Эту бедную женщину обозвали предательницей, и она должна была умереть смертью предателя. Он приговорил ее к смерти на костре.
Чаша терпения постепенно переполнялась. Более того, пошли слухи, что жестокость, продемонстрированная по отношению к леди Лайл, исходила из высших кругов, ибо леди была вдовой Джона Лайла, одного из судей, приговоривших к смерти Карла.
Все выглядело так, будто король мстил за смерть своего отца, и друзья леди Лайл утверждали, что она виновна лишь в том, что, во-первых, накормила людей, которые, как оказалось, бежали из-под Седжмура, и, во-вторых, что была женой человека, который вместе с остальными приговорил к смерти Карла.
Якову надо было хорошо обдумать это дело. Как бы поступил его брат Карл? Он никогда бы не позволил, чтобы с женщиной так обращались. Якову не нравилось, когда его сравнивали с его братом, но у него хватило здравого смысла, чтобы понять, что если он обречет несчастную женщину на одну из самых варварских смертей, это не пойдет ему на пользу. И в то же самое время ему хотелось, чтобы все убедились в том, что поднимать оружие против него бесполезно. И леди Лайл была спасена от смерти на костре лишь затем, чтобы ей тут же отрубили голову на плахе.
С тех пор как мы уехали из дома, мать почти ничего не ела. Она очень побледнела и похудела. Я начала опасаться за ее здоровье.
Затем до нас дошли новости. Монмут бежал в Нью-Форест еще до окончания сражения. Там он прятался несколько дней, но вскоре был схвачен и доставлен в Лондон, где обратился к королю с просьбой спасти его жизнь.
- Ради моего отца! - умолял он. - Вы - мой дядя, вспомните об этом!
Но Яков помнил лишь то, что Монмут пытался отобрать у него корону. "Нет никакого смысла откладывать казнь", - сказал он в ответ.
Мы уже добрались до самого Дорчестера, когда нам сообщили о смерти Монмута. Он бросил армию, он раболепствовал перед королем, но, как только его известили о приговоре, он встретил смерть лицом к лицу, подтвердив на эшафоте преданность английской церкви. Это, должно быть, была ужасная сцена, потому что палачу пришлось ударить пять раз, прежде чем удалось отделить голову от тела. Так погиб герцог Монмут - отважный, честолюбивый и не разборчивый в средствах человек. По крайней мере, он умер смертью храбрых.
Мы остановились в гостинице Дорчестера, города торгового и полного людей, ибо сквозь него проходила дорога на Девон и Корнуолл. Земляные укрепления города, известные как Замок Девственниц, - реликвия, возведенная еще четыре тысячелетия назад, когда все земля была покрыта лесами, - привлекали к себе множество людей, но нам было не до прогулок.
Мать, обезумевшая от беспокойства и расстроенная до глубины души, так как понятия не имела, каким образом можно договориться об освобождении отца, впала в отчаяние. Результатом всех ее волнений явилась страшная лихорадка, которая свалила ее, стоило нам приехать в город. Я перепугалась и утром побежала за доктором. Он пришел и сказал, что мать должна отдохнуть и что ни в коем случае ее нельзя беспокоить. Чтобы она заснула, он дал ей какого-то лекарства.
- Вы приехали сюда, потому что в тюрьме сидит кто-то из ваших родственников? - спросил он. Я кивнула в ответ.
Доктор печально покачал головой:
- Не будите ее как можно дольше. Причиной ее болезни были сильные переживания. Я уже достаточно навидался таких случаев с тех пор, как наш город превратили в место судилища и бойни.
Я была благодарна ему за сочувствие, но что же мне теперь делать? Как я справлюсь со столь щекотливым делом? К тому же я теперь должна была заботиться о больной матери! Меня терзали мрачные предчувствия.
Когда доктор ушел, я спустилась вниз, в общий зал. Я подумала, что, может, мне стоит поговорить с хозяином гостиницы? Здесь мог проживать кто-нибудь, может быть, из армии, кто помог бы мне?
Мой дедушка, отец матери, был генералом Толуорти, Эверсли тоже были связаны с армией. "Да, - решила я, - вполне возможно, что в этом городе найдется хоть один высокопоставленный военный, который будет готов помочь мне".
Я вошла в зал. Там сидел какой-то человек, одетый в военную форму. Мое сердце быстро забилось: мои молитвы были услышаны.
- Добрый день! - сказала я. Он повернулся. Я оказалась лицом к лицу с Бомонтом Гранвилем и содрогнулась от ужаса!
- Простите, - пробормотала я. - Мне показалось, что я знаю вас.
После чего я повернулась и бросилась вверх по лестнице. Я вся дрожала, кошмар становился все страшнее.
Я взглянула на мать, спящую глубоким сном. Лицо ее было бледно, а грудь почти не вздымалась. Я опустилась перед кроватью на колени и зарылась лицом в одеяло. Мной овладела тревога.
Спустя несколько минут я встала. "Он не мог узнать меня, - уверяла себя я. - Он ничего не сказал, но теперь мне надо быть очень осторожной. Я должна держаться от него подальше".
Что за злая судьба привела его в Дорчестер? Я не думала, что он может быть одним из людей короля.
Этот город был полон военных. Я посмотрела в зеркало. Я, должно быть, очень изменилась после Венеции? Нет, он не узнал меня: я выбежала из комнаты сразу, как он взглянул на меня.
Я опустилась в кресло, и снова мне вспомнились те дни в Венеции - ночь на балу, когда он чуть не похитил меня, рождение Карлотты. Я вспомнила Харриет такую милую, энергичную, находящую наслаждение в опасностях.
"Что мне делать?" - думала я. Я чувствовала, что с каждой минутой меня все больше и больше охватывает отчаяние.
***
Раздался стук в дверь. Я поднялась и крикнула:
- Кто там?
Это был хозяин гостиницы. Я открыла дверь. В его руке было зажато какое-то письмо.
- Один джентльмен просил меня передать вам вот это, - произнес он.
Я взяла конверт и спросила:
- Какой джентльмен?
- Он внизу, моя леди, и ждет ответа.
- Благодарю вас. - Я закрыла дверь и прислушалась к его шагам, удаляющимся вниз по лестнице.
Сначала я боялась распечатывать письмо, но потом поднесла его к окну, и вот что прочла:
"Я знаю, кто вы и зачем здесь. Я думаю, что смогу помочь вам. Не могли бы вы спуститься в зал, где мы бы обсудили этот вопрос?" Я с изумлением воззрилась на бумагу. Значит, он все-таки узнал меня? Что бы это могло значить? Он мог бы помочь мне? Первым моим желанием было порвать письмо.