МЯСОКРЮЧНОЕ СЕМЯ

Текст: Джеймс Хэвок

Комикс: Майк Филбин

Услады мостят оттоки. Кто нужен мертвым, следуй.

1. Все канавы есть шрамы ночи, что прошиты костями младенцев, зараженными спицами звездного склепа. Сернистая планета испускает благословения, мертвым известны мечты. С мясного крюка я пою песнь о жизни, облетаемой темными метеорами, принесенный в жертву во имя уничтожения человечьей семьи. Песни из воющей головы, кишащей рептильными куклами.

2. Мое зерцало разделено на бездонные, экстатические квадранты. В первом — ода сосанию юных дев, сокрывших Червя-Победителя внутри своей розы. Второй вещает веления королей, вбитых в вазы, затопленные псалмы, что лижут кал дьявола, дравшего драгой мой разум. В третьем — сквозные скукоженные проекции, полные страха сношающихся детей, что ищут убежища от размахов маятника. В четвертом — аркады, в которых душа посвящается в секту дрожи, часы соблазняются в эмалевых бочках, карая в заброшенных петлях за оскверненье белого цветоложа.

3. Гром озаряет пещерный край, откуда зовет меня мой знакомый по крепдешиновому круизу. Мудрые вертела предрекают трахейную каббалу, изображая странника, коий обвешан мертвым зверьем на шнурах, и ищет спасения в возбужденьи, восторгах, вращении брачных бедер, лошадином туземстве, коитусе лебедей. Я вывожу обожествления из френологии кантарид; сквозь зеленый ведьминский туман я вижу всех матерей и предателей, испепеленных на противнях преисподней.

4. Рассвет раздевается элегичными змеевиками, горизонт — оттенка блюза тщеславия, демонографичный, рифленый колесами, поднятыми для расчленения осужденных. В замке червя — палач света, восставший на злаки, уже истощенные сочлененьем грехов, спаливших шелковые договоры, пакты, заключенные со жнецами архангелами-кретинами. Брачные залы забиты морскою добычей, потрохами гробов, кувшинами, полными детских пальцев и засохших цветков дикой розы. Проституточий лейтмотиф в пульмонарных тонах. Прибита к кресту за преступленье концепции, голая бритая невеста понесла на волчьем бегу.

5. Ее колоссальный живот — исковерканный континент, столетья восславленного инцеста. Артерии рвутся, как только цинготные клешни всплывают из бездны, киша эктоплазменными паразитами, рвя дыры в оплывшем родильном мясе и бедерном жире под мощным дождем из кровавых сгустков, подобных герпесным дыням. Вопли труда застывают в желе в богохульных хранилищах.

6. Сиамский четырехног прет вперед на шерстистом шланге, сросшись в переносице и промежности. Взъярясь на сей тайный междоусобный мятеж, прародитель дробит черепа-близнецы о скалу, потом бросается с бой, вооруженный кинжалами, и воздевает нарубленные костяки в высоченной сетчатой мешковине из спаянных щупалец каракатиц.

7. Убийство есть сексуальный плащ, что натянут на плечи подобно тому, как вороны молятся в везувиальную ночь. Истинносущая вера заключена в закланьи невинных детей, что иначе бы выросли, ставши священниками, тюремщиками, мужьями-отцами, лжецами, цензорами и калофобами. Крючья летят с мертвых спутников, дабы затормозить восстание утреннего светила. Миллионы теней строят своды, сваи и склепы сквозь лежащую в хаосе солнечную систему. Отныне всякая жизнь калибруется взлетом и спуском топоров гильотины.

8. Я, Жиль де Рэ, Генерал-Канавопыт, сжигатель розовой венеры, черепополз, пожинающий людоедских смоляных лялек, чье венереческое искусство фигурной рубки зарешетило меховые порталы старух, пристрастившихся к самоебству при помощи жертв абортов; выродок, плющащий полного опырашей осла, огненный парень на конце бечевы, чьи межзвездные пасеки вышвырнут шершней в спермопещеры серебристых кошмаров; волхв требухи младенцев, поджигающий кости-пульсары наркотической скотобойни оргазма, король шакальей дыры, дергающийся на приходе в мертвой удавке из окостеневшего семени.

