"Что-то я его не видел сегодня в этой тусовке", - подумал Джума, направляясь снова к антикварному и скупочному магазинам. Народу тут поубавилось. Но все еще вертелись. Высмотрев молоденького паренька, видно еще неопытного, хотя и не новичка, судя по тому, как он общался с остальными, Джума подождал, покуда тот отделится, и подошел:

- Привет. "Сладкого" не видел? - спросил.

- Уехал он, - ответил паренек.

- Куда, с чего бы?

- А у тебя что, товар есть?

- Куда, говорю, уехал?

- В Донецкую область. Мать где-то там у него померла.

- Давно уехал?

- На прошлой неделе. Зачем он тебе? - спросил паренек.

- Я привез ему из Америки письмо от дяди-миллионера.

Парень понял, что его разыгрывают, отошел. Покинул это злачное место и Джума: пора было идти на встречу с Паскаловой.

Кира ждала Джуму возле подъезда дома, где жил Гилевский. Рядом стояла немолодая женщина в оранжевой безрукавке - дворничиха. С момента смерти Гилевского в квартиру его никто не входил, хоронили из музея. Паскалова и Джума пришли тогда в музей. Похороны получились какие-то жиденькие, бедные, народу было маловато. На церемонии в музее еще так-сяк, а на кладбище и вовсе негусто. Выяснилось, что никто не знает, есть ли у покойного какие-нибудь родственники - настолько он жил одиноко и замкнуто. Потом задавались вопросом: приглашать ли священника для отпевания, не знали: верующий был Гилевский или нет. Но учитывая его возраст, решили позвать священника из церкви святых Петра и Павла. Суетливый и беспомощный замдиректора Ребров произнес у гроба небольшую скучную речь, отмечая в основном заслуги Гилевского, как ученого, отдавшего музею сорок лет своей жизни. Паскалову тогда поразило, что так мало народу, она поделилась этим с Джумой. Он сказал с присущей ему профессиональной прямотой: "А может он досадил всем?.."

Вот о чем вспомнил Агрба, подходя к Паскаловой. Кира послала дворничиху к соседям, чтоб присутствовали в качестве понятых. Нашлась молодая женщина, врач, сидевшая дома в декрете. Как и предполагала Кира, маленький ключ на связке прочих ключей, найденных у Гилевского, оказался от английского замка на входной двери. Вошли вчетвером. Обдало тяжелым застоявшимся воздухом, из маленькой прихожей ступили в первую комнату. На всем лежала пыль - на полированном столе, небольшом серванте с красивой посудой, на стульях и книжных полках, прикрепленных к стенам дюбелями. Полки были заставлены книгами плотно, без просветов.

- Пожалуйста, стойте в сторонке, ни к чему не прикасайтесь, - сказала Кира дворничихе и беременной женщине, сложившей руки на большом животе. Она прошла вдоль полок, обратила внимание, что никаких новых изданий, собраний сочинений тут не было - в основном книги с потертыми корешками, большинство в мягких обложках, много книг на немецком и французском языках, и все они - по искусству. Осмотрев поверхности стола, полок, стульев Паскалова не нашла ни сантиметра, где бы тронута была пыль. Затем прошли в другую комнату. И тут Паскалова едва не ахнула: стены были завешаны старыми иконами, оригиналами офортов под стеклом в рамочках, картин не было, но висело шесть больших портретов казацких гетьманов. Тоже, видимо, старые работы, о чем свидетельствовали мелкие паутинки-трещинки. В оконном простенке возвышалась орехового дерева горка, за стеклом которой стояли фигурки, вазочки, блюда из мейсенского фарфора. "Как же он не боялся, что его обворуют? - удивилась Паскалова. - Дверь запиралась всего на один хлипкий замок!" Она мало смыслила во всем этом, но понимала, что такой знаток, как Гилевский, едва ли собирал бы то, что не относилось к произведениям искусства...

У противоположной стены стояли диван с бельевой тумбой, узкий платяной шкаф, а в углу, у самого окна, небольшой письменный стол. И всюду нетронутая пыль, не сдвинутые с места вещи. В платяном шкафу на полках лежала невысокая стопка белья, а на вешалках висело несколько не новых сорочек, два ношеных костюма и плащ с залоснившимся воротником.

Кира присела к письменному столу, аккуратно открыла тумбу, ящики. Пока она просматривала бумаги, Джума вышел на кухню. Она была скромна до удивления: маленький шкаф с минимумом посуды, столик, на котором стоял телефон, и газовая двухконфорочная плита. Все было прибрано, чистенько, если опять же не считать пыли. Из кухни Джума направился в прихожую, где на настенной вешалке висело демисезонное пальто. Джума осмотрел его карманы. Они были пусты, лишь в боковом он нащупал клочок бумаги - обрывок странички из настольного календаря. Страничка за восьмое апреля. На бумажке было написано: "Вадим" и номер телефона. Джума сунул клочок бумаги в карман и вернулся в комнату, где Паскалова заканчивала осмотр письменного стола. Бумаг в нем оказалось немного. Большая часть их старые, пожелтевшие странички каких-то музейных справок. Единственное, что привлекло ее внимание, - узкий белый конверт с напечатанным на компьютере по-английски и по-русски адресом Гилевского. В конверте на специальной почтовой бумаге тем же шрифтом - текст по-английски: "Дорогой мистер Гилевский". Понять это Кириного английского хватило. А вот текст осилить не смогла. Стояла дата и подпись: "18 мая. Кевин Шобб". Конверт и письмо Паскалова изъяла. Подошел Джума, наклонился и прошептал:

- Проверьте карманы костюмов.

В ответ она благодарно кивнула, направилась к платяному шкафу. Но в карманах было пусто. Можно было заканчивать, она видела, что понятые уже нетерпеливо переступают с ноги на ногу...

Когда вышли, Кира опечатала квартиру и спросила у беременной женщины:

- Вы хорошо знали Гилевского?

- Нет. Случалось, что по месяцу не встречала его. Он был человеком замкнутым и, пожалуй, не очень любезным. При встрече на лестнице кивнет и пройдет мимо. Все соседи знали, что он существует, работает вроде в каком-то музее, а больше ничего.

Когда, попрощавшись в понятыми, Джума и Кира отошли, Джума протянул ей обрывок календарного листка:

- Возьмите. Тут какой-то телефон записан. Мелочь, а кто знает, что она означает?

- Где вы взяли?

- В прихожей, в кармане пальто.