- Скажите, а Богданов - что, тоже член всемирного общества?
Елена не обратила никакого внимания на слабую попытку Ермолаева остаться на плаву:
- Во-первых, мы теперь на ты, а во-вторых, общество тайное и ты сам должен решать, кто является его членом, а кто нет.
После этих слов Елена устало опустилась в кресло.
- Пожалуй, я пойду, - тихо сказал Толя.
- Да, хорошо, я немного устала. Спасибо Анатолий, мне нужно побыть одной.
Толя вышел на лестничную клетку и остановился в нерешительности, раздумывая, зайти к инженеру или нет. По понятным причинам соображал он не очень резво, но вдруг, дверь с латунной пластинкой приоткрылась и отуда высуналась рука, поманившая его пальцем. Он сразу узнал эту веснушчатую ладонь и рассердился. Его разозлило и то, что именно теперь, когда он еще ничего не решил, его застали врасплох, и то, что ему надо идти узнавать подробности биографии этого типа. Тут же вспомнил - и это его тоже разозлило - как Елена рассказывала мужу о своих взаимоотношениях с инженером и то, что она, такая отчаянно красивая в своем справедливом гневе, променяла истукана мужа на гнусного анонимщика.
Короче говоря, злой, запутавшийся Толя Ермолаев опять оказался в гостях.
- Ну, что там, - Богданов кивнул в сторону соседской двери, - как все прошло?
- Нормально,- развязанно отрезал Толя.
- Слава Богу, - вздохнул Богданов.
- Можете радоваться, разбили образцовую советскую семью.
- Не понимаю, - почувствовав злобные нотки, удивился Богданов.
- Они не понимают, - передразнил Толя.
- Вы чем-то расстроены, Анатолий? - мягко спросил инженер.
- Грязь, грязь и мерзость... Она все рассказала, она пришла к вам и вы тут... грязь.
- Что она наговорила?
Толя махнул рукой и вдруг, внезапно, слово в слово передал слова Елены.
- Ах-ха-ха! - рассмеялся инженер, - Я целовал, как мальчишка! Да она же все придумала, ха-ха, она ведь выдумщица ужасная!
- Я не верю вам, вы все заврались, анонимщики бессовестные, и повадки у вас соотвтествующие. Вы что, за мной в замочную скважину следили, сторожили меня. чтобы все выпытать?
- А, вы на счет моего своевременного появления! Здесь вот что, здесь нет никакой скважины, а просто элементарная газодинамика.
Толя мотнул головой, пытаясь стряхнуть с себя неуместный научный термин.
Богданов же, радостно принялся объяснять:
- Здесь у нас явление есть в квартирах. Я сам открыл! Когда дверь напротив открывают, возникает перепад давлений, вследствие чего возникает простая волна разряжения - воздушный порыв, сквознячок такой. Ну, и дверь в пустую комнату начинает приоткрываться тоже и поскрипывает.
Богданов схватил Толю за руку, потащил к той двери, скрывавшей странные настенные росписи, и принялся дергать ее потихоньку, впрочем, не давая все-таки заглянуть вовнутрь. Послышалось жалобное всхлипывание.
- Оооо!, - в глазах инженера появился интеллигентский огонек, - я специально исследовал феномен, опыты ставил, лепесточки папиросной бумаги развешивал, оценивал напор воздуха...
- Хм, - Толя тоже проникся естествоиспытательским духом, - Наверное, щель где-то тут имеется.
- Да! Конечно! Щель, именно щель, - обрадовался взаимопониманию инженер.
- Ну так , вы бы ее заделали чем-нибудь.
- Эх, эх, надо бы конечно, да некогда все, руки до всего не доходят.
- Бред, -пришел в себя Толя, - руки не доходят, а анонимки писать, доходят?
- Анонимки? - искренне удивился хозяин.
- Да, в академию. Будете отрицать и плечами пожимать?
Богданов ничего не ответил но плечами пожал.
- Признайтесь, писали, мол, профессор зажимает ваше эпохальное открытие? Ну, да что с вами разговаривать, Петр Семенович, правильно рассудил - надо вам на работу сообщить, где вы работаете?
- Я не писал никаких анонимок, - пришибленным голосом начал оправдываться Богданов, - Я, наоборот, хотел все прямо обсудит с профессором, для того и приходил в институт. Я уверен, все сразу бы выяснилось, я бы доказал профессору, что он ошибается. Он бы все понял, но анонимок, анонимок я не писал. Неужели вправду... в академию?
