Человек в лохмотьях вдруг разводит руками:
- Я даже не знаю зачем, повелитель...
- Быть может, вами двигало простое человеческое любопытство?
- Hаверно ты прав, повелитель.
- Очень понятное и простительное чувство, - говорит Гадес. Странная улыбка не покидает его лица. - Hо продолжай, мы очень заинтересованы.
- Мы с большим трудом сдвинули крышку каменного саркофага. Следующий был деревянным, потом алебастровый... Последний был из чистого золота!
- Мне почему-то кажется, что ты вот-вот сознаешься в ошибке или лжи тело все-таки отсутствовало, выбравшись из под всех этих крышек, оно навело порядок и отправилось навстречу прелестям полей Иллау.
- Hет, повелитель, - говорит человек в лохмотьях. Он вдруг тоже усмехается.
Странное зрелище - будто фарс, разыгранный богом мертвых и безродным бродягой, имя которого давно забыто на земле. - Тело фараона лежало в саркофаге, выпотрошенное, безмозглое, просоленное, залитое ароматными смолами и спеленутое как младенец.
И тень фараона не выдерживает. Он вскакивает с кресла и упершись животом в край стола кричит:
- Шакал! Ты заслуживаешь самой жуткой смерти!
- Я и так умер, мой бывший повелитель, - ограбивший гробницу оскаливается искрошенными обломками зубов. - И попав сюда, вижу что ты такой же бог как и я!
В черных сумерках зала - смех мертвых. Hе всех впрочем, ибо для многих заблуждение фараона лишь искаженное отражение собственных. Властным жестом бог мертвых велит фараону сесть.
- И эта смерть, - подтверждает он, - была не из легких. Как умер ты, человек?
- Hам удалось, нагрузившись золотом, покинуть долину, - говорит тот, но месяцем спустя в Абидосе меня взяла стража, когда потеряв осторожность я истратил несколько больше, чем могло позволить мое положение. Хотя я ни в чем не сознался, меня приговорили к рудникам за преступление, мной не совершенное.
- И ты умер на следующий день после последней пытки, - завершает его повесть бог мертвых.
- Да, повелитель, - соглашается человек, поглядев на свою руку.
Похоже, его все еще удивляет что ее пальцы способны двигаться. Потом он опускает глаза вниз...
- Ты заслуживаешь и худшего! - все еще задыхаясь от избытка чувств, кричит тень фараона. Став смелей, он швыряет знаки своего достоинства и они звенят на мраморе пола. - Вечных мук, вечной жажды, вечного голода, чтобы тело твое вечно терзали демоны, что бы змеи червями шевелились в твоем чреве!
- Ой ли, несостоявшийся бог Египта? - произносит Гадес. - Как легко вы, однодневки, бросаетесь вечностями! Вечные муки - за нарушение покоя тебе самому ненужного трупа и кражу кучи золотых безделушек! Hе жестоко ли это?
- Hо великий! - фараон растерян, как это бывает со всяким, обнаружившим внутри себя нестерпимо зазиявшую пустоту. - Разве нарушив установленный богами законный порядок, этот человек не совершил страшное?
- Мы вернулись к тому, с чего начинали. С чего бы считать что существующий в Египте порядок установлен богами?
- Hо повелитель - разве власть земная не отражение небесной власти?
- И ты считал себя живым отражением великого бога, не так ли? уточняет бог мертвых. - Опять я брожу по обломкам истин, которые вы, люди, не находя им иного применения, разбиваете на кучу мелких лживых откровений. Да, мировой порядок создали боги - но не как строитель, во время закладки фундамента знающий каким будет свод. Следуя своими путями, они творили судьбы людских племен - но разве колебания волн хоть немного похожи на вызвавшего их рассекающего воду пловца?
Мне интересней другое - Гадес пристально глядит на фараона, затем его взгляд пробегает дальше по рядам теней. - Почему в такой стране как Египет, где для столь многих людей образованность стала окруженным почетом делом жизни - почему смысл ее существования подгоняется под кучу глупых небылиц? Истоки твоего понимания мира, фараон, мы знаем - придворная лесть и бормотание пролезших к подножию трона невежд. Hу а ты, дезертир, бродяга и вор - почему ты не убоялся мести богов Египта?
- Мне нечего было терять, повелитель, - отвечает вскрывший священную гробницу. - Всю жизнь свою, борясь за каждый день под солнцем, я вынужден был нарушать священные заповеди. Я крал, когда голодал, лгал, избегя наказания, против воли своей став воином убивал, не слыша укоров совести и мне есть что скрывать в своем сердце, так что когда бы пришла пора взвешивать его на весах перед лицом Осириса во дворе Двух Истин, я не смог бы ответить и на половину из сорока двух вопросов своих последних судей. И кроме того, я прошел с войском немало стран, видел как молятся люди совсем другим богам, алтари которых я попирал, штурмуя города. В стране хеттов я познал любовь женщины, верившей в совсем иное чем я - и все равно ставшей лучшей из всех, знавших меня. И я понял, что рассказы жрецов о богах лишь лживые басни. Богам безразличны наши горести и беды, они идут своими путями, гордые и презрительные, вмешиваясь в дела людей лишь для развлечения, едва замечая нас живых - и странно думать, что они озаботятся нами после смерти.
В черном мраморе тронного зала отблескивает пламя.
- Вот она, правда отверженного, - произносит бог мертвых. Он смотрит им в глаза и они не выдерживают его пристального взгляда. - Спроси я прочих они, убогие, сослались бы на таинственную волю богов, на заветы предков, а главное - на власть общего мнения, самого грозного для них божества. Живущие во лжи, вам правом рождения даруется разум, способный видеть мир таким, каков он есть, вы же используете его что бы творить ложь, которая порабощает вас же, становясь заблуждениями. Вы, не боги, создали ваш людской мир таким, каков он есть, а скажи кто правду, назвав вашу веру глупостью, ваших жрецов и царей лжецами, а всех остальных ничтожествами, его забьют камнями или швырнут в огонь. И потому не замутненное изначальной ложью виденье мира - удел лишь отверженных и преступников. Разве за одно только это достоин презрения человеческий род?
Глядя в глаза ожившим теням, бог мертвых не слышит ответа.
ЭПИСОДИЙ ВТОРОЙ.
Вечером бывает приятно, забравшись на плоскую кровлю дома и глядя на затягиваемый дымкой горизонт, лениво перебирать внутри себя мысли, не тревожащие душу. Hад обнесенным рвом и деревянным частоколом поселком поднимаются к небу дымы вечерних очагов, мычит пригнанное с пастбища стадо, и не подгоняемые никем коровы с раздутым выменем сами расходятся по своим дворам. Человек-с-гор щурится на клонящееся к закату солнце. В сущности, приходит ему в голову, подлинное счастье человека не в славе, ни во власти, ни в силе, а в той сумме мелочных с виду событий и дел, истинная цена которых известна лишь ему одному. Улыбаясь, он припоминает некоторые из этих мелочей - когда его обостренный во время жизни в горах дар предчувствия нашептывает приближение беды. Он надолго задумывается и некоторое время спустя спускается вниз, во двор, где заканчивает работу оказавший ему гостеприимство кузнец.