Только через четыре дня мы перелетели в Болгарию и произвели посадку на аэродроме Цибр-Варош, на берегу Дуная, восточнее города Лом. Аэродром расположен на заливном лугу этой полноводной реки. Земля мягкая, черноземная. Зарулив на стоянку, я вышел из самолета и увидел глубокую колею от шасси своего самолета. И тут же подумал: "Не дай бог пойдет дождь, тогда мы и взлететь не сможем".

Но через три дня произошло другое непредвиденное событие. Полеты не производились, так как была плохая погода. Шли дожди. И вот сильный ветер. Дунай вышел из берегов. Тревога. Прибежали на аэродром. Вода в некоторых местах уже приближалась к самолетам.

Прибежали мирные жители. Стали сооружать плотину. Но ветер усиливался, причем попутный при взлете самолета. Это очень плохо, так как площадка для взлета очень мала, а попутный ветер увеличивает дистанцию взлета. Встречный же ветер уменьшает взлетную дистанцию. Поступил приказ: - Срочно по самолетам! Перелет на аэродром Витбол. Я подбегаю к своему самолету. Техник докладывает: - Самолет готов к полету.

Обернулся и вижу, как взлетающий самолет в конце разбега разрезает водную стихию, как глиссер. Думаю, неужели взлетит? Взлетел.

Я быстро запустил мотор и порулил на старт. Стал взлетать, но немного левее того самолета, который взлетел раньше. В этом месте воды поменьше и я взлетел благополучно. Но взлетали уже без воздушных стрелков, не говоря уже об авиамеханиках или оружейницах, так как такие взлеты производить с полной загрузкой очень опасно. К примеру, когда мы перелетали из Румынии на этот аэродром, то летчик Сева Леонов при заходе на посадку забыл выпустить шасси и сел на фюзеляж. Когда мы подбежали, то Севка, побледневший, кричит: Побыстрее открывайте бомболюки, так как там находятся вместо бомб оружейница и авиамеханик.

Мы быстренько открыли верхний лючок и за ноги стали вытаскивать оружейницу. Такие перелеты мы делали, когда отставали от своего батальона аэродромного обслуживания. Ведь поездом технический состав обычно долго добирался, поэтому крайне необходимых специалистов мы перевозили в бомболюках. Так вот, когда мы помогли вылезти Логуновой из люка, она встряхнула своими косичками и спрашивает: - Что, прилетели?

Но когда увидела, что самолет не стоит на колесах шасси, а лежит на фюзеляже, упала в обморок.

В Витболе нас разместили в местной школе. В классах были построены нары, и все летчики поэскадрильно легли спать.

Полетов на боевые задания не было. Шли сильные дожди.

Один раз, когда мы выходили с Сашей Марковым и Колей Буравиным из здания школы, к нам подошли болгарские мужчина и женщина и стали приглашать нас к себе домой. Это мы поняли быстро, так как болгарский язык во многом сходен с русским. Спросив разрешения у командира эскадрильи, мы пошли в гости. Нас посадили за стол прямо в саду на свежем воздухе и первое, что мы увидели, это большой бронзовый котел литров на пятьдесят с вином. По-болгарски он называется "бардачок".

Пили вино, закусывали фруктами. Собралось много болгарских жителей, среди них и дети. Разговоры, шутки. Возгласы: "Гитлер капут!", "болгарские и советские на веки друзья!" Какое гостеприимство! Но пора и честь знать. Что-то в голове замутилось, да и ноги сделались ватными. Мы распрощались с болгарскими друзьями - и в школу.

Очень часто вспоминаются те задушевные встречи с болгарами в годы войны. Что же происходит сейчас? То, что мы, воины бывшего СССР, освободили ряд стран Европы от фашизма, стало забываться. Хуже того, можно услышать и такое: - Мы вас не просили нас освобождать!

Многие бывшие союзные страны потянулись к Западу. Невольно хочется задать вопрос самому себе: - Для чего же ты Василий Фролов, молодой человек, в двадцать своих юношеских лет лез в пекло, рисковал жизнью? Чтобы через несколько лет тебя называли оккупантом?

И действительно, в последнее время своими глазами я видел и в Болгарии, и в Чехословакии, как по-разному относились к нам и к немцам местные жители.

На пляже в Бургасе у пивного ларька в очереди могут стоять только наши туристы. Немцы, как правило, пьют без очереди. Продавец, видя перед собой немецкого туриста, сам предлагает ему кружку пива или сигареты.

В Карловых Варах, например, в санатории "Империал" отдыхают граждане различных стран. В 1976 году, я встречал там отдыхающих из Советского Союза, ФРГ, Англии. Характерно, прием к врачу устанавливался в одно и то же время для всех отдыхающих. Мы приходили, занимали очередь, брали книгу или газету, читали и ожидали приглашения к врачу. Но немцы, как правило, проходили к врачу без всякой очереди, причем к их приходу выходила сестра и их приглашала. Или сцена в магазине. Разговариваем с продавцом о покупке. Если в это время заходят в магазин немецкие туристы, она прерывает с тобой разговор, тут же подходит к ним и, рассыпаясь в любезностях, обслуживает их, как правило, на немецком языке.

Становится больно и обидно за то, что к освободителям такое хамское отношение, и совсем другое к тем, кто готовил для них рабство.

Точно такое же отношение было раньше, да и сейчас к русскоязычному населению в Латвии, Литве и Эстонии.

В чем же причина? Неужели мы действительно второсортные люди? Нет, не верю. И не хочется верить в это.

Через несколько дней наш полк получил приказ перелететь в Югославию с посадкой на аэродроме Земун. Перед вылетом мне была поставлена задача произвести посадку на аэродроме Скопле вместе с моим напарником Анатолием Чемеркиным.

Выбор на него пал не случайно. Анатолий был очень уравновешенным, приветливым и симпатичным юношей. Самое главное, он понимал меня с полуслова. Он никогда механически не соглашался с моими предложениями, а мыслил вместе со мною, стремился как можно лучше выполнить поставленную боевую задачу. И если говорить о профессионализме, летном мастерстве, то эти данные у него были в полном объеме.

Мне он нравился еще и тем, что был в противоположность мне, а спокойным, расчетливым. При вылетах с ним парой на свободную "охоту" он всегда подсказывал: при обнаружении цели не спеши сбрасывать бомбы, сначала выпустим РСы, а потом уже и отбомбимся. В строю он держался прекрасно и особенно когда на какое-то мгновение мы входили в облака. Летел так, как будто его самолет был привязан к моему шнурком. Я всегда был уверен, что Толя не подведет.