Он был одет в летный комбинезон времен второй мировой войны: очки, сдвинутые на шлем. Джерри уставился в стол с жезлами.

– Представь меня даме, старина, – насмешливо сказал летчик.

Джерри, на мгновение поднял взгляд – словно для того, чтобы подтвердить свои страхи, – и снова опустил.

– Лейтенант Смит-Вильямс, – пробормотал он. – Кевин Смит-Вильямс.

– Очень приятно, – сказал летчик, восхищенно любуясь Ариадной. Она почувствовала, что краснеет, но ее отражение оставалось совершенно невозмутимым. – И кем я был, Джерри? Уж договаривай.

– Ты был моим хвостовым стрелком, – ответил Джерри, уставившись в пол.

– Ну давай, давай, старина! – торопил его Кевин. – Я понимаю, что нам торопиться некуда, но леди может ужасно надоесть стоять тут годами, пока ты тянешь резину. Кончай с этим, парень!

– Не надо! – сказала Ариадна.

– Пусть говорит, – возразило ее отражение.

– Мы попали под сильный зенитный обстрел, – сказал Джерри, так и не поднимая глаз. – У нас почти не было шансов дотянуть до Ла-Манша, не то чтобы перелететь через него. Я еле держал машину в воздухе… Я приказал всем прыгать. Ки… Кевина ранило. Его зажало… проткнуло ногу лонжероном. Он не мог выбраться. Я пытался дотянуть машину, но так получилось, что я едва удерживал ее в воздухе, мы теряли высоту, и… и я выпрыгнул, оставив его.

Летчик засмеялся.

– Одним словом, меня, пришпиленного к месту, словно в бочке спустили в водопад, в то время как он приземлился в Мере и решил, что джентльмену в этом славном месте будет очень приятно жить. Куда приятнее, чем драться в этой зверской войне. Куда приятнее, чем возвращаться, чтобы видеть лица ребят из экипажа, когда их освободят из концлагеря.

– Он мог посадить этот самолет? – сердито спросила Ариадна.

– Ответь этой милой леди, Джерри, – сказал Кевин Смит-Вильямс.

– Я вел его, – ответил Джерри. – Возможно, я мог дотянуть. Я не знаю.

Не знаю!

Его рука бессильно повисла, и она встряхнула ее.

– Там, на месте, тебе виднее было, какое решение принять. Ты сделал все, что мог…

– Не все, – сказал он. – Мы ведь еще летели.

– Вот так! – Призрак в зеркале улыбнулся и пригладил усы. – Ты бросил машину и сиганул с парашютом, оставив меня. Некрасиво, Джерри! И ты не сказал леди, как меня звали еще. Ребята ведь не звали меня. Кевином, правда? И не Смит-Вильямсом. У меня была другая кличка – та, что дал мне ты. Ты ведь завидовал моим успехам тогда, не правда ли, Джерри? Так какую кличку ты мне прилепил, а, старина?

– Мы называли тебя Убийцей Женщин, Ледикиллером, – прошептал Джерри.

– А короче?

– Киллером.

Призрак довольно кивнул.

– Ну что ж, на пока достаточно, верно? Разве что хорошо тебе известные мои последние слова?

– Нет! – вскричал Джерри, в ужасе глядя на зеркало. Изображение хохотнуло и начало таять, но голос продолжал звучать – слабее, как бы искаженный переговорным устройством, сквозь треск помех; «Джерри! Не бросай меня, Джерри! Ты еще здесь? Меня зажало, старина!.. Ради Бога, Джерри!..»

Эти ужасные мольбы продолжались, казалось, бесконечно, а потом в зеркале осталось только ее отражение. Джерри упал на колени, съежившись и рыдая как дитя. Она хотела наклониться, но решила, что лучше не напоминать ему о своем присутствии. В жестокие, однако, игры играет этот Оракул, подумала она. Интересно, с какой целью?

– Встань, сопляк! – презрительно фыркнуло ее отражение, и он медленно встал, дрожа и сердито вытирая лицо.

– Ладно! – произнесло отражение. – Задание, с которым ты был послан, – зачем ты отправил Ахиллеса с жезлом обратно?

Джерри сглотнул и пошевелил губами.

– Мне казалось, что я могу спасти Киллера, и что я обойдусь…

– Значит, ты надеялся искупить вину? Перед тем, первым Киллером, которого ты бросил?

– Да. Да. Да!

Отражение покачало головой.

– Ты сказал, что надеялся на это. Но истинная причина ведь не в этом, правда?

