— Так, говоришь, у тебя идея появилась? — Ларри посчитал, что пора сменить тему.

— Появилась, — оживился Муса, — слушай…

— Молодец! — перебил его Ларри. — Интересно, сколько у тебя здесь комнат?

— Три. Эта, еще одна и вон та. А что?

Ларри вышел в первую комнату, вернулся с коробкой и стал медленно ее распаковывать. В коробке были бутылки с виски, коньяком и «бабоукладчиком» — ликером «Амаретто». На свет появились бастурма, маринованный чеснок, остро пахнущее чесноком розовое сало, гранаты, мандарины, зеленые стручки грузинского перца…

— Я сегодня с делами завязал, — сообщил Ларри. — Решил отдохнуть. Я почему про комнаты спрашиваю? Позови свою Лелю обратно. Или другую какую-нибудь. И пусть подружку приведет. Посидим, отдохнем…

Муса изумленно уставился на Ларри.

— Ты серьезно? Ну давай Только сначала о делах поговорим, а?

— Зачем? — в глазах у Ларри будто бы просквозило непонятное выражение брезгливости, появилось и тут же исчезло, — Я же сказал — мне сегодня надоело работать. О делах всегда успеем поговорить. Сегодня поговорим. Только потом.

Или завтра. Давай отдохнем немножко. Позови своего раба, пусть сходит за девочками.

— Черт с тобой! — расхохотался Муса. — Раз уж ты меня на самом интересном месте остановил… Дай-ка телефон.

Когда за окнами стемнело, а осушившие бутылку «Амаретто» и на совесть поработавшие медицинские нимфы удалились сдавать дежурство, Ларри вышел из комнаты, которую Муса назвал «вон та», бросил взгляд на недвижное тело друга и стал бесшумно пробираться к выходу. Он был уже у двери, когда раздался голос Мусы:

— Ты куда? Мы же договаривались побеседовать по делу, разве нет?

— Да куда уж сегодня, — проворчал Ларри, продолжая двигаться к двери. — Я напился — просто ужас как. Ничего не соображаю. И девочка эта попалась — не девочка, а кошмар. Всего измотала. Нимфоманка. Каждая косточка болит. Давай в другой раз…

Но Муса становился все настойчивее.

— Нет, давай сейчас. Детали можно в другой раз обсудить, а идею я сейчас хочу озвучить. Ты куда? Вернись, я тебе говорю!

Ларри постоял в темноте, сжимая и разжимая веснушчатые кулаки, потом повернулся, медленно и тяжело ступая, прошел по комнате, сел в кресло рядом с кроватью и зажег торшер.

— Погибели моей хочешь, — добродушно сказал он. — Не жалеешь друга. Черт с тобой, рассказывай.

— Идея простая, — сказал Муса. — Я могу договориться, чтобы Завод принял у нас нашу долю в СНК. В обмен на долги.

— Да ты что? — искренне изумился Ларри. — Слушай, это же потрясающая мысль! Погоди! У нас двадцать шесть процентов, блокирующий пакет. По номиналу это… двадцать шесть миллионов. Ну да. А долг — почти шестьдесят!

— В том-то и дело! — радостно улыбнулся Муса. — Я долго думал. Мы им предлагаем весь блокирующий пакет целиком. Право на блокировку решений, ей-богу, стоит шестьдесят миллионов. Против такой сделки ни одна собака возражать не будет.

— Но при этом мы теряем свою долю в СНК, — напомнил Ларри. — И контроль над Заводом. Все, что задумывали, полетит к черту…

— А если станции за гроши продавать, то не полетит? Жить на что будем?

— Не на что будет жить, — честно признался Ларри. — Но Платон на это не пойдет. И знаешь что…

— Что?

— Мне это тоже не нравится.

Муса не сдавался. Завернувшись в простыню, он летал, забыв про хромоту, по больничному номеру и вываливал на Ларри один аргумент за другим. Ларри поворачивался, поскрипывая креслом, и сквозь полузакрытые веки следил за хаотичными передвижениями Мусы. Наконец он поднял руки.

— Ладно, уговорил. Но ты ведь понимаешь, это надо с Платоном согласовывать. Я ему попозже позвоню. Что будем делать, если он не согласится?

Муса перестал бегать по комнате и сел на кровать.

— Объясни ему. Передай все, что я сказал. Он должен понять — другого выхода нет.

