Газету «Новое демократическое слово» Адриан читал, так сказать, по долгу службы. Уж если человек всерьез занимается защитой прав человека, то нельзя не быть в курсе того, о чем пишет рупор свободы и гласности. Первые абзацы, где говорилось о налоговой удавке и ущемлении предпринимательства, сочувственной нотой отозвались в его сердце, напомнив о «курсовой заднице». Он вздрогнул, наткнувшись на фамилию Махмудова, и испытал нехорошее и явно не христианское чувство мгновенного торжества. Когда же статья было дочитана до конца, Адриану стало не по себе. Хотя он понимал далеко не все из того, что майор говорил Махмудову, но ему было ясно, что майор в настойчивой форме предлагает своему собеседнику вернуть украденное, а собеседник всячески отпирается. Для Адриана это было настолько очевидно, что он не сразу понял пафос статьи, и ему пришлось перечитывать снова.

Только после второго захода он осознал, что утверждает рупор свободы. Оказывается, сотрудники господина Крякина ограбили ни в чем не повинный банк, запугав до полусмерти честного предпринимателя Махмудова. Они же похитили и, возможно, убили некоего Кантаури, в котором Адриан без труда опознал серо-жемчужного Ляпина. И все это злодейство было содеяно исключительно для того, чтобы профинансировать темные махинации некоего неизвестного американца. Не иначе как тайного агента и провокатора.

Адриан бессильно опустил газету и уставился в зеркало. Оттуда на него смотрела замученная физиономия секретного агента с пластырем над правой бровью.

Когда Шнейдермана наконец-то пригласили в кабинет к Крякину, он не испытал ожидаемого торжества. Вопреки всем ожиданиям помощник Крякина майор Усков вовсе не выглядел раздавленным и уничтоженным, каковым по всем правилам полагалось быть человеку, допустившему, чтобы приглашенный на конфиденциальное собеседование объект пронес с собой магнитофон, записал всю беседу и слил ее в грязный газетный листок, каковым, несомненно, являлось «Новое демократическое слово». Напротив, Усков сидел, удобно развалившись в кресле, и выглядел нахально и уверенно.

Непонятная для Шнейдермана атмосфера тихой радости царила сегодня в кабинете Крякина. Весело шуршал электрический чайник постоянно думающей о нас фирмы «Тефаль». Из вазочки на столе миролюбиво улыбались полумесяцы глазированных пряников. И даже страшная красная папка, в которую Шнейдерман и мечтать не мог заглянуть, в нежных лучах утреннего солнца из-за зеленых штор выглядела интимно-розовой, как дамские панталоны времен шнейдермановской молодости.

— Читали, конечно? — утвердительно произнес Крякин, и Борис Ефимович согласно кивнул. — Неприятная история.

Борис Ефимович на секунду задумался, стоит ли прямо сейчас высказать осторожные соображения по поводу профессиональной пригодности крякинского помощника, и решил пока этого не делать. Явно наблюдаемая уверенность Ускова в завтрашнем дне была слишком уж непонятной.

— Вы, Борис Ефимович, передайте вашему подопечному, — продолжил Крякин, — чтобы не беспокоился. Это все мы погасим. Спустим на тормозах. Не будет к нему никаких вопросов. Единственное только вот что. — Он задумался. — Меня эта сволочь из банка не волнует. Мы его так прижали, что ему не до разборок. А вот журналисты… Я знаю, что этой историей и в «Общей газете» заинтересовались, и в «Московских новостях». В милиции у них везде свои люди, так что Адриана они вычислят мгновенно. Если еще не вычислили. И начнут к нему с камерами ходить. Боюсь я, Борис Ефимович, что он наболтает им лишнего. Совершенно ведь неуправляемый человек. И тогда нам эту историю закрывать будет намного труднее. Уехать бы ему сейчас… Куда-нибудь, на время…

— Можете не волноваться, — твердо пообещал Шнейдерман. — Я ему прямо сейчас скажу, чтобы никаких интервью…

Крякин положил правую руку на красную папку и пошевелил пальцами. Будто кошка, выпускающая и втягивающая коготки.

— Тебе чего, Борис, — вклинился помощник Крякина, — все разжевывать обязательно надо? Отснимут пленочку с его физиономией, узнают фамилию. Потом про презентацию фонда вспомнят. Туда, сюда. Правозащитники. Лубянка. Тебя притянут. Оно тебе надо?

