Другой процесс, происходивший уже в более поздние времена, появляется перед нами в более ощутимой форме. Под влиянием внешних условий (которые нам нет нужды здесь прослеживать) произошла смена матриархальной структуры общества патриархальной. Естественно, это повлекло за собой революцию в существующих законах. Отголосок этой революции все еще слышится в эсхиловской "Орестее". Такой поворот от матери к отцу - означал, прежде всего, еще одну победу духовного над чувственным, иными словами - еще один этап развития культуры. Ведь материнство ощутимо непосредственно, тогда как отцовство - это вывод, основанный на умозаключении и предположении.

В какой-то момент между этими двумя событиями произошло еще одно, обнаруживающее тесную связь с происхождением религии. Человек пришел к представлению о существовании неких "спиритуальных" сил, иными словами таких, которые нельзя уловить органами чувств, в частности зрением, но которые, тем не менее, оказывают несомненное, даже исключительно сильное воздействие. Если верить показаниям человеческих языков, первый духовный образ возник благодаря движению воздуха, ибо само духовное начало получило свое название от дуновения ветра ("анимус", "спиритус", на иврите - "руах"). Так возникла идея "души" как некоего духовного стержня личности. Наблюдения обнаружили этот "руах" в человеческом дыхании, которое прекращается со смертью; еще и сегодня мы говорим о том, что умирающий "испустил последнее дыхание". Отныне перед человеком открылась область духов, и он принялся поспешно наделять все существующее в природе той душой, которую обнаружил в самом себе. Весь мир стал одухотворенным, и наука, появившаяся много позже, оказалась перед трудной задачей восстановления первичного состояния вещей так и не покончив с ней по сей день.

Благодаря Моисееву запрету. Бог был поднят на высший уровень духовности; тем самым был открыт путь к дальнейшим изменениям идеи Божества, о которых я скажу позже. Сейчас интереснее другое следствие. Прогресс духовности, несомненно, вел к росту человеческой уверенности в себе, к тому, что люди начинали считать себя выше тех, кто еще оставался во власти непосредственных ощущении. Мы знаем, что Моисеи дал евреям гордое сознание "избранности" Богом; но, дематериализовав этого Бога, он внес еще один важный вклад в тайную духовную сокровищницу народа. Впоследствии евреи сохранили эту свою склонность к духовному. Все позднейшие политические неудачи научили их ценить то единственное, что они сохранили, свои писаные хроники, как некое величайшее достояние. Не случайно сразу же после разрушения Титом Иерусалимского Храма рабби Иоханан бен Закай попросил разрешения открыть в Явне первую школу для изучения Торы. С того момента Священная Книга и ее изучение оставались тем единственным, что удерживало рассеянный народ в единстве.

Все это хорошо известно, и я хотел только подчеркнуть, что это специфически характерное для евреев развитие было инициировано именно моисеевым запретом на поклонение Богу в видимом облике.

Предпочтение, которое евреи в течение двух тысяч лет отдавали духовным начинаниям, несомненно, оказало влияние на их характер; оно помогло им выстроить плотину, защищавшую их от насилия и жестокости, которые обычно торжествуют там, где идеалом является чисто физическое совершенство. Увы, гармоническое развитие физического и духовного, достигнутое греками, не было уделом евреев. В конфликте духа и плоти они отдали предпочтение тому, что имело большее культурное значение.

5. Подавление инстинктов - против их удовлетворения

Вообще говоря, вовсе не очевидно, почему прогресс духовности и подчинение ему чувственных потребностей должны способствовать росту гордости человека или народа. На первый взгляд, такая связь требует наличия определенной системы ценностей, уже утвердившейся в сознании человека или общества. Чтобы разъяснить этот процесс, обратимся к аналогичной ситуации, которая была изучена нами в индивидуальной психологии.

