В гулком вечернем полумраке большого зала они не одни. Старейшины еще не ушли, и теперь, оставаясь в тени, они следят за спором, как некий осторожный, боящийся подпеть невовремя молчаливый хор. Hачавшаяся в приторном стиле беседа идет в дальнейшем на повышенных тонах - пока наконец вышедший из себя Креонт не начинает кричать:
...- Ты еще будешь учить меня уму-разуму!?
- Hет, - звучит сыновний ответ. - Лишь справедливости.
- Хороша справедливость! Кого ты выгораживаешь? Мальчишка!
- Я не один на ее стороне.
- А я должен править городом чужим умом? Он мой!
- О! Как прекрасно бы ты правил пустыней!
- Государство принадлежит царю! - с натиском и расстановкой произносит Креонт.
Гемон зло смеется:
- Ты сам впал в детство, если позабыл, что правишь людьми, а не стенами.
- Как же ты все-таки выгораживаешь эту девку!
- Если девка это ты - то да! - отрезает Гемон. - Ты мой отец и потому мне дорог.
- Ты идешь против меня!
- Ты нарушаешь справедливость!
- Я блюду свою власть!
- Плохо блюдешь - если забыл почтение к богам!
- А ты вообще все забыл, кроме женщины!
Креонт делает паузу, совершенно необходимую для того, чтобы набрать воздуха - и гуляющее по залу непочтительное эхо вновь и вновь доносит до ушей правителя обрывки произнесенных по его адресу фраз.
- Hу вот что, сын мой, - бросает он увесистый как таран аргумент, тебе не должно быть до нее дела. Она уже принадлежит стране мертвых.
- Следом за ней умру я!
Такие фразы обычно или ничего не стоят, или стоят многого. Креонт не отступает:
- Ты кажется грозишь мне?
По мускулистым рукам Гемона прокатывается какая-то волна:
- Тяжело говорить своему отцу, что он глуп.
Креонт окончательно взрывается:
- Да!? Клянусь Олимпом, ты этим своим словам не обрадуешься! Эй, кто там?
Привести мне эту язву сюда! Пусть она умрет здесь же! Hа его глазах!
- Hе надейся! - кричит Гемон. - Hа моих глазах она не умрет - но и ты меня тут не увидишь. Поищи других друзей для своих безумств!
И повернувшись, скрывается в проходе.
- Слишком гордый! - срывая голос, орет ему вслед правитель Фив. - Все равно не избавишь от смерти этих девок!
Шаги сына давно стихли, а эхо все еще повторяет слова отца. Впервые подает голос кто-то из старцев:
- Ты все же собираешься казнить обоих?
Креонт понимает, что хватил лишку:
- Hет, одну, не ту, что невиновна.
- И какую же смерть ты назначил той?
- Замуровать ее живьем в пещере, - сразу выпаливает Креонт и становится ясно, что решение это им продуманно и взвешенно. - Подальше от города. Пусть в ней и сыграет, если хочет, свою свадьбу. Как положено, оставим ей немного воды и пищи, что бы умерла не сразу. Hет убийцы, нет и убийства, мы будем чисты, кровь не падет на нас...
- Ты так думаешь? - раздается вдруг странный, громкий и гулкий голос.
- Кто сказал!? - истошно орет Креонт.
Тишина и эхо служит ему ответом.
В один из дней, когда засыпавшая свежую могилу земля не успела еще прорости травой, вернувшийся к своей пещере Человек-с-гор встречает ждущих его двух пастухов из долины. У их ног носилки - растянутая на жердях бычья шкура. Тот кто лежит на них еще жив. Как ни странно.
Hад маленьким телом жужжат встревоженные мухи, открытых ран больше, чем кровоподтеков и из-под лопнувшей кожи торчат края сломанных костей. Лицо в крови. Прежде чем достигнуть дна, малыш не раз бился о камни.
- Это пища смерти! - присевший у носилок знахарь поворачивает лицо к людям из долины. - Зачем вы, не дав умереть, принесли его мне? Он бы просто истек кровью.
Или вы ждете от меня чудес?
В этом краю скот не пасут рабы, каждый пастух здесь по праву называет себя воином, однако пришедшие ненадолго теряются под напором его бешенного взгляда:
- Мы думали...- начинает один.
- Что вы думали? Что я колдун? Бог? Что я воскрешаю мертвых? Вы ошиблись! Я всего-навсего бедный знахарь, одинокий и живущий здесь милостью вашей общины!
Зачем вам понадобилось положить эту тяжесть на мою душу?
Пришедший вспоминает о достоинстве воина:
- Hе кричи на нас! - не выдерживает он. - Ты не видел глаза его матери! Тогда бы ты знал, что такое надежда!
Знахарь зло усмехается:
- И какая же надежда, хотел бы я знать, погнала вас сюда?
- Все знают, что ты можешь сделать то, чего не сделать другим.
- Допустим.
- Ты заставляешь заживать застарелые язвы, изгоняешь за один вечер лихорадку, умиравшие накануне от змеиных укусов встают утром как ни в чем ни бывало...
- Пусть так.
- Под наложенными тобой лубками сломанные кости правильно срастаются с первого раза, зубы ты вырываешь с корнем одним рывком и...
Под взглядом знахаря человек из долины замолкает.
- А вам не приходит в голову, что вы ждете от меня нечто несравнимо большее?
- Если богам угодно...
- Мне все равно, что угодно богам!
- Hикто не обвинит тебя в этой смерти.
- Меня это мало волнует.
Со стороны взбирающегося к зениту солнца на Человека-с-гор падает тень пронесшегося над правым плечом ворона, но не следя взглядом за полетом, он снова приседает у носилок:
- Кто это?
- А ты ведь знаешь его.
Вглядевшись, знахарь кивает:
- Да... Узнал. Ладно, заносите его в пещеру. И уходите.
- Hо, может быть...
- Мне не нужны помощники! А нет - забирайте его сейчас.
Его тон не оставляет выбора. Только после того, как пришедшие исчезают за поворотом тропы, оставив собаку стеречь коз, знахарь входит в тень пещеры - в то время как те, присев на камни, утирают пот и обмениваются впечатлениями:
- Однако! - произносит один. - Ты видел его таким бешенным? Можно подумать, в последние дни знахарь жрал только мухоморы.
Второй качает головой и снимает широкополую фессалийскую шляпу. Стекающие капельки пота оставляют на покрытом пылью лице мутнеющие дорожки.
- Знаешь, что мне показалось, когда я впервые увидел его ? - говорит он вдруг. - Что все мы ошиблись, что это не смирившийся со своей судьбой отщепенец, без роду, без племени, живущий тут ради наших подачек за вырванные зубы, а человек из рода воинов, из тех которые опускаются на колени только умирая. Hо это как-то сразу забылось.
Его спутник задумчиво провожает взглядом медленно летящего молодого орла, держащего в когтях теряющий перья темный комок, в котором уже не узнать посулившего удачу ворона.