Великолепная работа, думала Пандора. Весьма убедительно — для тех, конечно же, слушателей, которые ничего не знают о выборах в Парламент, но это — совсем другая проблема, заслуживающая отдельной передачи… Господи, как же я устала!
Ванда искрошила Агнес Хаббард в капусту и теперь ожидала следующего вопроса. И какой же это будет вопрос? Пандора с трудом подняла свинцовые веки и стрельнула глазами в сторону суфлера. Да нет, все уже закончено.
— Мы беседовали с доктором Вандой Дженкинс, профессором политологии из.., из… Ванда, я очень благодарна вам за сегодняшнюю беседу.
— Я была очень рада поделиться своими соображениями со зрителями WSHB.
Доктор Дженкинс растворилась в воздухе.
Ну, теперь пару заключительных слов и…
Дзинь!
Моррис сообщал ей, что сейчас пойдет реклама. А это еще на хрена? Отточенные многолетней практикой инстинкты велели Пандоре обещать зрителям скорую, через несколько минут, встречу. Голос ее хрипел и срывался.
Лампочка над камерой потухла.
— Моррис!
Пандора начала подниматься с кресла, но вовремя сообразила, что на таком бешено раскачивающемся полу можно и не устоять.
— Десять минут, Пандочка, еще десять минут — и конец. — Голос Франклина Фрэзера! Уж его-то Пандора узнавала всегда и везде, даже через заушник! — У нас появилось…
Пандора вскочила на ноги, покачнулась, схватилась для равновесия за столик и заорала, с ненавистью глядя в окно операторской:
— Фрэнки, сколько раз должна я тебе вдалбливать, чтобы ты не лез в мои…
— У нас, Пандора, появилось опровержение.
— Опровержение? Да что тут можно опровергать?
Устала, Господи, как же я вымоталась, прямо выжатый лимон какой-то. Этот сто тысяч раз проклятый извращенец и его долбаные дружки не имеют никакого права портить мне триумф.
— Я не намерена, — ощерилась Пандора. — Я абсолютно не намерена…
На другом конце стола появилась новая фигура. Пандора рухнула в свое кресло и на секунду лишилась дара речи.
— Ты! — пробормотала она наконец. — Боженька ты мой милосердный…
То самое луковое перышко, не совсем уже, правда, луковое — чьими-то там стараниями ярко-зеленый цвет исчез. Да и волосы причесаны. Теперь на этом нелепом существе был перламутрово-серый комбинезон с брыжами, оборками и галстуком-бабочкой; этот стиль, принятый среди фанатичных приверженцев самых маргинальных молодежных культов, достигнет мира взрослых не раньше будущего лета. Но ведь ему такая дикость вполне может сойти с рук. Одежда делает этого сучьего сына даже младше, чем он есть на самом деле, но зато скрадывает его глистообразную худобу. А уж рост.., тут Пандора заметила, что огромные, обутые в сандалии ступни на несколько сантиметров погружены в пол. Что это, фокусы Морриса, или кто-то там в Институте работает против своего детсадовского представителя? И эти вот кружевные манжеты — не слишком ли сильно торчат из них костлявые запястья и лодыжки?
Пандоре хотелось смеяться, хохотать в голос, но она не решалась, боясь, что не сумеет потом остановиться. Человеческое жертвоприношение! Стоило ей возгласить вызов, как из ворот замка выехал рыцарь, твердо намеренный убить врага. О бесценная драгоценность! Лучше ведь и не придумаешь. — идеальный, хотя и не предусмотренный партитурой, заключительный аккорд триумфа.
— Седи, почему ты не дома? Посмотри на часы, сколько сейчас времени. Ты сказал бабушке, что задержишься?
Седрик густо покраснел, и в тот же момент Пандора сумела наконец сфокусировать глаза на его лице. Боже благой и всемилостивый, это же превосходит все самые смелые мечты. Она почувствовала дрожь возбуждения, почти сексуального, всю усталость как рукой сняло. Добыча, которую нужно загнать — и загрызть. Спасибо, Фрэнки, Господь благослови твою душу! Последнее на сегодня блюдо, леди и джентльмены, — человеческая голова, приготовленная в собственных слезах и соплях!
— А что это, Седрик, с твоим носом?
— Не сошлись характерами с неким представителем экзотической флоры.
