- Ну пожалуйста. Ты ведь обещала. Если ты сию минуту не выйдешь, я спрыгну и разобьюсь. Что тогда будешь делать?

Руфь засмеялась.

- Ладно, а как же Пэтси Рут, Милдред и Эсси Ру? Они разве не пойдут с нами?

- Нет.

- А тебе не приходило в голову, что их тоже надо пригласить?

- Нет. Ну пожалуйста, я хочу, чтобы только ты и я. Прошу тебя! Я тебе кое-что покажу.

- Иджи, я боюсь, они обидятся.

- Ой, да не обидятся. Они все равно не собирались никуда идти. Я уже спрашивала, и они сказали, что хотят остаться дома, к ним собираются в гости их дурацкие приятели.

- Ты уверена?

- Уверена, уверена, - соврала Иджи.

- А Нинни и Джулиан?

- Сказали, что сегодня будут заняты. Ну давай же, Руфь! Сипси уже приготовила нам с собой еду - на двоих, тебе и мне. Если не пойдешь, я спрыгну, и ты будешь виновата в моей смерти. Я буду лежать в могилке мертвее некуда, а ты пожалеешь, что не пошла на какой-то несчастный пикник.

- Ну хорошо, дай хоть оденусь.

- Можешь все не надевать, только выходи скорее. Я жду в машине.

- А мы разве на машине поедем?

- Конечно. Почему бы и нет?

- Ну ладно.

Иджи не стала говорить, что в пять утра прокралась в комнату Джулиана и стянула у него из кармана штанов ключи от машины. Вот почему надо было поскорее убраться из дома, пока он не проснулся.

Они поехали к местечку, которое Иджи присмотрела давным-давно: неподалеку от озера Дабл-Спрингс, с водопадом и кристально чистым ручьем, на дне которого лежали коричневые и серые камешки, круглые и гладкие, как перепелиные яйца.

Иджи достала из машины одеяло и корзинку с едой. Вид у неё был загадочный. Немного погодя она сказала:

- Руфь, если я тебе кое-что покажу, клянешься не рассказывать об этом ни одной живой душе?

- Что значит "кое-что"?

- Но ты клянешься, что не расскажешь?

- Клянусь. А что ты мне хочешь показать?

- Кое-что.

Иджи достала из корзинки пустой стеклянный кувшин и сказала:

- Пошли.

Они отправились в глубь леса. Наконец Иджи ткнула пальцем в дерево:

- Вот.

- Что - вот?

- Вон тот большой дуб.

- А-а.

Иджи взяла Руфь за руку, отвела на сто футов от дерева и сказала:

- Теперь стой на месте и, что бы ни случилось, не двигайся.

- А ты что собираешься делать?

- Не важно. Главное, смотри на меня, ладно? И тихо. Чтобы никакого шума, ясно?

Иджи, босая, медленно пошла к дубу, на полдороге она обернулась проверить, смотрит ли на неё Руфь. Не доходя футов десяти до дерева, она снова оглянулась и убедилась, что Руфь смотрит. А потом случилось удивительное. Очень медленно, на цыпочках, она подкралась к дубу, издавая при этом нежное гудение, и сунула руку с кувшином в дупло.

Внезапно Руфь услышала такой звук, будто рядом включили бензопилу. Небо почернело от огромного роя разъяренных пчел, хлынувших из дупла. В одно мгновение Иджи облепили тысячи пчел. Но она стояла как ни в чем не бывало и через минуту медленно вытащила руку с кувшином из дупла и не спеша двинулась обратно, продолжая негромко гудеть. Пока она шла к Руфи, почти все пчелы улетели. Плотный черный слой на глазах распался, и из-под него появилась улыбающаяся Иджи, целая и невредимая, с кувшином, полным дикого меда.

Она протянула кувшин Руфи:

- Вот, мадам, это вам.

Руфь, напуганная до смерти, тихо опустилась на землю и заплакала.

- Я думала, тебе конец! Зачем ты это сделала? Они же могли закусать тебя до смерти.

Иджи поморщилась:

- Ой, только не реви. Ну прости, пожалуйста. Ты что, меда не хочешь? Я же для тебя старалась. Не плачь, ну! Ведь все в порядке, я часто так делаю, и ни разу меня не ужалили. Честно. Ну вставай, дай я помогу тебе, ты вся перепачкалась.

Она достала из заднего кармана брюк некогда голубой платок и протянула Руфи. Руфь никак не могла унять дрожь, но все же поднялась, высморкалась и отряхнула платье.

Иджи хотелось развеселить её.

- Ты только подумай, Руфь, ведь я никогда раньше не делала этого ради кого-то. И никто на свете, кроме тебя, не знает, что я это умею. Я хотела, чтобы у нас была общая тайна.

Руфь молчала.

- Ну пожалуйста, не сердись на меня1

- Не сердись? - Руфь обняла Иджи: - Ох, Иджи, я не сержусь. Я просто не могу представить, как буду жить, если с тобой что-нибудь случится. Правда!

У Иджи сердце застучало так, что чуть не выскочило из груди.

Когда они съели цыпленка, картофельный салат, печенье и почти весь мед, Руфь прислонилась спиной к стволу, а Иджи положила голову ей на колени.

- Знаешь, Руфь, ради тебя я могла бы убить. Любого, кто тебя когда-нибудь обидит, я сразу убью и никогда не пожалею об этом.

- Ой, Иджи, что за ужасы ты говоришь!

- Никакие не ужасы. Мне кажется, лучше убивать из-за любви, чем от ненависти. Ты не согласна?

- Я думаю, что вообще не надо никого убивать, ни по какой причине.

- Ладно, тогда я бы умерла ради тебя. Как ты думаешь, можно умереть ради любви?

- Нет, нельзя.

- А в Библии написано, что Иисус Христос умер ради любви.

- Это другое дело.

- Ничего не другое. Я согласна умереть хоть сейчас. Была бы единственным в мире покойником с улыбкой на лице.

- Не говори глупостей.

- Но я же могла сегодня умереть, разве нет?

Руфь взяла её за руку и улыбнулась.

- Моя Иджи - заклинательница пчел.

- Я - заклинательница пчел?

- Ты - заклинательница. Я слышала, что такие люди бывают, но видеть не доводилось.

- А это плохо?

- Не-ет, это прекрасно! Разве ты не знаешь?

- Вообще-то я думала, что это со мной что-то не то, может, я псих какой-то.

- Нет, это замечательно. - Руфь наклонилась и прошептала ей на ухо: Заклинательница пчел, вот ты кто, старушка Иджи Тредгуд...

Иджи улыбнулась и посмотрела в чистое синее небо, и глаза у неё тоже стали синими. Она была так счастлива, как теплым летним днем могут быть счастливы только влюбленные.

ПОЛУСТАНОК, ШТАТ АЛАБАМА

29 августа 1924г.

Забавно получается: многие живут рядом с человеком и не замечают, в какой момент они начали любить его. Про себя Руфь знала это с точностью до минуты. Она полюбила Иджи, когда та улыбнулась ей и протянула кувшин с медом. Чувства, которые Руфь старательно прятала, о которых старалась не думать, внезапно нахлынули на нее, и в этот миг она поняла, что любит. Поэтому и заплакала тогда. Никогда она не испытывала ничего подобного, и скорее всего, больше никогда не испытает.