Великий город, вызванный к жизни волей великого императора… Выстроенный на гиблом месте и унесший жизни сотен тысяч людей, которые легли в фундаменты православных храмов и перенесенных с далеких берегов Адриатики палаццо.

Проклятое место, где ночами, по продуваемым морскими ветрами проспектам блуждают тени запоротых, повешенных, посаженных на кол. Где задушенный император все еще взывает об отмщении, поименно перечисляя своих убийц. Где окровавленный топор Родиона Раскольникова открыл для человечества новую эру и где впервые было сказано: «Бога нет. Все позволено». Город красного террора и голодных смертей, город призраков и легенд, город белых ночей, где тьма все еще не отделена от света. Сумасшедший, немыслимый город, в котором все люди и здания куда-то исчезли, остался один только дом без крыши, и в этом доме, посреди накопившейся за много лет грязи и мерзости, совершенно мокрая, удивительно красивая девочка играет на старой свирели в столбе солнечного света…

— Вот, — сказала Настя, доиграв и спрыгнув вниз к Сергею. — Так мы и живем. Надо поцеловать.

И она, зажмурившись, подставила Сергею щеку.

Точно так же и с той же интонацией произнесла когда-то эти слова Лика в самое первое утро, когда, ощущая припрятанный под подушкой молоток, она проснулась на квартире Терьяна. Целуя Настю, Сергей вдруг понял, что длинная дорога, начавшаяся четыре года назад, подходит к концу…

Девочка Настя — Ты только не думай ни о чем, — неразборчиво шептала Настя, чуть шевеля щекочущими его плечо губами. — Тебе не нужно ни о чем думать. Пусть все будет как будет. Мне Лика про тебя много рассказывала. И я все время завидовала ей.

Надо же, думала, все у нее есть — и старшая, и родители ее больше любят, и красивая, и муж вот такой попался…

— Какой? — спросил Сергей, поправляя ее волосы.

— Такой. — Настя, свернувшись в клубок, спрятала лицо в подушку. — Я, еще в школе, все хотела, чтобы у меня был такой же… Нет, нет, — заторопилась она, заметив, что Сергей пошевелился, — я ничего больше не буду говорить, пусть будет как будет. Все равно ты у меня уже есть. Я сама этого очень хотела. И больше мне ничего не надо.

— Не надо, — повторил задумчиво Сергей. — Или надо. Смотри, я здесь еще немного побуду — может, месяц, может, чуть больше, — а потом мы все равно переберемся в Москву. И ты будешь моей женой. Я этого очень хочу.

Настя чуть слышно сказала «спасибо», замолкла, перебирая пальцами у него на груди, а потом стала очень быстро, одно за другим, сыпать слова:

— Ты хорошо подумал? Ты правда хочешь? Ты же меня не любишь, ты Лику любишь, я ведь знаю, я чувствую, а со мной это потому, что я на нее похожа… И у нас детей не может быть, я же говорила… Помнишь? И у меня другие мужчины были. Помнишь, я говорила? За деньги. Ты же все это будешь помнить, да? Ты не сможешь любить меня как Лику, ну скажи, ведь не сможешь, да? Ты потом пожалеешь, а я уже буду твоей женой. Ты пожалеешь потом, да?

— Я — не — по — жа — ле — ю, — выговорил Сергей, делая ударение на каждом слоге. — Выброси эту ерунду из головы. Это я должен тебе дурацкие вопросы задавать, все-таки я тебе по возрасту в отцы гожусь.

— Ой, — сказала Настя. — Папочка. Прелесть какая. Тогда вылезай отсюда и делай мне настоящее предложение. С цветами и шампанским. В смокинге и бабочке.

А то взяли моду — затащат бедную и доверчивую в постель и думают, что уже насовсем победили.

Через час, несмотря на глухую ночь, безотказный Алик, в костюме и галстуке, уже звонил в дверь с огромным букетом роз и бумажным пакетом, из которого выглядывали два затянутых серебряной фольгой горлышка. Спросив, в котором часу утром подавать машину, он без всякого удивления выслушал ответ и отбыл досыпать.

Больше в эту ночь не ложились. И утром Сергей в черном, ни разу до того не надеванном костюме, торжественно вывел Настю из подъезда к поджидавшей их машине. По дороге Сергей попросил остановиться, скупил у бабушек все имевшиеся в наличии белые хризантемы и положил их Насте на колени.