Когда "Ид" предъявляет человеку некое инстинктивное требование эротического или агрессивного характера, простейшей и естественной реакцией нашего "Эго" (которое управляет мышечной иннервацией и мыслительным аппаратом) будет удовлетворение этого требования с помощью соответствующего действия. Такое удовлетворение инстинктивной потребности ощущается нами как наслаждение, тогда как ее неудовлетворение будет, несомненно, источником дискомфорта. Случается, однако, что Эго отказывается от удовлетворения инстинкта в силу внешних препятствий, - когда оно сознает, что требуемое действие может серьезно угрожать ему самому. Такое воздержание от удовлетворения, такое "подавление инстинктов", обусловленное внешними причинами (или, как мы говорим, подчинение "принципу реальности"), никогда не бывает приятным. Подавление инстинктов влечет за собой длительное болезненное напряжение - разве что мы ухитримся уменьшить инстинктивную потребность путем переключения энергии. Но подавление инстинктов может быть также навязано нам другими причинами, которые правильно назвать внутренними. В ходе индивидуального развития часть препятствующих сил внешнего мира превращается во внутренние, так сказать - "интернализуется"; внутри Эго возникает определенный стандарт дозволенного поведения, который противостоит нашим инстинктивным потребностям с помощью размышлений, самокритики и системы запретов. Этот новый стандарт мы называем "Супер-Эго". Отныне Эго, прежде чем решиться на удовлетворение инстинктов, должно учесть не только внешнюю опасность, но и возражения Супер-Эго, а поэтому у него, больше оснований воздержаться от такого удовлетворения. Но в то время как подавление инстинктов по чисто внешним причинам всегда влечет за собой только дискомфорт, подавление по причинам внутренним, по требованию Супер-Эго, приносит и другой результат. Вместе с неизбежной болью оно дает и своеобразное наслаждение, так сказать - суррогат удовлетворения. Эго ощущает себя "на высоте", оно гордится отказом от удовлетворения инстинктов как неким ценным достижением. Я полагаю, что механизм этого ощущения можно объяснить. Ведь по сути Супер-Эго является попросту преемником и заместителем родителей (и воспитателей), которые контролировали наши действия в первые годы жизни; оно перенимает их функции почти без перерыва. Потому-то оно и может держать Эго в подчинении и оказывать на него постоянное давление. Как и в детстве, Эго стремится сохранить любовь своего господина, а потому воспринимает его похвалу как облегчение и удовлетворение, его порицания - как угрызения совести. Когда Эго идет на жертву, отказываясь от удовлетворения инстинктов, оно ожидает награды в виде еще большей любви со стороны Супер-Эго. Сознание, что оно "заслужило" такую любовь, ощущается им как гордость. В детстве, когда внешний авторитет еще не интернализовался внутри нас в виде Супер-Эго, отношения между страхом утраты любви и требованиями инстинкта были, видимо, точно такими же. Когда из любви к родителям мы подавляли свои инстинкты, то ощущали, что взамен гарантировали себе покровительство и удовлетворение. Эти-то положительные ощущения и превратились в почти нарцисстическое чувство гордости после того, как родительский авторитет превратился в часть нашего Эго.

В чем, однако, эти рассуждения помогают понять интересующий нас процесс, а именно - рост уверенности в себе, который сопровождает прогресс духовности? На первый взгляд, обстоятельства уж очень различны. Представляется, что прогресс духовности не сопровождается ни подавлением инстинктов, ни появлением того авторитета или Высшего стандарта, во имя которого приносится жертва. Впрочем, сразу же очевидно, что второе утверждение является попросту поверхностным. Роль авторитета, ради которого предпринимается болезненное усилие, в нашем случае играет великий человек, а поскольку это происходит потому, что он является суррогатом отца, нас не должно удивлять, что массовая психология отводит ему роль некоего "коллективного Супер-Эго". Это верно и для Моисея в его отношении к еврейскому народу. Но по другим пунктам аналогия действительно обнаруживается не сразу. В самом деле, прогресс духовности означает, прежде всего, что так называемые высшие интеллектуальные процессы ставятся выше непосредственных ощущений. Примером тому является решение, что отцовство важнее материнства, хотя первое не может быть подтверждено ощущениями, в отличие от второго. Другим примером является утверждение: наш Бог самый великий и могучий, потому что он невидим, как душа. Но все это весьма отличается от подавления сексуальных или агрессивных инстинктивных потребностей. Во многих случаях прогресса духовности - например, в процессе становления отцовского права - мы даже не можем указать тот авторитет, который устанавливает новую шкалу ценностей. Им не может быть Отец, поскольку он сам становится таким авторитетом лишь в результате такого процесса. Короче, мы сталкиваемся с ситуацией, когда в ходе развития человечества мир чувств постепенно подчиняется духовному миру, и человек ощущает гордость и подъем на каждой очередной стадии этого процесса, но при этом мы не знаем, почему так происходит. Еще позже сам духовный мир человека оказывается подчиненным совершенно загадочной власти веры. Провозглашается знаменитое "верую, ибо абсурдно", и тот, кто уверовал, воспринимает свой шаг как величайшее достижение.