— А ты сам не хочешь ему объяснить? Муса поскучнел.

— Это будет не правильно. Он же знает, что я в больнице. Что я не владею ситуацией …

— Ну почему же? — На лице Ларри появилась и тут же исчезла нехорошая ухмылка. — Ты так здорово мне все растолковал. Будто и не выходил из офиса.

Очень убедительно получилось. На Платона должно подействовать. Я бы сказал, что ты полностью в материале.

Муса озадаченно посмотрел на Ларри, помолчал, но потом нашелся:

— Я в общих чертах… А ты знаешь все детали… Я что-не правильно говорю?

— Правильно, — сказал Ларри. — Ты все правильно говоришь. — Заметив, что в глазах Мусы начинает расти тревога, он поспешил переменить тему:

— А кто с Заводом будет договариваться?

— Это я могу взять на себя, — оживился Муса. — Позвоню директору…

— Вот прямо так?

— А что? У нас нормальные отношения. Сегодня же позвоню. Хочешь — прямо сейчас?

— Погоди. Сначала с Платоном… Послушай, а ведь Платон после этого уже не останется генеральным в СНК, так или нет?

— Скорее всего, не останется.

— Какие-нибудь мысли есть?

— Нет.

— А у меня есть, — медленно сказал Ларри. — Платона они, конечно, уберут.

Если там поставят совсем не нашего человека, это будет плохо. Потеряем абсолютно все. Надо так договариваться, чтобы они оставили кого-то из нас.

Смотри, что получается…

Ларри замолчал, думая, стоит ли говорить Мусе про уход Федора Федоровича.

Потом решил, что не стоит. Игра перешла в эндшпиль. Памятуя о данном Федору Федоровичу слове, он дважды пытался сбить Мусу с неизбежной темы: вчера в офисе и сегодня в больнице. Специально привез выпивку, потребовал девок… Хотя и понимал, что все бесполезно и отсрочка ничего не решит. Потому как судьба каждого написана в Книге, и изменить написанное человек не в силах.

— Меня они даже обсуждать не будут, — признался Ларри. — После того, как я их людей погнал… А если тебя?

По блеску в глазах Мусы Ларри понял, что попал в точку. Скорее всего, заводчане начали обхаживать Мусу вскоре после гибели Терьяна. По вполне понятным причинам. Их насторожила начавшаяся возня, и они перестали верить в то, что «Инфокар» устоит и сможет удержать СНК. Сам Муса, перепуганный шумом вокруг иномарок, переживший после расстрела Кирсанова и взрыва в банке сильнейший стресс, который и загнал его в больницу, тоже перестал в это верить.

Под крики «Спасайся, кто может!» он занял стратегически важную позицию у случайно свободной шлюпки и сейчас занес уже ногу над бортом, внимательно следя за тем, чтобы никто из старых друзей не утянул его за собой на дно.

Если затеянный Мусой маневр удастся, если друзья ничего не заметят и увлекутся спасением обреченного корабля, шлюпка успеет отойти на безопасное расстояние, и спасение ему гарантировано.

За правильное понимание ситуации ему даже разрешат немножко порулить.

— Есть смысл вступить в переговоры, — сказал Муса. — На самом деле блокирующий пакет может стоить и больше шестидесяти миллионов. Если мы отдаем его за долги, то логично потребовать, чтобы должность генерального осталась за нами… За мной…

— А не обманут? — спросил Ларри. Он знал, что не обманут и что многое уже обещано. Ему было интересно, как далеко зашли сепаратные переговоры.

— У нас в уставе зафиксировано, — Муса продолжал раскрывать карты, утратив всякую бдительность, — что генеральный директор имеет право получить до десяти процентов акций в доверительное управление. Надо одновременно все подписать — и урегулирование долга, и мое назначение, и договор о доверительном управлении.

Договор должен быть на два года — не меньше. За это время мы выкупим у них обратно шестнадцать процентов акций. По номиналу. С моими десятью будет тот же блокирующий пакет.

Понятно. Все посчитали. Черта с два они позволят «Инфокару» выкупить хоть одну акцию. А если это и случится, то «Инфокар» ждет маленький сюрприз. Никогда акции, переданные Мусе, не будут голосовать в одном пакете с инфокаровскими.

Неважно, как это будет сделано — преждевременным расторжением трастового договора или иным способом, — но будет именно так. Непременно.