Но оставим это и перейдем к человеку, для которого создано все остальное, и потому он - средоточие высшего ее искусства, посмотрим, создавала ли она столь же преданного возлюбленного, как Феаген {32}, столь же верного друга, как Пилад {33}, столь же доблестного воина, как Роланд {34}, столь же справедливого правителя, как Кир Ксенофонта {35}, столь же совершенного человека, как Эней Вергилия {36}. Но такое не представишь себе даже в шутку, ибо творения Природы - реальность, а прочие - подражание или вымысел, ибо каждому познающему известно, что искусство мастера заключено в Идее или прообразе его труда, а не в самом труде. То, что Поэтом движет Идея, очевидно, поскольку от воображения зависит совершенство творимого им. Но и не только от воображения, хотя так обыкновенно говорят нам строители воздушных замков; оно еще должно быть облечено в плоть; создание Кира как особенного совершенства может быть доступно и Природе, но только Поэт может показать его миру так, чтобы явилось много подобных Киров, пусть только увидят они воочию, зачем и как создавал его создатель.
И пусть не покажется слишком дерзким сопоставление плодов человеческого разума и Природы, воздайте лучше заслуженные похвалы небесному Создателю за создателя земного, ибо, сотворив человека по своему подобию, он поставил его выше всех других творений. С наибольшей очевидностью это предстает в Поэзии, в которой человек, познав силу божественного дыхания, создает произведения, затмевающие создания Природы, - и это важный довод против тех, кто мучается сомнением со времени первого падения Адама, с тех пор, как наш вознесенный разум {37} заставляет нас стремиться к познанию совершенства, а поверженная воля не позволяет достичь его. Немногие поймут мои доводы, и не все согласятся с ними. Однако и того довольно будет с меня, коли согласятся со мною, что греки не без причины дали Поэту титул выше всех других титулов.
Теперь, чтобы лучше познать истину, мы перейдем к доказательствам более бесспорным, и я уповаю на то, что хоть они и не будут содержать в себе такой несравненной хвалы поэту, какая заключена в этимологии его имени, все же описание Поэзии, коль не будет оно никем опровергнуто, по справедливости станет частью нашего славословия.
Поэзия - это искусство подражания, оттого Аристотель называет ее mimesis, то есть воспроизведение, подражание, преобразование, или метафорически - говорящая картина, цель которой учить и доставлять удовольствие.
В ней три вида {38}. По времени и по совершенству созданного первенствуют в ней подражавшие непостижимому в своем совершенстве Богу: Давид в Псалмах, Соломон в Песни песней, Экклезиасте и Притчах, Моисей и Дебора в Гимнах, а также создатель Иова {39}. Ученые мужи Эммануил Тремелий, Франциск Юниус {40} и другие называли эти творения поэтической частью Библии. И против них ни слова не возразит тот, кто с должным благоговением чтит Святой Дух. К тому же виду, хоть они и посвящены ложным богам, относятся творения Орфея, Амфиона, Гомера (его Гимны) {41} и многих других греков и римлян. Обращаться к этой поэзии должно, если следовать совету святого Иакова {42}, чтобы выразить радость пением псалмов, и я знаю, что многим она приносит покой; в непреходящей ее благости они обретают успокоение от скорбной муки смертных грехов.
Второй вид творят те, кто имеют дело с предметами философскими, нравоучительными, как Тиртей, Фокилид или Катон {43}; природными, как Лукреций или Вергилий в "Георгиках" {44}; астрономическими, как Манилий или Понтано {45}; историческими, как Лукан {46}: и кому он не по вкусу, пусть ищет вину в своем суждении, лишенном вкуса, а не в изысканной пище изысканно поданных знаний.
Но поскольку создатели второго вида ограничены изучаемым предметом и не могут вольно следовать за собственным воображением, то поэты они или нет пусть спорят грамматики, мы же перейдем к третьим, настоящим поэтам, из-за которых в первую очередь и начат был этот разговор. Между теми и этими такая же разница, как между низшим сословием художников, которые лишь перерисовывают лица, увиденные ими, и высшим сословием художников, которые, подчиняясь единственно своему разуму, с помощью красок одаривают вас тем, что более всего достойно лицезрения: таков решительный и печальный взгляд Лукреции {47}, казнящей себя за чужую вину, да и писана здесь вовсе не Лукреция, потому что художник никогда ее не видел, а видимая глазу красота добродетели. Эти третьи {48} и есть те, которые должным образом подражают, чтобы научить и доставить удовольствие, и, подражая, они не заимствуют ничего из того, что было, есть или будет, но, подвластные лишь своему знанию и суждению, они обретаются в божественном размышлении о том, что может быть или должно быть. Именно их как первых и благороднейших по справедливости можно назвать vates, именно их чтят величайшие умы разных прекраснейших стран, называя упомянутым уже словом "поэт", ибо они воистину творят, подражая, и подражают, ведомые двумя целями: доставить удовольствие и научить. Они доставляют удовольствие, дабы побудить людей к восприятию той добродетели, от которой, не получая удовольствия, те сбежали бы, как от незваной гостьи, и учат, то есть заставляют людей свести знакомство с добродетелью, на которую они обращают их внимание. Это благороднейшая цель, к которой когда-либо было направлено познание, и все же находятся праздные глотки, облаивающие поэтов.
Творения этого вида подразделяются на более мелкие подвиды, и самые значительные из них Героический, Лирический, Трагический, Комический, Сатирический, Ямбический, Элегический, Пасторальный и некоторые другие. Одни называются соответственно своему содержанию, другие - типу стиха, поскольку большинство поэтов имело обыкновение наряжать свои поэтические творения в метрические одежды, которые называются стихами: именно наряжать, так как стихотворчество есть лишь украшение Поэзии, но не ее суть. Много было прекраснейших поэтов, которые никогда не писали стихами, зато теперь у нас хватает рифмоплетов, недостойных называться поэтами. Вспомним, например, Ксенофонта, который подражал столь совершенно, что оставил нам под именем Кира effigiem justi imperil - изображение справедливого владыки (как сказал о нем Цицерон {49}), сотворив таким образом безупречную героическую поэму. Подобно ему Гелиодор сочинил изысканнейшую картину любви - "Феаген и Хариклея" {50}. А ведь оба писали прозой. Я говорю это затем, чтобы показать, что не рифма и не метр - характерный признак поэта, как не длинная мантия - адвоката, и даже явись он в суд в доспехах, все равно он будет адвокатом, а не воином. Только созданные воображением поэта недюжинные образы добродетелей, пороков и прочего, неотрывные от доставляющего удовольствие учения, и есть то отличие, по которому должно узнавать поэта. Но, несмотря на то, что поэтический сенат выбрал одеяние из стихов как самое достойное, если содержание Поэзии не имеет пределов, то и в манере она не может быть ограничена, лишь бы поэты не произносили слова (как в застольной беседе или во сне), - будто ненароком вылетают они изо рта; каждый слог в каждом слове нужно тщательно взвешивать в соответствии с достоинством предмета.