Hoc — хоть на выставку: распухший, багровый и, скорее всего, нафаршированный марлей — вон какой у этого недотепы голос, словно из-под воды. И синяки под глазами, сейчас еще небольшие, но к завтрашнему дню расцветут.
Потрясающе, даже чересчур потрясающе.
Избиение младенцев.
С другой стороны, не стоит забывать про вчерашнее — как этот мальчонка сдерживал натиск разъяренной толпы. Для дилетанта, полагающегося исключительно на свою прирожденную отвагу, очень даже неплохо, глазом ведь не моргнул, пока я не царапнула его коготками. Теперь я знаю его слабые места — лучше, пожалуй, чем он сам. Да не “пожалуй”, а наверняка — вряд ли в его короткой жизни было очень много женщин. Скорее всего — одна.
Глаза Седрика стрельнули на мгновение влево, где ровно ничего интересного не происходило, и снова уставились на Пандору. Понятно, ищет помощи у кого-то, находящегося в одной с ним комнате. Ведь для него Пандора — всего лишь проекция, призрак в мире живых. Но миллионы зрителей воспримут такие взгляды как признак беспокойства, неуверенности в себе. Вот что значит отсутствие тренировки.
Пандора посмотрела на мониторы. Десять секунд еще есть, так что можно продолжать предварительную обработку. Ерунда, конечно, лишнее, но Гении не пренебрегают никакими, даже самыми малыми возможностями.
— Жалко, — сказала она. — Жалко твоего носа. Ведь ты… — переходим на Хриплый Страстный Шепот — ..очень обаятельный мужчина.
Седрик открыл рот, собрался было что-то сказать, но не смог. Его челюсть так и осталась висеть.
— Жаль, что тебя нет здесь по-настоящему, во плоти. Потом, когда все это кончится, мы бы с тобой сошлись поближе. Да-а, — страстно вздохнула Пандора, — как бы я этого хотела.
Лицо Седрика наливалось кровью, костяшки пальцев побелели, как мел. Отлично, отлично!
— Я прямо сгораю от любопытства, — игриво призналась Пандора. — Ты ведь имеешь передо мной большое преимущество.
— П-п-преймущество?
— Ты ведь знаешь заранее, как я выгляжу без одежды, так ведь? А я могу только строить догадки про твое сильное, мужественное тело.
Седрик мгновенно побелел, теперь багровый распухший нос напоминал герань, странным образом выросшую в сугробе. Его губы беззвучно произнесли короткое слово, скорее всего — “сука”.
— Скажи мне хотя бы одну вещь, у тебя все.., пропорционально? Ты — один из самых высоких знакомых мне мужчин, девушка поневоле задается вопросом…
Дзинь!
— А теперь, друзья, в завершение сегодняшней передачи, ставшей, я думаю, для всех вас истинным откровением, мы встретимся со знаменитым Седриком Хаббардом. Добрый вечер, Седрик.
Седрик судорожно сглотнул — раз, еще раз и только потом сумел пробормотать приветствие.
— Седрик, как вы понимаете, представляет здесь Институт. Не далее чем вчера бабушка вырвала его из цепких лап институтской баскетбольной команды и назначила заместителем директора по связям со средствами массовой информации, что стало огромным сюрпризом для всех нас — и для тебя, Седрик, тоже, так ведь?
Седрик кивнул.
Пандора ждала.
— Да.
Его глаза сверкали гневом и ненавистью. Пандора ощутила неожиданный приступ желания — проклятые таблетки, после них всегда так. Она всегда предпочитала молоденьких — дразнить их и ускользать, и ускользать, и смотреть, как похоть становится мукой, переходит все пределы и мальчик перестает что-либо соображать и бросается вперед как бешеный, а еще лучше — кончает, не успев даже начать, нет, наблюдать такое — истинное наслаждение. А уж обработать вот такого, который заранее переполнен дикой, первобытной яростью… Делу время, потехе час. Не отвлекайся!
— Сегодня Седрику поручили сообщить нам официальную точку зрения его бабушки.., точку зрения Института. Я не ошиблась, Седи?
— Совершенно верно, доктор Экклес. Почти осязаемая волна ненависти и презрения заставила Пандору поежиться. Желание стало еще острее. (Это что же, скоро не он будет краснеть, а я?) — Называй меня просто “Пандора”. Хорошо, так почему же Институт хранил это событие в секрете? Почему не признал он правду раньше, до того, как ее рассказали мы?