Шнейдерман напрягся. Оно ему определенно было не надо.

— Значит так, — завершил обсуждение Крякин. — Вы все это в аккуратной форме, Борис Ефимович, до него доведите. И еще. Он тут у Дениса интересовался каким-то своим дальним родственником. Вот этот конверт передайте ему. И помогите разобраться.

Когда проинструктированный Борис Ефимович оставил кабинет, Крякин поманил помощника пальцем:

— Ты с моряками связался?

— Так точно, Сергей Сергеевич, — доложил майор Усков. — Связался.

— Ну и что?

— Подтверждают, Сергей Сергеевич. Военно-морской угольщик «Афакс». Но больше они ничего не знают.

— А им больше и неоткуда узнать. Давай так. В понедельник слетай во Владивосток. Зайдешь… знаешь к кому. Я насчет тебя предварительно позвоню. Меня все детали интересуют. Что вез «Афакс». Где разгружался. И в каком архиве могут находиться данные по дальнейшему движению груза.

Глава 23

Кандым

Великий писатель Жюль Верн сочинил все свои замечательные романы, ни разу никуда не выезжая и даже не выходя из собственного кабинета. Про Африку, Австралию, Кордильеры, тайны морского дна и подземного мира он узнал, прочитав всякие популярные книжки. Поэтому описания растительного и животного мира неведомых стран получились у него многословными и документально точными.

У обычных путешественников, а особенно у тех, которые перемещаются по миру исключительно по причине собственной дурости и непоседливости, подобных описаний вы, как правило, не найдете.

Потому что ими движет явно или неявно артикулируемая тяга к познанию рукотворного мира и человеческих отношений, а прочую окружающую среду они игнорируют.

В этом смысле господин Пиквик со товарищи нашим бродягам и пропойцам намного ближе.

Еще в семидесятые годы меня занесло в Якутию. Произошло это в силу непостижимого романтического порыва, суть которого состояла во внезапно овладевшем мною заблуждении, будто человек должен зарабатывать себе на хлеб насущный непременно в поте лица своего. И чем больше пота, тем этот хлеб вкуснее и праведнее.

Кроме того, меня в свое время потрясла чеканная фраза, услышанная в московской пивной от какого-то жуткого и совершенно пьяного громилы, украшенного темносиними узорами татуировки. Громила потрясал пивной кружкой и орал на всю пивную страшным голосом:

— Советская власть за Иркутском кончается! Поняли, бляди? За Иркутском советской власти нету!

Согласитесь, любопытно же посмотреть места, где советской власти нету?

В результате я довольно долго кочевал по Восточной Сибири. Время от времени совершал короткие наезды в столицу, потрясая еще сохранившихся друзей и тихо вымирающую родню туго набитым бумажником и невероятными впечатлениями.

А впечатлений было много.

Чего стоит хотя бы год работы в дыре с поэтическим названием Кандым! Во время оно кому-то из верхнего начальства пришла в голову светлая мысль построить в тундре город под куполом. Кругом — минус шестьдесят, а под куполом желтеют бананы, зеленеют ананасы и сыплются на землю опротивевшие местному населению перезревшие апельсины. Не то это был умственный вывих на идеологической почве — знай, дескать, наших, не то кто-то решил баснословно много украсть, но строительство и вправду началось. Сперва решили построить город, а потом уже переходить к куполу. До купола, естественно, так и не добрались, но город построили в расчете на то, что будущие поколения эту светлую мечту в жизнь воплотят. А чтобы эти самые будущие поколения, не дай бог, не утратили стимула к воплощению светлой мечты, все в городе возвели так, будто купол уже существует. Дворцы из стекла и бетона, с окнами во всю стену, чтобы на тропические пальмы, которые когда-нибудь да и вырастут, открывался хороший вид… Про минус шестьдесят я уже говорил? Ну, то, что эти витрины пришлось срочно зашивать изнутри пиломатериалами, завозимыми из Ленска, и баррикадировать брикетами из минеральной ваты, — это понятно. Хуже было другое. Якутия, вообще-то, находится в области вечной мерзлоты. Поэтому все городские коммуникации обычно зарывают в специальные коллекторы, на несколько метров под землю. Вроде бы там не так холодно. Но поскольку предполагалось накрыть город куполом и посадить пальмы, то решили деньги в землю зря не зарывать. Результат вполне можно себе представить.