А может, водочки? Я когда про это вспоминаю, меня всегда выпить тянет. Не то смешно, не то грустно — не пойму. Плесни-ка мне.

Короче, в семь — никого. В восемь — тоже. Где-то в девять звоню Ленке домой, мать говорит, еще с работы не пришла. Посмотрел ящик, чайку попил, около десяти плюнул, лег спать. Только уснул — звонок в дверь. Я тренировочный нацепил, открываю — стоит Ленка, рядом с ней мужик, симпатичный такой, чернявый, и еще один, с какими-то пакетами, водитель. Мужик извиняется, говорит, что переговоры у него были, с иностранцами, поэтому они немного запоздали. Ни хрена себе, думаю, немного. А водитель — шасть на кухню и выгружает эти пакеты на стол. Я краем глаза вижу — бутылки какие-то невиданные, банки, закусь, мать моя, как в Америке. Так бы я его попер с колокольчиками за ночные приходы, а тут мне интересно стало — дай, думаю, хоть разгляжу, что люди пьют и чем закусывают. Пролетел он по моей квартирке, все посмотрел быстро, в холодильники заглянул — и к столу. Давайте, говорит, побеседуем.

Я рот раскрыть не успел, как он меня уже покупать начал. И что нельзя этим в своей собственной квартире заниматься, а надо производство открыть, чтоб и работать, и жить можно было нормально, и что он мне все условия создаст для — как же это слово? — не культурной, а по-другому как-то — во! цивилизованной деятельности, и что клиентов он мне обеспечит — море, и еще чего-то будет, и еще чего-то, и валюту я буду зарабатывать… Вот ты сейчас, когда я тебе рассказываю, смеешься. Мне и самому смешно, когда вспоминаю. А тогда, веришь, нет, — будто меня опоили чем. Смотрю ему в глаза, слушаю и понимаю про себя, что всю жизнь дураком прожил, что счастье неслыханное ко мне в дверь постучалось, и что сидит против меня какой-то особый человек, и научит он меня тому, чего я не знал, не ведал и даже не думал, что такое на свете бывает. Как под гипнозом, веришь, нет?

И потом так бывало. Иду к нему, ну, думаю, порву на куски. Прихожу — он пару слов скажет, ей-богу, забываю, за чем пришел. Вот так посижу, как с тобой, полчаса, поговорим, и будто все прошло, и проблем нет, и жизнь хорошая. Выхожу — понимаю, что обо всем договорились, все вроде бы решили, а через час — дак чего ж мы решили-то, е-мое? Все ведь как было, так и осталось. Раз к нему обратно, а его уже нету, и будет только через две недели, причем больше никто ничего сделать не может, потому как ни одна душа не знает, о чем мы с ним договорились. И я сам, что интересно, тоже не знаю. Так только, впечатление, что все хорошо. А где хорошо, почему хорошо — черт его знает.

Давай знаешь за кого, давай за Владимир Вольфыча выпьем. Нормальный мужик, дай ему бог здоровья. Башковитый! Еврей, но понимает нашего брата. Этот сможет.

Короче, часам к трем он меня обломал. Договорились, что я свой цех на дому закрываю, поступаю к нему на службу, выделяет он мне производственные площади, холодильники покупает настоящие, знаешь, не «ЗИЛ», не «Юрюзань» какую-то, а такие, что в гастрономах стоят, зарплату кладет невиданную, чуть не в полтора раза больше, чем сейчас имею, да плюс процент с выручки, ежели объемы выше чего-то вырастут, да боеприпасы оплачивает, и в заграницу я отдыхать ездить буду, должность моя теперь — директор чего-то там по развитию.

Сашок, ты ж понимаешь, с моей мордой да вдруг в директора! В общем, договорились. Уехали они, я обратно залег, сна ни в одном глазу. Ворочаюсь и думаю про себя, что наконец-то жизнь у меня повернула в правильное русло.

Все-таки возраст, еще лет десять с двустволкой пошастаю, а там тяжеловато станет. Директорство же — дело нехитрое, да с такой зарплатой, плюс ученичков можно подготовить — потом сиди, руководи, а денежки капают.

