Но из дальнейшей речи первого министра выяснилось, что казна совершенно пуста. Большая ее часть досталась Джелал-эд-Дину, когда он взял Тбилиси, а все остальное, что хранилось за Лихским хребтом, истрачено на войну с хорезмийцами.

"Тем более, – думал Торели, – нужно заботиться в первую очередь о восстановлении сил страны. Тогда и казна скоро пополнится. Тогда хватит денег и на армию, и на новую войну, и на царские дворцы. Но начинать с дворцов…" Строительство роскошных дворцов в условиях разоренной страны казалось Торели не только неразумным, но и преступным.

Но когда первый министр, обращаясь к дарбази с призывом, вдруг растроганно провозгласил, что нельзя допустить, чтобы царице Грузии негде было переночевать, то на глаза вельмож набежали слезы. Дарбази единодушно принял решение взять золото для строительства новых царских палат из кладохранилища Хвамли, то есть из самых неприкосновенных государственных сокровищ.

Среди восторгов и всеобщего воодушевления Торели заметил, что несколько вельмож, членов дарбази, как и он, недовольны поспешным решением. Но никто из них не осмелился идти против общего настроения, и все они предпочли промолчать.

Заседание дарбази кончилось. Торели ушел в тяжелом и мрачном настроении. Он шел длинными коридорами и думал, как быстро, за какие-нибудь шесть лет, расшатались основы могущественной Грузии. Многие влиятельные князья отошли от трона, отстранились от государственных дел. Царские визири разучились говорить правду, развилось лицемерие, подхалимство, лукавая лесть. Все думают о своем благоденствии, а заботы о государстве переложили на богородицу, надеясь на ее заступничество, а не на свой разум, на свои силы.

Беспечность правителей Грузии уже теперь расшатала и подорвала могущество царства. В дальнейшем же она грозит окончательной гибелью.

За этими тяжелыми раздумьями застал Турмана Торели посланец от первого министра. Арсений зачем-то вызывал поэта к себе.

Первого министра Торели застал в таком благодушном настроении, будто тот только сейчас положил к ногам грузинского трона новое вассальное государство и принял великую дань. Он обнял Торели, похлопал его по плечам, всячески обласкал, похвалил его талант, геройство при Гарниси, а потом уж высказал пожелание.

– Наш народ, – сказал первый министр, – очень нуждается в ободрении. Нашествие хорезмийцев поколебало в нем веру в непобедимость Грузии и в богоравное всемогущество трона. Мы должны вновь укрепить в нем эту поколебленную веру. Народ должен снова поверить в свою силу, а воплощением этой силы он должен считать царицу Русудан. Он должен считать ее источником добра и счастья, так же как он считал и считает великую царицу Тамар.

Епископ Саба уже сочинил стихотворное послание к народу, и в этом обращении он высказал те же мысли, что и в сегодняшней речи. Но слог епископа тяжел. Его ямбы звучат искусственно, и народ едва ли полюбит их. Его обращение, конечно, будет произноситься священниками во время богослужения, но сейчас надо сочинить что-то такое, что народ заучивал бы наизусть, передавая из уст в уста. Только твой вольный сладкопевный стих может пригодиться здесь. Твои стихи будут распевать во всех уголках страны, их будут пересказывать друг другу.

Итак, ты должен воспеть и восхвалить царицу. Но теперь нельзя ограничиться восхвалением только бровей и ресниц, ланит и уст, очей и жемчужных зубов, как это делалось во дни благоденствия государства. Нет. Нужно восхвалить мудрость царицы, ее заботы о государстве, ее самопожертвование ради интересов народа.

Турман смущенно пробормотал:

– Подумаю… Постараюсь.

– Главное, ничего не пиши о приближении монгольского войска. Только напугаешь народ. А народ нуждается в ободрении, и ни в чем больше. Можешь написать и о заступничестве богородицы.

Торели снова забормотал:

– Подумаю… Если смогу… Я давно уж ничего не писал…

– Зайди к казначею, он отсчитает тебе плату за эти стихи. Правда, ты теперь князь, и тебе эта царская милость может показаться незначительной…

Торели уходил быстрым шагом, задыхаясь от злости и не слыша последних слов первого министра.

