- Что? - опять не понял Зубков. - А что, с ним нужно разговаривать?

- Ну... некоторые разговаривают. Дают имена...

- Какие, например?

- Ну, там... Железный Феликс, Шалунишка, - не спеша перечисляла Машенька, напрягая память, - Келдыш, Солдат, Малыш, Кегля, Тушканчик, Бориска, Живчик.

- Хм-хм. Ну... Феликс - еще куда ни шло, а вот насчет железного... это он тебе приврал.

- Я и сама знаю, - сказала Машенька. - Две минуты - и на боковую.

- Ну а у тебя как ее зовут? Дразнилка?

- Киска, - улыбнулась Машенька, кокетливо склонив голову набок.

- И о чем же вы с ней беседуете?

- Так... о разном... я ее люблю... глажу...

- Гладишь? - поднял брови Костя. - Вообще-то это называется мастурбацией, а не беседой. Хотя... - вздохнул он, - какой собеседник попадется. В этом обществе мастурбация и дискуссия, судя по всему, обозначают одно и то же.

- Как это? - удивилась Машенька.

- Движение есть, а дети не рождаются.

- Как в буддизме, - сказала Машенька и нежно поцеловала Костю в нижнюю губу. - Главное - процесс.

- Че-го? - от услышанного Костя перестал мять Машенькины ягодицы и чуть не открыл рот.

- Я сейчас тебе все объясню, - прошептала Машенька и мягко повалила Костю на кровать.

В зале уронили что-то тяжелое, и грохот смешался со звоном стеклянных осколков. За стеной послышалось рычание. Зубков успел разобрать голос Чуева.

Со следующей секунды он перестал воспринимать окружающий мир, кроме того, что было в этой маленькой комнатке...

Глава 15

"Слово дворянина и история Моисея".

Премию было решено обмыть в ресторане напротив редакции. По пути к гардеробу Зубков заглянул в кафетерий. Там завязалась нешуточная дискуссия.

"...И все равно я не понимаю, за что императора причислили к лику святых, да еще мучеников. За то, что он отрекся от престола и бросил свою страну на произвол судьбы? Дескать, извините, ребята". - "Так какая ситуация была в стране, помнишь? Если бы не отрекся, может, было бы еще хуже". - "Возможно. Но каждый солдат давал клятву на верность царю и отечеству. И если он уходил с поля боя без приказа и говорил, что так будет лучше, его объявляли дезертиром и расстреливали. У императора ответственность еще больше. Он главнокомандующий, в конце концов! Так что же получается? Что он предал свою армию, свой народ?" - "Не о том вы, господа, говорите. Его объявили мучеником. Но ведь его просто застрелили. После этого последовали десятилетия террора и были уничтожены десятки миллионов людей. Вот кого действительно мучили в лагерях, над кем издевались. Что-то я не помню, чтобы хоть одного из них канонизировали". "Я согласен с тобой. Конечно же, он безвинно пострадал. Но разве он один? Так почему же такая избирательность?.."

- "Потому что нужен новый идол..."

Зубков недослушал спор. Он спустился вниз и стоял возле барьера гардероба в ожидании дяди Юры, когда в дверях появился элегантный старичок в строгом черном костюме, белой рубашке и галстуке-бабочке. Старичок снял шляпу и о чем-то осведомился у секретаря-распорядителя. Тот показал на Костю, и старичок, раскланявшись, пошел в его сторону.

- Ну что, идем? - спросил подошедший дядя Юра.

- Секунду. Очевидно, это ко мне.

Чуев посмотрел на старичка. Тот подошел ближе.

- Простите, вы Константин Зубков? - нараспев спросил старичок.

- Я.

- Член Дворянского собрания Олдищев-Снежин-Вольский, - расправив плечи, отрекомендовался старичок.

Электрик, менявший в фойе лампочки, уронил лестницу, и Костя не расслышал фамилию дворянина.

- Ваша статья - гнусная отрыжка Ивана, не помнящего родства, торжественно провозгласил старичок. - Вы хам и мерзавец, - добавил дворянин и отвесил Косте смачную пощечину. - Как вы посмели своими грязными руками касаться имени этого человека?! Ваше счастье, что сейчас не те времена.

Я бы вас просто убил на дуэли.

- Извините, что вмешиваюсь, - втиснулся плечом между спорщиками Чуев, видя в глазах Кости если не желание ответить оппоненту с правой, так, по крайней мере, надрать ему уши. - Вы, наверное, и в Бога веруете...

- Да как вы посмели... - вознегодовал Олдищев-Снежин-Вольский.

Чуев продолжил так же сдержанно, как и начал:

- Сказано в Евангелии: не сотвори себе кумира... Не собирайте себе богатства на земле, но на Небе... Вы готовы из-за слова убить человека...

А Христос учил прощать.

- Милостивый государь...

- Вере он учил, а не слепому поклонению идолам...

- Хамы, - сдавленно прошипел дворянин.

Олдищев-Снежин-Вольский развернулся и, гордо подняв голову, пошел прочь. Чуев смотрел ему вслед с какой-то грустью.

- Ты чего? - спросил Костя, заметив, как погрустнели глаза дяди Юры.

- Мир хочет трахаться и убивать, - тихо сказал Чуев и, вздохнув, добавил, повернувшись к Зубкову: - А я хочу есть. Пошли.

Ресторан был наполовину пустым. Распорядитель проводил новых посетителей к столику, окруженному пальмами в бочках, и, щелкнув пальцами, подозвал официанта. Тот вырос словно из-под земли с рябчиками на подносе, сыром, вином.

Чуев предусмотрительно позвонил в ресторан еще из газеты, заказал столик и обед. Когда они с Зубковым вошли в голубой зал, все уже было приготовлено.

Чуть позже должны были принести баранью ногу, соленую оленину, черную и красную икру, заливное из телятины, жульен, фрукты. Зубков разлил вино по бокалам.

- За удачу, - сказал Чуев, подняв бокал. - Только будь осторожен.

Вино было превосходным. Оценив размер премии, дядя Юра заказал сорокалетний "Мускат красного камня".

- Вчера, когда открывали памятник, ко мне подошел Игорь и попросился переночевать, - сказал Костя, подливая вино в бокалы.

Дядя Юра, не отрываясь от рябчика, поднял на него глаза, бросил короткий взгляд и снова опустил их на птицу.

- Вечером он рассказал мне, что Лена не в командировке, - продолжил Костя.

- И что тебя смущает? - спросил дядя Юра, обсасывая косточки рябчика.

- Ленка раскопала информацию, что крикуны готовят переворот. Игорь сказал, что у них есть свои люди в МВД и Лену просто убрали. У него остались какие-то ее бумаги. И когда он в обед заехал домой, то увидел, что там все перевернуто вверх дном.