Молодой кузнец пошел в отца: крепкий, смекалистый. Тульские купчишки и знатные кузнецы, имевшие на выданье дочерей, невзначай забрасывали словечко Никите:
- Молодчага у тебя сынок, Никитушка. Такому бычку да на веревочке быть... Любая девка обрадуется.
Кузнец сурово сдвигал черные косматые брови; по его большому лбу рябью ходили легкие морщинки.
- Сам знаю. Рано женихаться ему! Работать надо, мастерству учиться. Во как!
В Туле в брусяных хоромах купца Громова, обнесенных дубовым тыном, двадцатую неделю проживал дьяк Пушкарского приказа Утенков. Наехал он на ружейные заводы торопить с заказами и поставками. Дабы не скучать, навез с собой дьяк челядь, мясистую женку и дочку - румяную да смешливую девку с глазами что чернослив. Ее-то на богомолье заметил Акинфка и сразу решил:
"Стащу у дьяка дочку!"
Боязно было говорить с батей, грозный больно. В горнице притихали все, когда входил батя. Одного только Акинфку и жаловал кузнец.
- Ну, что сопишь, аль опять неполадка в кузне? - как-то наморщил лоб Никита.
Акинфка собрался с духом, поднял на батю серые глаза:
- Жениться хочу!
- Ишь ты! - улыбнулся Никита и запустил пятерню в смоляную бороду.
Сын потупил глаза в землю.
- Да-к, - крякнул кузнец. - Кого же приметил?
- Дьяка Утенкова дочку.
Кузнец схватился за-бока:
- Ха-ха-ха... Мать, а мать, сын-то на дьякову дочь зарится. Слышишь, что ли, мать? А-ха-ха...
Дородная женщина неторопливо вышла из-за пестрой занавески и обиженно поглядела на мужа:
- А чем наш Акинфка не пара дьяковой дочке?
Никита ухмыльнулся в бороду, сказал едко:
- Губа не дура! Ин, к какому кусине тянется. Да-а... У дьяка вотчина, крепостные людишки, домишки да торговлишка на Москве, а дочка одна... Ловко!
Женщина осмелела, подняла серые глаза с черной бровью, и тут Никита в который раз заметил, до чего сынок схож с ней.
- Что же, что одна у дьяка дочка. Так и сынок у нас, Демидыч, не простофиля...
- Ой-ох-х, ну вас к богу, - отмахнулся Никита. - Не поднимайте сором на посадье. Поди, засмеют шабры. Я тебе, брат, - тут батька снова сердито нахмурился, - я тебе сватом не буду. Хочешь дьякову дочку - сватай сам...
Акинфка выпрямился, повел серыми глазами:
- Что ж? Сосватаю и сам.
- Ишь ты! - Тут батьке рассердиться бы, но упорство сынка пришлось по душе, он встал со скамьи. - Храбер бобер! А глазами весь в тебя, матка...
Женка Демидова зарделась: "Ишь разошелся батян".
Акинфка дел в долгий ящик не откладывал. Обрядился он в новину и пожаловал на купецкий двор. Дворовые холопы пристали с допросом: "Куда да зачем?"
Твердый характером Акинфка осадил холопов:
- Подите скажите дьяку: пожаловал к нему тульский кузнец Акинф Никитич, хочет о деле молвить...
Дьяк с вечера перехватил через край настоек, медов, объелся солений, блинов, уложил балычка с пол-осетра, - изжога проклятая мучила, да гудело в башке, как из пушек кто палил. Все утро надрывался дьяк от непотребных площадных слов. Ругал купчишек, мастеров, подрядчиков.
Тут о кузнеце доложили. Дьяк сам вышел на крыльцо. Купец Громов богатей, по-боярски хоромы разделал. Крыльцо расписное, узорчатое, с резьбой: петухи, кресты, кружковины - все радовало глаз.
На высоком крыльце, держась за пузатый резной столб, предстал дьяк Утенков; бороденка у него мочальная, морда лисья, хитрая. Стрельнул в Акинфку плутоватым глазом:
- Ты зачем, кузнечишка, пожаловал?
Акинфка шапки перед дьяком не сломил, сказал смело:
- По большому делу, дьяк, явился я. При холопьях как будто и не к месту.
Дьяк как индюк напыжился, налился краской: "Ишь ты, чертоплюй, шапки не ломает, не гнется. Не по чину нос держит".
- Эй ты, худородье, выкладывай тут, за какой нуждой пожаловал? закричал с крыльца дьяк. - Чать, не в сваты пришел?
Акинфка насупился, поднялся на крыльцо:
- А может, и свататься пришел, почем ты знаешь? Хошь бы и так! Я с царем Петром Ляксеичем на одной наковальне ковал...
Дьяк глаза вылупил, от злости в горле заперхало. Повел рыжеватой бровью и закричал тонко, по-бабьи:
- Ах ты, тульская твоя... пуповина, в сваты... Ах ты... Тьфу!
Сочно плюнул под ноги. Акинфка-кузнец не сдался, схватил дьяка за полу кафтана, дернул:
- Ты-то не плюй, може еще сгожусь. Молви: отдашь дочку?
- Ух, - выдохнул дьяк. - Морок тебя возьми! Эй, холопы, гей!..
Со двора набежали людишки, схватили Акинфку. Он отбрыкивался, отбивался; не одному холопу покрушил зубы, посворотил скулы, но осилили его. Подталкивая кузнеца кулаками, холопы приволокли его на широкий купеческий двор, обнесенный дубовым острокольем. Не успел моргнуть глазами Акинфка, как ворота закрылись и загремели запоры.
Что это еще будет? Кузнец поглядел на островье тына и подумал: "Эх, перемахнуть бы через заплот".
В эту минуту в углу двора, в яме, шевельнулось бревно и показалась медвежья лапа.
- Ого! Вот оно што! - ахнул Акинфка. - На людей зверье спущать...
Он разом оглядел двор. Пусто. В окне купецких хором мелькнуло обеспокоенное девичье лицо. "Уж не она ли?" - подумал Акинфка и кинулся к заплоту; там стоял кол. Кузнец схватил его.
Медведь выбрался из ямы и пошел на Акинфку. Поднявшись на дыбы, зверь заревел, занес когтистые лапы, но Акинфка не зевал и дубовьем хватил зверя по голове. Кол разлетелся в щепы. Зверь рассвирепел, сгреб Акинфку, и оба покатились по земле. Кузнец изловчился, выхватил из-за голенища нож и всадил под медвежью лапу...
Смертельно подколотый, истекающий кровью, зверь еле уполз в яму. Акинфка разбежался и перемахнул через тын, оставив на остроколье полштанины.
Задами да огородами кузнец пробрался домой, умылся, переоделся в рабочее рядно и отправился в кузницу.
В кузнице батя с веселой усмешкой оглядел ободранное лицо сына и озорно спросил:
- Что, усватали?
Акинфка промолчал и сильнее заколотил молотом по звонкой наковальне.
Ружья слажены. Дула вытянули из доброго металла, отделали на совесть, ружейные ложа обладили из особой березы - умел ее подбирать Никита, - ложа те вырезаны искусно, плотно ложились в плечо, и оттого ружья били легко и метко. Мастерки работали у Никиты почитай за грош. Жадный и цепкий до работы, Никита выматывал силы людей без зазрения совести. Бились люди, как мухи в паучьих тенетах, день-деньской за один хлеб да квас.