Через неделю, как договорились, прихожу к нему прямо в девять утра. Его нету. Сижу в предбаннике, Ленка меня чаем поит и, видно, переживает. Так, примерно, к обеду влетает, меня увидел, сразу за руку и к себе в кабинет. И тут же на телефон, ты, говорит, ко мне зайди, и ты зайди. Подваливают его заместители, и он им тут же повторяет все, чего неделю назад мне говорил: и что я директором буду, и что мне холодильники надо купить, и все такое. Причем так он здорово это им говорит, и так они все головами важно кивают, что ежели б я и знал, что их сотрудникам уже два месяца как зарплата не плачена, все равно купился бы.

Ну тут и началось. Написал я заявление в кадры, показали они мне подвал, в котором я работать буду, и понеслось. Сначала все ничего было. Клиентов я обзвонил, сказал, что приходить теперь надо не ко мне домой, а вот по такому-то адресу, и начал к этой компании потихоньку привыкать. Народ интересный был, особенно бабы. Часиков в десять прихожу — они уже сидят, одна, знаешь, такая фифа, вся из себя разодетая, все любила рассказывать, как она из какого-то там дворянского рода, как она у себя дома кофе со сливками пьет, под торшером сидит, в плед заворачивается и книжку читает. Ну и все такое.

Спервоначалу эта фифа ко мне в подвал захаживала, то птичек посмотрит, то белочек потрогает. Не желаете ли, Константин, говорит, выпить со мной шампанского? Раз выпили, два выпили, пора, думаю. на «ты» переходить. Пойдем, говорю, Маша, куда-нибудь вечерком, посипим, отдохнем культурно, потанцуем. Она на меня глазами зыр-кнула и говорит: я вам не Маша, а Мария, и вечера у меня, говорит, все занятые на работе. А сама, как только чего, хватает служебный «Жигуль», с водителем, и шасть куда-то. Потом, правда, обратно возвращается, трубку хватает и — тихонько так: «бу-бу-бу», — вроде секреты какие сообщает.

Платон Михалыч ей очень доверял. В общем, кончила она ко мне ходить. Утром «здрасьте», вечером «до свиданья» — и все.

Ленка, та подушевнее. Опять же соседка, и дворян в семье не наблюдалось.

Ей доставалось здорово. Сидеть полагалось, пока Платон Михалыч не отпустит.

Бывало до полуночи, а когда и до двух-трех часов. Она уж зеленая вся, сидит у телефона, голову на руки опустит и ждет. А он там носится — то у него переговоры, то встречи, то ужинает с кем-то, то в баню закатились. Но позвонить и отпустить домой никогда не забывал. На этот случай ей вроде бы машина полагалась — домой отвезти. Но был у них там один мужик — вроде начальник, вроде нет, я так и не разобрался. Еврей. Марк звали. С Платоном Михалычем он на «ты» был, при всех его Тошкой называл. Цирк! Так вот этот Марк все норовил машину, которая Ленку домой отвозила, куда-нибудь да пристроить. Платон Михалыч в баню, он машину хватает — и тоже в баню, правда, в другую. Тот ужинать, и этот ужинать. Ленка как-то пожаловалась, что ей домой не на чем добираться, Марк в крик-дескать, он деньги зарабатывает, всю контору кормит, ему нужна машина, ну и все такое. Я потому частенько на работе и задерживался, чтоб Ленку проводить.

Вот как раз с этим Марком у меня вышел первый раздрай. Отработал я месяц.

Клиенты идут, правда, новых, которых мне Платон Михалыч обещал, пока что-то нету. Я с них нормально деньги собираю, с поставщиками потихоньку рассчитываюсь, остаток в сейф складываю. Да записываю в книжечку, сколько взял, сколько отдал, сколько осталось. В конце месяца делю эти деньги на две части — зарплата, о которой договаривались, и навар — и иду к Мусе Самсонычу. Он такой, вроде грузин не грузин, армян не армян, но оттуда откуда-то. У Платона Михалыча заместителем был. Прихожу, а Муса Самсоныч как раз куда-то уезжать собирается, и у него этот самый Марк сидит. Ну, Муса ему говорит — разберись, дескать, с Константином, а то мне ехать надо. Только Муса Самсоныч за дверь — тот на меня как понесет! И такой я рассякой, и чуть ли не вор, и сколько я денег набрал — никто не знает, и фирму я подставляю, и развонялся своими химикатами, и все такое. Мне обидно стало, прям чуть в морду ему не заехал. А он орет так, что на улице слышно. Ты понял, нет, — я свою работу делаю, получаю деньги, еще с ними же делюсь, а он за мое же доброе.

Короче, забрал я свои конверты, вышел, с Ленкой попрощался и двинул домой.