— Прыгаем вниз! — внезапно для самого себя решил Дубов и, перемахнув через перила, свалился на голову одного из стражников.

Недолго думая Беовульф с Гренделем под мышкой тоже сиганул вниз. И началась совершенно безумная свалка. Воины теперь по одному пытались ворваться в залу из библиотеки, но тут их ждал Беовульф, размахивавший здоровенным двуручным мечом, который он позаимствовал у железного истукана в нише. Похоже, паника, которой он поддался на некоторое время, теперь улетучилась, и славный рыцарь весело орал, подбадривая солдат:

— Ну что, испугались? Подходите, подходите, Беовульф вам всем головы поотрывает!

А Дубов, бестолково размахивая саблей, взятой у оглушенного им стражника, гонялся вокруг трона за бароном Альбертом. Альберт же истошно вопил, не сбавляя скорости:

— Пощадите! Я свой! Он меня заставил! Я не хотел!..

Князь Григорий, взобравшись на трон с ногами, тоже кричал, только непонятно было, к кому он обращался:

— Убейте их! Убейте их усех!

Но вот Альберт, удиравший от Дубова, внезапно бросился к багровому гобелену и ловко, как обезьяна, взобрался по нему на галерею.

— Ушел! — раздосадовано топнул ногой Дубов.

— И черт с ним, — пророкотал за его спиной Беовульф, так что Василий от неожиданности даже вздрогнул. — Зато я остальных уложил отдыхать.

Тут только Дубов, придя в себя, оглядел поле боя, усеянное стражниками Григория. А сам князь так и продолжал стоять на троне, с явным страхом глядя на своих противников.

— Вон отсюда! — внезапно выкрикнул он. Видимо, это было все, что ему пришло в голову в столь критическую минуту.

— Я те ща покажу «вон»! — взревел Беовульф, и его грозный меч взметнулся над головой князя. И только когда он уже начал опускаться, Василий закричал:

— Не надо! — и меч Беовульфа в самый последний момент повернулся горизонтально и опустился плашмя на голову Григория. Князь как подкошенный рухнул вниз к ногам победителей, которые толком и не знали, что делать со своей победой. А на башне часы уже начали отбивать полночь.

— Что же делать? — с досадой проговорил Дубов, задумчиво пиная бесчувственное тело князя. — Сейчас самое время Гренделю его загрызать, а он тоже в отключке.

Но хотя Грендель и находился в беспамятстве, тем не менее он, как по расписанию, начал превращаться в огромного тощего волка.

— А что там думать — грызть надо! — выкрикнул Беовульф и, будто котенка, подтащил волчищу к Григорию. Деловито приложил волчью пасть к горлу князя и со всей силы сдавил челюсти оборотня, так что аж клыки лязгнули, как запоры на вратах ада. И как раз в этот момент часы пробили последний, двенадцатый раз.

Тело Григория дернулось, как от удара током, и стало извиваться, словно мертвая змея, отвратительно дергая руками и ногами. Мертвые глаза князя вращались, вылезая из орбит, и вдруг он вспыхнул, охваченный адским пламенем. Дубов с Беовульфом отпрянули назад, оттащив Гренделя за задние лапы. Вонючий серный дым пополз по зале, застилая свет факелов.

— И после смерти он еще смердит, — мрачно пошутил Беовульф и похлопал Гренделя по волчьей морде. — Эй, Грендель, ты как? Живой? Очухивайся, все кончилось!

— Я его загрыз? — тихо прошептал приходящий в себя волк человеческим голосом.

— Ты его загрыз, гада, — торжественно отвечал Беовульф. — Ну, правда, я тебе немножечко помог.

— Мы его загрызли, — блаженно оскалился Грендель и снова лишился чувств.

— Все это замечательно, а теперь-то нам что делать? — вздохнул Василий. — Как отсюда выбраться?

— Ничего, прорвемся! — Опьяненному победой над князем Беовульфу теперь, казалось, и море было по колено.

И вдруг кто-то окликнул Дубова:

— Василий!

Голос был знакомый, но детектив поначалу не мог сообразить, чей. Однако в нем звучали радость вместе с удивлением. Василий оглянулся, но никого не увидел, кроме своих спутников, да воинов, живописно лежащих на поле боя.