Нет, это было слишком жестоко. Джерри каким-то образом ухитрился сделаться еще бледнее. Он снова не нашел слов для ответа.

– Ну, давай же! – сердито сказало отражение, голос которого доносился почему-то слабее, как у исчезнувшего призрака. – Тебе было сказано взять одежду на одного: детей в Мере нет. Совершенно ясно, что тебе полагалось захватить женщину и никого больше. Так почему ты отослал Киллера, а сам с ним не вернулся?

Джерри давился и заикался; ему потребовалось довольно много времени, чтобы найти правильный ответ:

– Она бы не согласилась. А я не хотел ее оставлять.

– Продолжай, – настаивало отражение.

– Мне было жаль ее.

– А еще?

Джерри покраснел аж до плеч.

– Секс! Я хотел затащить ее в постель. Я совсем сошел с ума – я хотел ее до безумия, как ни одну женщину раньше.

Отражение это, судя по всему, позабавило.

– И хочешь до сих пор! Что ж, это правда, но не вся правда.

Джерри казался удивленным. Он открыл рот, чтобы говорить, поколебался, потом выпалил:

– Она восхищает меня как личность. Я люблю ее. – Он вздохнул и быстро, застенчиво улыбнулся Ариадне. – Спасибо, – сказал он зеркалу.

– Не за что, – буркнуло отражение. – Так ты считал, что Киллер настоит на том, чтобы тебя вернули. Ты пытался шантажировать меня через Киллера!

Джерри снова поперхнулся и признался:

– Да, пытался.

Отражение сердито кивнуло.

– А почему ты так измордовал Карло? За то, что он сделал с Киллером?

Джерри поколебался.

– Месть! Он чуть не отдал меня демонам.

Отражение снова кивнуло, на этот раз с удовлетворенным видом.

– Ты был когда-нибудь близок с мужчиной?

– Нет! Меня воспитали… я привык… я не могу… – Он выдохся и смолк, снова уставившись в стол.

– Но ты дал слово Киллеру. Ты намерен сдержать его? И как ты себя чувствуешь в этой связи?

Джерри скривился.

– Сдержу. Надеюсь, меня не стошнит.

Отражение засмеялось – смехом Ариадны.

– Не зарекайся. Лучше позволь мне уладить это. Тем более что, как тебе известно, это не в первый раз. Завтра на закате, так ты ему обещал?

Джерри снова вспыхнул, уставившись на ноги.

– Но…

– Твоя верность слову делает тебе честь, – заявил Оракул, откровенно наслаждаясь. – Но поверь, я смогу ублажить Киллера куда лучше, чем ты.

Джерри вдруг рассмеялся.

– Спасибо, – повторил он с явным облегчением.

На этом шутки кончились. Оракул повернулся к Ариадне, и та съежилась в ожидании чего-то страшного.

– Почему ты похитила Лейси у Грэма и Мейзи? – с невинным видом спросило отражение.

Ну, на этот вопрос ответить легко – потому что она любила дочь. Она открыла рот – и не смогла произнести ни звука.

Совсем ничего? Но это же правда, разве нет? Лейси – ее дочь. Она любит Лейси, но даже этого не может сказать. Молчание затягивалось, и Джерри, наверное, ждал, но она не могла взглянуть даже на зеркало, не то что на него. И не могла выдавить из себя ни звука. Должно быть, это искусство – говорить с Оракулом, знать, где она – истина, ибо что бы она ни хотела произнести, у нее не выходило ничего.

Отражение вздохнуло.

– Ладно, к этому мы можем вернуться и позже. Ты была алкоголичкой?

– Да.

– И сейчас?

Нет.

– Да.

Почему она ответила так?

– Ты хорошая мать?

– Когда я не пьяна, – ей не стоило говорить этого…

– Смотри на меня! – приказало отражение и начало меняться. Теперь на нем было голубое платье. Она помнила это платье – два года назад. И отражение росло, увеличивалось, становясь больше Минотавра – целых десять футов. И оно гневно смотрело на нее сверху вниз.

– СКОЛЬКО РАЗ Я ТЕБЕ ГОВОРИЛА НЕ МЕШАТЬ МАТЕРИ, КОГДА ОНА РЕПЕТИРУЕТ!

Господи! Это такой ее видела Лейси?

И тут же изображение снова сделалось маленьким и обнаженным – и она нашла в себе силы спорить:

– Многие родители строги со своими детьми. Я не думаю, что это честно.

– Так честно или нет?

– Да.