- Нет, я все придумал, специально, для потехи.
- Странно, - удивился чему-то своему Богданов.
Толя, затаив дыхание, ждал продолжения.
- Вы мне не верите? Но, ей-богу, я заплатил слишком высокую цену, я столько лет потратил на эту рукопись, господи, да тут все поставлено на карту, и неужели я бы смог опуститься до такой низости? Да и зачем мне скрывать свою фамилию? У меня теперь только одна цель - побыстрее все обнародовать, чтобы не пропало зря. И главное, главное - десятый спутник, его же надо искать! Ведь я уже три месяца нигде не работаю, я все бросил, чтобы закончить рукопись. Теперь уж мне только одно, или науное признание, или в злостные тунеядцы...
- Как, значит вы не работатете? - удивился Толя. - На что же вы живете?
- Вначале были деньги, а потом я занял небольшую сумму, - Богданов смутился, - У Елены занял. Она, правда, не хочет этого признать, но я отдам потом или подарю ей что-нибудь.
Бред, подумал Толя Ермолаев, окончательно запутываясь.
- Я сейчас плохо соображаю, мне нужно все обдумать, я лучше пойду.
- Конечно, конечно, спасибо вам большое, Анатолий. Еидинственное хотел спросить: что теперь с рукописью, что решили?
- Не знаю, ничего пока не решили. Возможно, вас попросят выступить на ученом совете.
Инженер обрадовался.
- Вот это хорошо бы, а когда?
- Не знаю, пока ничего неизвестно...
- Может быть, я вам позвоню?
- Нет, лучше я вам позвоню, если что-то прояснится.
Заполучив телефон инженера, Толя сухо попрощался и вышел.
О, да вы зубатка!
Следующим днем отдел профессора Суровягина стал напоминать генеральный штаб действующей армии перед решающим кровопролитным сражением. Главнокомандующий в своем кабинете напряженно обдумывал план предстоящей баталии. Время от времени к нему с докладом являлись сотрудники отдела, принося вести о положении в неприятельском лагере. Первым пришел Мозговой и доложил, что обследование документации психдиспансера не дало положительных результатов. Таким образом развеялись всякие надежды на скорую помощь минестерства здравоохранения. Вторым явился специально вызванный Толя Ермолаев. Профессор мрачно выслушал весть о безработном статусе инженера, а в конце, указал Толе на его болезненый вид, тут же поствил диагноз:
- Вы, Ермолаев, наверно коньяк пили вчера.
Затем был извлечен из домашенго лазарета Виталий Витальевич Калябин. Он предстал перед профессором в позе несправедливо обиженного человека, страдающего острым респираторным заболеванием. Он непрерывно краснел, потел, картинно кашлял то и дело хватаясь рукой за обмотанную мохеровым шарфом шею. Впрочем, все эти телодвижения никакого сострадания со стороны Петра Семеновича не вызвали и Калябину было дано указание срочно обойти всех заинтересованных лиц в институте и тщательно подготовить общественное мнение к публичному выступлению инженера на совете. Неизбежность выступления казалась профессору очевидной, в особенности после повторного звонка из академии. Оттуда настоятельно требовали скорейшего решения путем честного и объективного разбирательства. Что же, мысленно решил профессор, будет вам разбирательство. Тонкий политик и проницательный человек, он настоял на проведении ученого совета утром ближайшего понедельника. Тем самым профессор избавлял ученое собрание от присутствия людей легкомысленных, таких, например, как теоретики Шульман и Буров, которые и в другие дни раньше обеда на работе не появлялись, а кроме того, была уже пятница, и за оставшиеся три неполных дня, приглашения посланные секретарем Лидией Ураловой, инженер мог и не получить. При таком удачном стечении обстоятельств, работу доложил бы Калябин и все обошлось бы без прямого контакта с автором.
Все утро Толя Ермолаев перебирал в памяти события вчерашнего вечера, пытаясь докопаться до сути вещей. Теперь, по трезвому размышлении, казалось, Богданов мало походил на анонимщика. Но если инженер не причастен, то возникает вопрос: кто же? Не найдя ответа, Толя решил поделиться сомнениями с Михаилом Федоровичем Мозговым. Тот стал допытываться, знал ли кто из окружения инженера о происходящих событиях. Толя вскользь упомянул Елену и Мозговой встрепенулся: