В отделениях все делается на ходу. Разговоры с больными происходят прямо в коридорах. Никаких обходов не существует. Галина Васильевна, как правило, откроет дверь палаты, заглянет, скажет что-то и уходит. А ведь есть больные, которые плохо слышат. Больной хочет что-то уяснить, спросить, а ее уже нет. К примеру, утром входит Галина Васильевна к нам в палату и спрашивает: - Вы завтракали?

- Да.

- Два пальца всуньте - и на дробление.

От неожиданности не сразу понял сказанное. Хотел спросить, а ее уже и след простыл. Потом додумался. Вставил два пальца в рот и заставил желудок освободиться от остатков пищи. Минут через тридцать повезли меня на дробление. Лежал в коридоре минут сорок. Затем завезли в операционную. Огромная конструкция, похожая на летательный аппарат будущего. Положили меня на стол. Подвели под левую почку какой-то упор. Слышу, оператор говорит: - Везите обратно. Камень не в поле луча дробления.

Привезли в палату. Никто не подходит. Лежу в недоумении. Проходит ночь. Спал очень неспокойно. На другой день Галина Васильевна спрашивает: Что, не дробили?

- Нет.

- Будем лечить дальше, - пробурчала она и ушла.

Приступы с каждым днем усиливались. Укол за уколом. Порошков и различных пилюль я принял не одну дюжину. А камень как остановился в мочеточнике, так там и стоит, отключив работу почки. Адские боли. Говорю Галине Васильевне: - Я лежу в клинике больше десяти дней. И не представляю отчетливо суть своей болезни. Что делать?

Ссылаясь на общую разруху в стране, Галина Васильевна отвечает: - Как в стране, так и у нас в институте!

Я недоумевал. Причем тут разруха и лечение больных?

- Разруха в стране, разруха и в институте. Кто будет делать операции за 7 тысяч рублей в месяц? Да, действительно, заколдованный круг. Врачи халатно относятся к своей работе, а хозяйственники - и того хуже. В палате пять коек. Все старые. Тумбочки поломаны. Тяжело больной сосед поставил кружку с горячим чаем на тумбочку, кружка упала и облила больного. Штор нет. Холодина. Температура в палате едва доходит до 13-14 градусов тепла. Матрасы старые и испачканные. Подушки пропитаны тошнотворным запахом. Простыни похожи на половые тряпки. Воды в палате нет. Она отключена в связи с тем, что в ординаторской лопнула труба. В ванной комнате уличная температура. Везде грязь. Не процедурная, а помойка. Захламлена какими-то посторонними предметами. В туалете одно очко на 80 больных мужского и женского пола. Холл, где расположен старого образца телевизор черно-белого изображения, давно стал местом свалки мебели. Кресла ободраны, как сидения в подмосковных электричках. Диваны старые, из них вылезают пружины. В |оридоре навалены трубы.

Убежал бы из этого лечебного учреждения, но удерживает меня здесь одно - вера в профессионализм врачей. Ни в коем случае я не хочу полностью обвинить здешнее руководство и врачей за такое положение, создавшееся в институте. Врачи открыто говорят: - Откуда у нас в институте возьмется порядок, когда в стране творится беспредел. Одни наживаются за счет грабежа, за счет различных махинаций, другие страдают, нищают.

Хочется верить, что так будет не всегда. Есть надежда, что Лопаткин с его энергией и умом предпримет все необходимые меры, чтобы институт, как и раньше, процветал.

Через несколько дней ко мне подошла сестра и попросила, чтобы я не завтракал. Вскоре меня отвезли в операционную, где организовали капельницу, а затем на какой-то телеге со скрипом поместили между двумя пушками в водяную камеру. Голова осталась снаружи, туловище погружено в воду. Начался озноб, противная дрожь. Или от холода, или нервишки стали пошаливать. Снизу, в левый бок посыпались электроудары. Вначале боли не чувствовал. Но с каждым очередным ударом все сильнее и сильнее стало болеть в животе. Примерно на трехтысячном ударе двери операционной открылись, и врач сказал, что все закончено. Не успел я спросить о результатах, как врачи и операторы куда-то удалились. Меня снова положили на тележку и увезли в палату. Почувствовал себя лучше. Спал нормально.

Утро 19 февраля. Врач предписал сделать снимок почек. Оказалось, что камень в мочеточнике не раздробился. Настроение подавленное, тем более что завтра мне исполняется 70 лет. Семьдесят! На пенсию пора, а я все еще шебуршусь. Во время этих мыслей в палату зашел Георгий Иванович Полежаев заместитель директора по персоналу нашей авиакомпании. Но это официально. А вообще-то мой большой друг и приятель. Георгий Иванович раньше работал начальником политического управления бывшего Министерства гражданской авиации, с 1979 по 1984 год - генеральным представителем Аэрофлота в Болгарии. Тогда-то я и подружился с ним, поистине красавцем, импозантным, очень эрудированным человеком, тружеником, ветераном Аэрофлота.

Георгий Иванович передал мне копию приказа генерального директора авиакомпании АЛАК, в котором меня поздравили с днем рождения и наградили денежной премией. Итак, мне исполняется 70 лет! Приехал сын. Предложил отметить день рождения в домашних условиях. Это было кстати. Заодно можно было помыться. В войну в полевых условиях каждые десять дней мылись, а то и чаще, а здесь, в лечебном заведении за три недели ни разу. Приехал домой. Встречают жена, дети. Юбилей отметили в узком семейном кругу. Утром опять в больницу. Начальник отделения не скрывает: дела мои плохи, камень не раздробился. Что дальше делать, не знают. Предложил операцию. Но какую? Операции-то бывают разные. Под общим наркозом, под местным. Разрезать, не разрезать и т.д. Спросил: "Что будем делать?" Отвечаю: "Как вы решите, так и будет". Настроение не праздничное. Даже в День защитника Отечества.

На следующий день утром в палату зашли несколько человек в белых халатах. Один из них, высокого роста, внушительного телосложения, с пронзительным взглядом, подошел ко мне, остальные пять человек остались стоять на месте.

- Ну что у вас? - спросил этот мужчина.

- У меня камни, а вот что у вас здесь в институте творится, не знаю. 18 дней дробили камни, говорили, что все в порядке. На самом деле камень остается на месте. Продолжаются сильные боли, чувствую себя с каждым днем все хуже. Если институту нужны деньги, то наша организация необходимую сумму переведет.