После того как царица Русудан сердечно приняла Турмана Торели и пожаловала ему княжеский титул, все князья Грузии почли за должное пригласить его к себе в гости. Его звали то в один край Грузии, то в другой. И везде он, как вернувшийся с того света, рассказывал о том, что пришлось пережить за пять-шесть лет плена и странствий вместе с канцелярией Джелал-эд-Дина, о самом Джелал-эд-Дине и его гибели.

Самым первым пригласил Турмана Торели амирспасалар Аваг. О Гарнисском сражении ходило в народе и при дворе множество самых разнообразных слухов. Люди утверждали, если не прямо, то намеками, что виноват в поражении был амирспасалар Мхаргрдзели. Теперь, если живой герой Гарниси Турман Торели пришел бы в гости к сыну покойного амирспасалара, унаследовавшему его должность, Авагу, то народ убедился бы, что Иванэ Мхаргрдзели не виноват.

Вот почему Аваг встретил своего приятеля с искренней радостью. Ведь и раньше, до войны в годы цветения и благоденствия, они все время пировали и развлекались вместе.

В Биджниси Аваг устроил пышное празднество. Он пригласил избранных людей государства, чтобы достойно встретить живого героя Гарнисской битвы.

Так как Торели во время пира снова начал рассуждать о монголах, то Аваг довольно сухо сказал:

– Может быть, и придут. Но с тем же и уйдут, с чем пришли, как было однажды.

– Тогда они приходили просто так, на разведку, а не для того, чтобы завоевать Грузию и утвердиться здесь. Этим отрядам Чингисхан приказал лишь разведать подступы к нашей стране. Теперь же по дорогам, разведанным теми отрядами, двинулись основные силы татар. Они надвигаются, как саранча. Они уничтожают все на своем пути, оставляя голую землю. Разве непонятно, что нам следует подготовиться лучше, чем тогда, в первый раз? Нам нужно собрать больше войск, чем было у царя Лаши при первой схватке с монголами.

Амирспасалар невольно рассмеялся:

– Ты шутишь, Торели. Такое войско, какое имел Лаша, Грузия соберет не скоро. Страна разорена хорезмийцами, селения уничтожены, народ разбежался в горы, он напуган, и дух его сломлен.

– Так что же, открыть монголам двери в свой дом – словом, сложить на груди руки и ждать, пока они придут? Отдать страну без боя?

– Ну… Почему без боя? Каждый должен сделать свое. Грузия – страна горная. Наши крепости неприступны. Монгольские кони непривычны к нашим горам. Здесь нет привольных пастбищ для такого несметного войска. Одним словом, монголам не понравится в нашей стране, и они постараются как можно скорее ее покинуть…

Разговор с амирспасаларом окончательно испортил настроение Торели, и с пира он ушел еще мрачнее, чем шел на него. Еще бы! Главнокомандующий войсками Грузии, который в первую очередь должен заботиться о защите страны, совсем не разбирался в обстановке и к надвигающейся войне относился беспечно.

По дороге с пира Торели заехал к двоюродному брату Шалвы Ахалцихели Вараму Гагели. Седовласый ветеран, весь изрубцованный в боях, бессменный визирь царицы Тамар, а потом и ее наследников, Варам Гагели тоже был недоволен положением в стране.

– Гибель нашей страны началась со смерти Лаши. Если бы у Грузии был сильный царь, не случилось бы Гарнисского поражения и хорезмийцы не проникли бы в пределы Грузии, – сетовал Варам своему молодому другу.

– Я тоже об этом думал. У Лаши была твердая рука, капризных и своевольных князей он либо приручал, либо по принципу Давида Строителя резко отстранял от себя. Лаша сам водил войска, мгновенно пресекал распри между военачальниками.

– Да. А что требовать от слабой и нежной женщины.

– А теперь говорят, будто мы непрерывно воевали с Джелал-эд-Дином.

– Воевали, попрятавшись в крепостях и в горах. Когда основное войско султана уходило дальше, выскакивали и щипали оставшиеся отряды. Султан возвращался и жестоко карал, расправляясь с нами, словно с маленькими детьми. Одни только мои владения Джелал-эд-Дин разорял восемь раз. А под конец, разъярившись за сожжение Тбилиси, ночью напал на Гаги и Шамхор и не оставил там камня на камне.