- А пахнешь ты, Михайлов, ну чуть ли не "Шанель" No 5.

А Михайлов поправил сбитый объятиями узел галстука и сказал:

- Стараюсь соответствовать.

А Елена говорит:

- Слушай, Михайлов, а что это за страна-то? А?

А Михайлов говорит:

- А кто ее знает? Может и Австралия, а может, и другая какая-нибудь. Их тут, в свободном мире, до черта.

А Стеша:

- Так ты чего, живешь и не знаешь, где?

А Михайлов:

- Да я там, в стране в смысле, и не был ни разу. Я тут, в аэропорту, живу постоянно. По эту, как бы это сказать, сторону баррикад.

- Ну и как же ты тут живешь? - наши у него спрашивают.

А он:

- Нормально живу, - говорит. - Квартира у меня трехкомнатная, тут же, при туалете. Все удобства, вплоть до телефона и телевизора. И платят, говорит, - хорошо. А работа непыльная, потому что чистота везде и уют, и высокий технический уровень уборочных работ.

- А ностальгия, - Стеша говорит, - не грызет?

А Михайлов:

- Ностальгия? А по чему мне это, ностальгировать, - говорит. - По подсобке или по вьетнамцу? Тем более что вьетнамцев и тут навалом на каждом шагу, и туалетом они пользуются неаккуратно.

Ну и в такой непринужденной форме вопросов и ответов поговорили они с Михайловым и в гости его к себе пригласили с ответным визитом в любое удобное для него время, и пошли, куда шли. А Михайлов им и говорит, в спину уже:

- А в смерти Жоры, напарника моего, прошу никого не винить. Случай это. Хотя, - говорит, - ты, Компаниец, конечно, мудило. Сталь 45 приварить к стали 20 позволил. Вот по сварке оно трубу и разорвало высоким давлением, и Жору сзади ударило.

И Компаниец выслушал это огульное обвинение и говорит:

- При чем тут я? Не было тогда стали 20 в наличии, поэтому я и позволил. Под давлением руководства.

И Михайлов пошел к себе в квартиру, жить, а Стеша и Даша, и Лена, и Елена с Компанийцем в самолет вернулись. И Елена Компанийцу говорит по дороге:

- Не принимай, - говорила, - близко к сердцу. Никто не виноват. Случай.

А Компаниец говорил ей:

- Да я и не принимаю.

И так вот, значит, незаметно потянулись и идут у них дни за днями, суровые, как говорят, будни. И экипаж во главе с Галеевым Б.А. - командиром корабля и пилотом первого класса - проводит сложную кропотливую работу по подготовке и обеспечению предполагаемого обратного полета. И командир стойко опровергает все обвинения в преднамеренном и преступном угоне авиалайнера и противостоит всеми силами и средствами борьбе, возникшей неожиданно между двумя великими и дружественными державами - Россией и Украиной - за право обладания самолетом.

А пассажиры, пассажиры что ж? Они адаптировались к новому образу и подобию своей жизни, потому что человек, он имеет свойство привыкать ко всему и приспосабливаться. И они, пассажиры, трудятся каждый в меру своих способностей и наклонностей в поте лица. И одни из них продолжают успешно заниматься торговлей и уже создали, наладив дружественные связи с таможенниками, совместное подпольное предприятие. А другие, и таких, естественно, подавляющее количество, ушли из торговли и занялись сельским хозяйством. И они, эти ушедшие, подняли целинные земли, которые прилегали к бетонному летному полю, и нарезали участки по шесть соток, и все желающие смогли получить эти участки в безвозмездное пользование и возделывать из от зари до зари и от темна до темна. И они посадили на своих полученных участках картошку и другие съедобные овощи, а Стеша при помощи Михайлова завела к тому же кур, кролей и козу. Так как Стеша тоже взяла один участок. Для себя и для остальных. Для Лены то есть и для Даши, и для Елены с Компанийцем. Они все сомневались - брать или не брать, а она сказала:

- Кто знает, сколько мы тут будем сидеть на привязи. А жить как-то надо, - и взяла. А живностью ее обеспечил Михайлов, по своим каким-то каналом.