9. Кровяные сосульки на зарешеченных окнах ваших лачуг, выходящих на север луны, восставшей в зените своих волчьих проступков, отцеубийственные челюсти, что тащат к вам прямо на стол расчлененную правду. Пируйте ж моим кровеносным мясом, либидонозными эликсирами, коль страждете слиться с яростной жизнью взамен ее обезвоженной тени. Ваши нежные уши ни за что не избегнут изъятия вшей, что свершит мой слюнявый завет, калечащий евангелизм Жиля де Рэ посреди руин. Кодексы кожаной библии указуют циклический метаморфоз. Узрите же жизнь, посвященную идолу волчьего секса, травле алого фетиша, коий сулит трансцендентные глюки.

10. Настоящая экзистенция есть бесконечный каловорот и оргазм, спираль пароксизмов, зараженных мутантной красой. Ненасытный душевный промискуитет заставляет визионера канав определить эллиптическую порнографию, вверив бразды правления хромосоме калигулы; ориентирные костровища в дорсальном доминионе освещают путь к дому инстинктам убийства. Система секса и скотобойни дырявит полог магнолии. Убийца взрастает из замерзших степей, пробный камень из опиума и серебра глубоко забит в зад; он идет по звериному следу навоза, скелетов и спермы, неизгладимой фосфоресценции, что затмевает даже северные зарницы зимних солнцестояний.

11. Заключите в объятья Магистра, проглотите его целиком, чтоб свинья о двух головах прорвала ваше сердце клыками с первыми петухами. Приидите и пресмыкайтесь, набейте свои зобы моей скисшей слюной, присоситесь к прогорклому паху, чьи язвы рыдают начинкой религий, неведомых вашему роду. Здесь, по самые связки погребенные в грязи, вы услышите смертные хрипы, что утянут всех вас в эту топь звездокрестной конечной. Я пою об удушливой плотности плоти, о душах-рефлекторах, кои кривят негативную скорость мортальных массивов, о лихорадке белого мяса, о невыносимой муке дыхания, что ослепленное человечество почитает священным.

12. Проклятие ворона, отметина зверя — и мужчина, и женщина равно заклеймены стигматами сокрушительной деградации. Здесь, внизу, размокая в моей холодной пророческой рвоте, вы превратитесь в отхожее место для головокружительных бунтов против природы. Сдаться сейчас означает навлечь на себя проклятие, знойную вечность внутри ваших дряблых, свинцовых каркасов. Мой печной трупный выдох, палящий, как эякуляция вздернутого лунатика, вынудит вас взамен совокупиться с землей, устроить банкет из богатства внутренних океанов, насладиться астральным куннилингусом оборотня.

13. Монументальным вечером членовидные импульсы крутят тельцовые лопасти над обреченным замком. Канавопыт скальпирует череп седьмой жены, продевает медную проволоку сквозь посмертную маску и закрепляет ритуальный прибор вокруг своих чресел. При свете палящих печей он распиливает черепную коробку и обнажает скорченный мозг, затем мажет калом поверхность осклизлых извилин. Говно и амебы мозга тают и коагулируют в некроманские диаграммы: впечатление норкового грядущего. На дубовом помосте кровоточащая пубертатная девочка выгнулась аркой на четвереньках, как краб, соски ее роют небо, как грабли.

14. Упав ничком в обетованные нарциссы, я слышу монолог метаболической луны, и чувствую ее глумливую этиоляцию и хитрость кальциевых дозняков, и вот мой таз отбрасывает волчью тень. Я нападаю, мои когти чертят мутные ручьи на разведенных бедрах; нежной нос тычет раздутый алый клитор, пашет швы, откуда валятся воплощенные слитки лотоса. Глаза, еще недавно опечатанные жженым отвращением, отчаянно слезоточат, все шире раскрываясь под метаньями космических сапфиров. Я взбираюсь на нее, моя морда тисками сжимает ее лицо, трубчатые резцы глубоко входят в плоть и сосут сладкий жир ее щек, коренные зубы хрустят носовым хрящем. Я стреляю вовнутрь столбнячною спермой, калечу булькающие останки.

15. Цветные дожди вскипают сквозь зверское гиканье, моя растянутая грудная клетка поет какофонической подкожной перкуссией, чувства расчленены под красной рапсодией; под ротовою дырой миражей, в которой мерещатся три шестерки, сосущие шелест ангельских крыльев бархатной аннигиляции над озерами цвета похоти; пламенные тюльпаны стреляют из родничков кошечьей личинки, сатиры из чистой серы. Колыбельный созыв фуксиновых фобий, кочевая спираль в истекающих кровью горгоньих широтах, тарантелла опаловых скарабеев в улитке кружащего голову видео; все сползается в тень студенистой долины.