Оклик повторился. Дубов посмотрел в ту сторону, откуда кричали, и увидел, как прямо в воздухе возникает силуэт высокого и чуть сутуловатого человека с огромным свертком в руках.

— Чумичка! — вскричал Василий. — Друзья мои, мы спасены!

— Вот это да! — только и смог вымолвить Беовульф. — Ну вы, в природе, даете!

— Объяснения потом, — быстро проговорил Чумичка, раскатывая по полу сверток, оказавшийся обширным, хотя и сильно потертым ковром.

Сразу все сообразив, Дубов кинулся к огромному витражному окну с подвигами князя Григория, и решительно распахнул его. В залу ворвался свежий студеный воздух — ветер грядущих перемен, мелькнуло в голове Василия. Беовульф же тем временем прямо за хвост втащил бесчувственного Гренделя на ковер.

Когда все четверо разместились на ковре, Чумичка проговорил несколько тарабарских слов, и персидский летательный аппарат медленно поднялся в воздух. Оказавшись на уровне окна, он резко набрал скорость и вылетел на улицу. Бросив последний взгляд в тронную залу, Василий увидел, что она наполняется княжескими стражниками и стрельцами. Несколько воинов кинулись к открытому окну, однако беглецы уже находились вне их досягаемости: ковер резко взмыл вверх и, все убыстряя ход, полетел над внутренними постройками замка и высокими зловещими башнями. Вскоре вурдалачий кремль остался где-то позади, в прошлом, а в настоящем — только земля, темнеющая далеко внизу, да яркие звезды прямо над головой.

Дверь медленно раскрылась, и Надя, к немалому своему удивлению, увидела стоящего на пороге Иоганна Вольфганговича. Он был в своем обычном фраке с жабо, а вытянутое узкое лицо заморского поэта, как всегда, источало саму любезность.

— Может быть, вы дозволите мне войти вовнутрь, мейн юнге фреуде? — как ни в чем ни бывало осведомился припозднившийся гость.

— Да-да, пожалуйста, — посторонилась Надя. — Чем обязан столь позднему визиту?

— Поговорить о поэзии, — расплылся в обаятельной улыбке Иоганн Вольфгангович. — Не пригласите ли, как это, заседайть?

— Да, пожалуйста, — Надя указала гостю на табуретку, а сама присела на кровать. — Вообще-то я не настолько хорошо разбираюсь в высокой поэзии, чтобы стать достойным собеседником для такого замечательного стихотворца, как вы…

Чаликова старалась говорить как можно более непринужденно, однако ей этот визит показался весьма странным.

— Ваш художественный вкус я имел счастье оценить в нынешний вечер, когда вы так точно подсказаль мне слова из моего стихотворения, — со столь же любезным выражением продолжал Иоганн Вольфгангович.

— Какие слова? — не поняла Надя.

— «Отдохнешь и ты», — напомнил поэт. — Или вы их тоже, как это, запамьятовать?

И тут Надя все поняла: «Боже мой, как же я забыла! Я настолько машинально подсказала слова из „Ночной песни путника“, или как она там называется, что даже сама этого не заметила».

Чаликова поняла, что это был провал. Самый настоящий провал. Ведь стихотворение, строчку из которого она так неосторожно подсказала, принадлежало перу Лермонтова. Так что же, выходит, Иоганн Вольфгангович банально присвоил себе чужие стихи, выдав их за перевод своих? Да, но ведь и «Горные вершины…» — вольный перевод из Гете. A Гете…

«Стало быть, этот представительный иностранец — не тот, за кого себя выдает, — наконец-то дошло до Нади. — A выдает он себя не больше не меньше как за Иоганна Вольфганга Гете…»

— Ну что же, кажется, вы все поняли, — после недолгого молчания заговорил ночной гость. — Так что лишние объяснения не будут понадобятся, мой дорогой юный друг. — И, изобразив на лице радостную улыбку, добавил: — Или, вернее сказать, дорогая фройляйн.

— Да, — тихо произнесла Надя. — Я позволила себя провести, как наивная дурочка.

— Я чувствовал, что кто-то здесь, в замке, из другого мира, который вы называйт параллельным, — продолжал Иоганн Вольфгангович, — и специально, чтобы узнать, кто это, я стал читать известный стихотворений. И вот вы попались! — Лже-поэт противно захихикал.