И пока, значит, идут с переменным успехом переговоры и дебаты между экипажем и местной исполнительной властью, самолет - серебристая птица и лайнер - стоит там же, где и приземлился, без какого-либо видимого движения. И в нем живут люди со своими заботами и чаяниями, с радостями и горестями. И, конечно, эти люди ждут возвращения домой, а дома их ждут не дождутся родственники и мужья, а также жены, матери и дети. А может быть, уже и не ждут их дома, может быть, потеряли они там, дома, всякое терпение и надежду и смирились, а дети и просто могли их забыть - времени-то прошло много. Да и не всех уже есть возможность дождаться, потому что Стеша, например, плюнула вдруг на все и связала навечно свою судьбу с судьбой Михайлова и не хочет никуда возвращаться. Лена ей говорит:

- Как ты, - говорит, - можешь тут оставаться?

А Стеша:

- А что? У тебя, понятное дело, дети, а у меня, - говорит, - там кота и того нету. Меня там ждать некому.

Так что Стеша домой никогда уже не вернется. И Даша, конечно, не вернется. Потому что умерла. Она же была как-никак инвалидом второй группы и от этого в конце концов умерла. И ее предали земле со всеми подобающими почестями и по обычаям отцов и дедов на одном из земельных огородных участков, который не был никем занят и все равно пустовал и не приносил людям никакой осязаемой пользы.

1991-1992

ВОЗВРАЩЕНИЕ ЖЕЛАНИЙ

Что с ним происходило, старик Полухин не объяснял. Ни в прошлом своем не имел он особенности объяснять - никому и ничего, - ни тем более в настоящем. Не научен он был объяснениям предаваться и уделять им какое-то время и внимание. Да еще объяснениям о себе и своих соматических состояниях. А понять это без объяснений, самостоятельно, никому не под силу. Это каждый в свой срок понимает. Или не понимает никогда. Не успевает с рождения до смерти понять или не суждено ему бывает от Бога, не дано. Так что каждый поведение и общее состояние старика Полухина по-своему оценивал и определял. На глаз или, проще сказать, наобум.

Обычно более молодые и крепкие о таких уходящих стариках говорят, что они в детство впадают. Это когда престарелые люди выпадают из времени до того, как выпасть из пространства. Но в детство, оно, может, и в детство - в смысле немочи умственной и физической. Только в детстве немочь есть начало и предвестие силы, а в старости она - ее конец. Или, по крайней мере, начало конца, начало его приближения по финишной прямой.

Нет, было тут еще что-то. Кроме немочи. Та же самая радость, допустим. На Полухина моментами что-то находило, и он радовался непрерывно по самым ничтожным и незначительным поводам. Хотя... это тоже при желании объяснить можно исчерпывающе. Тем же самым. Впал человек в детство и радуется, как дитя. В детстве радуются, потому что все вокруг новое и неизвестное, и ребенок, не имея пока ни разума, ни опыта, испытывает на каждом шагу радость от новизны и познания всего подряд в окружающем мире. А в старости человек радуется, но совсем другому. Радуется тому, что все еще что-то испытывает и ощущает. Вкус мороженого фруктового, запах дождя из окна, тепло от воды в ванной, радость пробуждения живым и способным встать с постели. А то и не способным встать, но живым. Уж чем-чем, а радостями человек обеспечивается на все свои возрасты и все свои годы. Они ему по прейскуранту, так сказать, свыше предусмотрены. Надо только уметь эти радости видеть и - пока есть на то силы и средства - не пропускать мимо себя незамеченными. А если приходится их искать и находить - нужно уметь искать и находить. Но это умеют далеко не все живущие. Некоторые пробуют искать, ищут и ничего, никаких радостей вокруг себя не обнаруживают. А некоторые и не ищут, считая это бесполезным занятием для недалеких, легковерных и наивных во всем людей. И живут безрадостно, думая, что это соответствует норме и так может продолжаться и должно быть. Не только в старости, но и в зрелые, и в молодые годы, а также в юности и в детстве.

Иногда, правда, детское состояние старика Полухина выплескивалось наружу странно и не вполне ординарно с общепринятой точки зрения и по мнению здраво мыслящих членов его семьи. То он, лежа на боку, лицом к стене, спрашивал у своей будущей вдовы - допоздна ли она делала уроки, когда училась в девятом классе средней общеобразовательной школы, то говорил, что ему нужно сдать два государственных экзамена по политической экономии и диалектическому материализму, и пусть, говорил, ему не мешают готовиться своим шумом и гамом, и пустяками в кухне. Случалось, когда жена выходила за чем-нибудь из дому, он вскакивал и, суетясь, вынимал из шкафа костюм, висевший там без надобности. Надевал его уверенными движениями, на которые давно не был способен, прибегал, мелко шаркая, в кухню, садился к столу и сидел. Причем сидел, умудрившись закинуть правую ногу на левую. Покуда жена не обнаруживала его по возвращении в таком безумном, сидячем положении.