В тот день все заходили в кабинет к Сергею с одним и тем же идиотским вопросом: «У вас событие, Сергей Ашотович, можно поздравить?» Терьян краснел, как мальчишка, и бурчал в ответ что-то неразборчивое. Настю, похоже, тоже достали расспросами, потому что около пяти она отпросилась у Сергея и сбежала домой.

Информация расходилась кругами. К вечеру заехал Лева, вроде бы по делу, долго обсуждал то да се, ходил кругами, косился на Сергеев костюм, спросил, как вообще жизнь, выпил три чашки кофе, не задал ни одного прямого вопроса и уехал.

Потом начались звонки из Москвы. Первой на связь вышла Ленка.

— Привет, — сказала она. — Как живешь?

— Нормально, — ответил Сергей. — А что?

— Ничего, — рявкнула в трубку Ленка. — Вижу, что нормально.

И шмякнула трубку на рычаг.

Через десять минут позвонил Марк.

— Ну как ты там? — поинтересовался он, и по его бархатному голосу Сергей понял, что Марк тоже в курсе дела. — Тут слухи ходят… Говорят, ты наконец-то делом занялся. А то все стройка, стройка, о простом человеческом счастье подумать некогда. Я всегда знал, что ты настоящий русский интеллигент, они в былые времена тоже на прислугах женились. И поднимали их до своего уровня. Так что принимай поздравления. Нет, я искренне говорю, — заторопился он, почувствовав в молчании Терьяна неладное, — я рад, что у тебя все складывается.

От души поздравляю и желаю всего наилучшего. Что молчишь?

— Я не молчу, — ответил Сергей. — Я слушаю. За поздравления спасибо.

Только немного рановато. Еще ничего не произошло.

— Ну да, — хохотнул Марк. — Тебе виднее. На работу вместе, с работы вместе. Конечно, не произошло, просто некогда было. Ладно, ты давай заканчивай дела в Питере и приезжай. А то замотаешь свадьбу, с тебя станется. Ну бывай.

После Марка позвонил Муса.

— Послушай… — начал Тариев, и по голосу было слышно, что он улыбается. — Мне тут сказали… Это правда?

— Не знаю, что тебе сказали. Но, наверное, правда.

— Старик, ты даешь! Когда только успеваешь? Мы тут вкалываем сутками, вся личная жизнь побоку, а у тебя, видать, свободного времени до черта. Надо же, еще кричал — не справлюсь, не справлюсь… А тут не просто справился, даже план перевыполнил. Слушай, это правда, что вы уже заявление подали?

— Нет.

— А мне сказали, что уже все. Так ты женишься или нет?

— Женюсь. Но в Москве. А кто вас всех информирует, интересно знать. Лева?

— Есть люди, — уклончиво ответил Муса. — Ладно, привози молодую жену, обмоем в Москве. Привет тебе от Тошки. Обнимаю.

Последним был Ларри.

— Послушай, — протянул он в трубку, — я хотел выяснить… Как у тебя «мерседесы» продаются?

— На прошлой неделе ушли три штуки, — отчитался Сергей. — А что?

— Разве деньги за них ты в Москву не переводишь? — недоуменно спросил Ларри.

— Я договорился с Мусой, что деньги остаются у меня. В счет финансирования стройки.

— Погоди, погоди. Ведь машины я даю. Как это ты договорился?

— Не знаю, как. Я сказал Мусе, что у меня кончаются деньги, и он разрешил пустить выручку за машины на строительство. Разве он с тобой не согласовал?

— Я вообще ни фига не понимаю, — раздраженно сказал Ларри. — Просто ни фига. Мне звонят немцы, спрашивают, где оплата за машины, я не знаю, что отвечать, а тут все между собой договариваются. Почему за твою стройку надо моими бабками платить?

— Ларри, дорогой, — начал оправдываться Сергей, — я откуда знаю, какие там у вас отношения? Стройка, между прочим, не моя, она инфокаровская. Мне обещали деньги и не дают. Я спросил, как быть, мне ответили. Значит, Муса тебе из какого-нибудь другого места отдаст.

— Вот именно. Из другого места. Откуда же еще он может отдать, если все деньги в машинах?

— Ну так скажи мне, что надо делать. У меня еще порядка ста тысяч осталось, я могу перевести…

— Зачем? Не надо. Если ты с Мусой договорился, оставь деньги на свою стройку. Я здесь разберусь. Послушай… Правда, что ты там семьей обзавелся?