди "жигули" с беглецами уже наверняка ожидали не "уазики", а "шевроле" или "форды" с мигалками.
Свернув вправо, Жора Прокудин вогнал "жигули" на самую широкую из тех улиц Приморска, по которым он сегодня ехал. Но и машин здесь оказалось больше, чем где-либо. Вдоль тротуара тянулся полуметровый металлический заборчик, и машина поневоле уперлась в борт грузовика. Левее все было забито автомобилями, будто сейчас здесь снимали фильм о Москве.
- Ну, давай, давай! - умолял грязный борт "ЗИЛа" Жора, но огромные цифры на этом борту никак не хотели ни уменьшаться, ни отъезжать в сторону.
- Это конец, Жора, - со вздохом сдалась Жанетка. - Они от нас в трех машинах. Они разгонят их мигалкой. Или выскочат пешком...
- Вижу! - бросил он быстрый взгляд в зеркало заднего вида. - А что я сделаю?!
- Фа... Фа...
- Молчи, миленький, молчи, - закрыла она ладошкой губы Топора и заплакала как ребенок - искренне, громко, без малейшей надежды на лучшее.
Металлический забор оборвался как-то неожиданно. Поворота вправо не было. Просто кому-то на дачу понадобилась металлическая труба, и он ее вырезал прямо из заборчика в центре города.
Цифры на борту "ЗИЛа" дернулись вперед, щель между его колесами и краем целого забора стала увеличиваться, и Жора Прокудин не раздумывая бросил "жигули" вправо. Машина вразвалочку, будто пьяный матрос, взобралась на бордюр и рванула по тротуару.
Перепуганная влюбленная парочка еле успела отпрыгнуть от вылетевшего на тротуар вишневого капота.
- Козел! - крикнул побелевший парень. - Ты...
И замер от еще более неожиданной сцены. На пустое место, оставшееся в правом ряду, нырнул из соседнего визжащий милицейский "уазик", но его на секунду опередил маленький кругленький "опель-астра". Звон и хряск на секунду перекрыли все другие звуки шоссе. Даже истеричный вой мигалки.
- Засранец, ты не пропустил нас! - заорал вылетевший из "уазика" сержант.
Его глаза уже не слезились, но у него было такое лицо, будто он собирался заплакать. Еще десять минут назад он хотел попасть в телепередачу об отделении милиции, но ему не дал напарник, сказавший: "Давай не будем девчонке мешать". Теперь ему не дали получить премию за поимку преступников.
А из "опеля" совершенно спокойно выбрался высокий черноволосый мужчина в невероятном для тридцатиградусного Приморска двубортном английском костюме из темно-зеленой шерсти, провел ладонью по затылку, приглаживая его, и холодным голосом ответил:
- За засранца получишь. На всю катушку.
Эту эпохальную сцену Жора Прокудин не видел. Он выписал зигзаг по дворам среди красивых многоэтажных домов-"кирпичей", трижды проверил тылы в зеркале заднего вида и только тогда остановил машину.
- Харэ, уходим! - принял он решение.
- Помоги, - жалобно попросила Жанетка. - Он тяжелый...
- Ну, давай.
Только сейчас Жора Прокудин вспомнил, что спасал не одну лишь Жанетку, а еще и Топора. Даже, точнее, больше всего спасал именно Топора. Самым беспомощным в салоне был он, бывший боксер и метатель резиновых мячиков.
- Фа... Фа...
- Не бормочи! - оборвал его Жора.
Вдвоем они помогли Топору доковылять до скамейки у берега какой-то канавы, видимо, считавшейся в Приморске рекой.
- Посиди с ним, - приказал Жора Прокудин. - Я отпечатки пальцев сотру. Ты где бралась?