На Кавказе гитлеровцев пока только заставили перейти к обороне. Они еще цеплялись за перевалы Главного Кавказского хребта, продолжали нависать над Туапсе. Но по всему чувствовалось - это уже ненадолго.
Многозначительно прозвучало отпечатанное специальной листовкой обращение Военного совета флота:
Товарищи черноморцы! Наступление Красной Армии в районе Сталинграда успешно развивается... Наступают дни, когда языком Волги и Дона заговорят с немцами на всем советско-германском фронте - на далеком Севере, под Ленинградом, Ржевом, Воронежем, Новороссийском, Туапсе... Оправдаем прославленный в народе образ моряка-черноморца, защитника Севастополя, бойца железной стойкости и изумительной дерзости, человека в бескозырке и тельняшке, ставшего символом бесстрашия, находчивости, умения ломать все препятствия и вырывать победу у врага!
Малая Земля
Отряд майора Куникова
Новороссийская база получила приказ подготовить канонерские лодки, тральщики и другие корабли к перевозке в Геленджик трех стрелковых бригад, танкового батальона, большого количества боеприпасов. А раз армия накапливает силы для наступления на приморском участке фронта, значит, запахло и десантом. Теперь о нем думалось как о вероятной завтрашней боевой задаче.
О десанте повел речь, когда мы остались вдвоем, и прибывший к нам в базу вице-адмирал Ф. С. Октябрьский. Заговорил он об этом словно бы между прочим, как обычно делал, когда еще не мог в полной мере ввести в курс какого-нибудь замысла, но считал необходимым предупредить, к чему следует готовиться. Наверное, такие предварительные разговоры с командирами о предстоящих боевых делах - скорее товарищеские, чем официальные, дававшие собеседнику возможность высказать обо всем свое мнение, - нужны были и самому Филиппу Сергеевичу, чтобы в чем-то себя проверить.
Командующий, естественно, не посвящал меня в уже существовавший и уточнявшийся тогда план большого наступления на Краснодар и Тамань, который подразделялся на взаимосвязанные части Горы и Море. Но он дал понять, что освобождение Новороссийска - дело ближайшего времени. И сообщил, что высадить десант, если это понадобится, намечено в районе Южной Озерейки.
- Одновременно продемонстрируем высадку под Анапой, у Благовещенской, у мыса Железный Рог, - говорил Филипп Сергеевич. - Пошумим там, постреляем с моря, может быть, и фактически кое-что высадим, а потом заберем обратно. Словом, постараемся запутать противника - пусть думает, что высаживаемся на широком фронте. Что-то из этого, естественно, войдет в задачу новороссийцев...
Вот оно, начинается! - радостно подумал я и, чувствуя, что пришла пора выкладывать то, чем еще ни с кем не делился, сказал:
- Поручите нам, товарищ командующий, высадить демонстративный или вспомогательный десант на западном берегу Цемесской бухты! Допустим, в районе Станички...
- Говоришь, в Станичке? - переспросил Октябрьский и задумался.
Я объяснил, почему предлагаю это место. Раз операция в целом будет иметь целью или одной из целей освобождение Новороссийска, высадка даже небольшого отряда в пригородном поселке, почти что в городе, сулит существенные выгоды. Причем десант смогут надежно поддерживать через бухту береговые батареи. Ну а противник вряд ли нас там ждет.
В этих доводах, конечно, не было чего-либо нового для командующего, однако он выслушал их внимательно,
- Наши разведчики только что побывали на Суджукской косе, - добавил я. На берегу бухты у немцев есть и орудия, и пулеметные точки, но когда понадобится, мы постараемся их подавить.
Своего отношения к моему предложению командующий в тот раз определенно не высказал. Но для себя я решил: высадку в Станичке надо готовить!
А некоторое время спустя из штаба флота поступили указания по предстоящей операции. Ими предусматривалась высадка демонстративного десанта на Суджукскую косу и у Станички. Для этого мне поручалось сформировать штурмовой отряд в составе 250 человек.
Когда пришли эти указания, ядро такого отряда у нас уже имелось. Был и командир.
Собственно, с подбора командира мы и начали - это следовало решить прежде всего.
Кандидаты нашлись и в штабе базы, и в полуэкипаже, и на боевых участках противодесантной обороны. Обыкновенный батальон морской пехоты я вверил бы любому из них без колебаний. Но дело шло об отряде особого назначения (так мы стали его называть), где повышенные требования предъявлялись к каждому бойцу. А тем более к тому, кто поведет отряд в бой.
Кажется, кое-кто был в недоумении - вызывает командир базы вроде по текущим служебным делам, а потом задает вопросы, вовсе к этому не относящиеся: что стал бы делать в такой-то обстановке, как решал бы такую-то тактическую задачу? Да еще просит хорошенько подумать и назначает время доложить подробнее...
Участвовал в странных беседах и Иван Григорьевич Бороденко. С недавних пор он был уже не полковым комиссаром, а капитаном 1 ранга и не военкомом базы, а моим заместителем по политической части и начальником политотдела. Мне же в декабре 1942 года было присвоено звание контр-адмирала. Но от всего этого в наших отношениях мало что изменилось. И конечно, я по-прежнему испытывал потребность советоваться с Иваном Григорьевичем обо всем существенном. Особенно - о расстановке людей.
Что касается выбора командира для штурмового отряда, то в это кроме Бороденко пока был посвящен только капитан 2 ранга Аркадий Владимирович Свердлов - новый начальник штаба базы (он возглавлял штаб Азовской флотилии и после ее расформирования был назначен к нам, а Матвеева еще раньше перевели на другую должность).
Вызывали мы и командира 3-го боевого участка ПДО майора Ц. Л. Куникова. Когда он ушел, получив приказание явиться завтра снова, Бороденко решительно заявил:
- Как хочешь, Георгий Никитич, а по-моему, этот человечина - самый подходящий!
Спорить я не собирался, ибо к тому же выводу приходил сам.
Интересовали нас главным образом боевая опытность командира будущего отряда и его личные качества, выявившиеся на войне. Мы не очень вдавались в биографические детали, и многое о Цезаре Львовиче Куникове я постепенно узнал уже потом. Но, конечно, мне было известно, что командир он не кадровый, по образованию - инженер, не окончивший никакого военного училища. (Мои военные университеты - боевые действия, - говорил он сам. ) Однако при общении с ним это как-то забывалось: майор производил впечатление именно кадрового военного. Подтянутый, словно влитый в ладно сидящую на нем форму, он соблюдал правила субординации естественно и привычно, отнюдь ими не скованный, на вопросы отвечал спокойно и немногословно, очень ясно выражая каждую мысль. В нем чувствовались ум, воля, житейский опыт.