- Ах, так? Убирайтесь к черту, откуда пришли, не то мы заставим вас убраться!

Дрожь и ропот прошли по толпе: она напирала вперед. Штыки инстинктивно отступили. Берн вскочил на выступ скалы.

- Назад, товарищи! - крикнул он. - Эти негодяи нарушают закон и хотят вызвать бунт. Мы не пойдем на это. Есть другие пути. Повернем назад. Мы передадим свои условия через доверенное лицо.

Но ропот усилился; дорога густела и чернела. Длинное тело толпы вздулось и грозило, прорвав первые ряды, заполонить маленькое пустое пространство, отделявшее ее от солдат. Деревянные лица солдат (это были наемные стрелки, одетые в форму полиции штата) побледнели, глаза стали пустыми. Вдруг полыхнул - ниоткуда - револьверный выстрел, и вместе с эхом, раскатившимся по горам, раздался вопль женщины. Солдаты отступили назад, на скале прерывисто застучали пулеметы. Эхо, громоздясь, спотыкаясь, падая, поскакало по горам; дорога дрогнула, как при землетрясении, и обратилась в бегство. Потом сразу эхо оборвалось; безмолвие сомкнулось вокруг десяти тел, раскинувшихся в придорожной грязи: восемь углекопов и две женщины.

Страх овладел солдатами. "Забастовщики стреляли первыми", - жаловались они. "Забастовщики стреляли первыми", - убеждал главный город округа Хоутон. "ЗАБАСТОВЩИКИ СТРЕЛЯЛИ ПЕРВЫМИ!" - кричали заголовки центральных газет. Страх овладел солдатами. Поэтому в тот же день несколько солдат пробрались в поселок Ральстон и подожгли его. Когда женщины с детьми на руках стали выбегать из хижин, солдаты (так велик был овладевший ими страх) подняли револьверы, и три женщины, обливаясь кровью, упали в канаву. Но страх все еще не покинул солдат.

На следующий день вооруженный дозор углекопов подстерег в засаде у самой деревни отряд солдат и восемь человек положил на месте. Остальные вернулись в город. Теперь наконец они могли рассказать, что внушило им такой страх: повсюду в горах засада, восемь стрелков полиции убито; неудивительно, что (за день до того!) пришлось поджечь поселок и пустить в ход оружие. Директора шахт по телеграфу вызвали в Хоутон самых дорогих корреспондентов, чтобы те оповестили мир о злодействах забастовщиков. Возникла новая организация: Американская лига индустриального просвещения, которая наводнила редакции всех газет, все церкви, библиотеки, университеты, все общежития ХСМЛ [Христианский союз молодых людей] превосходно оформленными и отпечатанными листовками и брошюрами. В этих брошюрах питомцы старейших университетов страны - Гарвардского, Принстонского, Йельского - и других знаменитых учебных заведений в гладких фразах разъясняли всему свету гнусный смысл деяний ИРМ и беспристрастно доказывали их непосредственную связь с немецким кайзером, итальянской мафией и российскими нигилистами; сокрушались по поводу пагубного и развращающего влияния этих изменнических элементов на невежественных горнорабочих (из которых большинство, конечно, иностранного происхождения); повествовали о преступном прошлом Джона Берна и других вождей, не забывая при этом и Джейн Прист, обыкновенную проститутку, осквернившую не только тело, но - увы! - и дух двадцати тысяч шахтеров. В других брошюрах излагался принцип деятельности, свободной от вмешательства чуждых организаций, - принцип, за который лига, губернатор штата, Союз граждан и дирекция шахт готовы биться до победного конца... готовы положить свою жизнь, если понадобится. Шахтовладельцы горят нетерпением вступить в переговоры со своими рабочими; большинство злоупотреблении, послуживших поводом к стачке (незначительные злоупотребления действительно имели место), уже искоренены. Но как иметь дело с людьми, которые идут на поводу у безбожников и заклятых врагов конституции?

Между тем случилось так, что десятка два забастовщиков, не внявших увещаниям брошюрок или, может быть, даже не ведавших о существовании Американской лиги индустриального просвещения, - десятка два из тех, чьи дома были сожжены и жены убиты, не присутствовали на собрании союза, когда Берн и другие руководители забастовки предостерегали против слепой ярости, которая может обернуться против самих рабочих. В то время как собрание голосовало за политику сдержанности, эти люди подкопались под склад из рифленого железа близ спуска в Ральстонскую шахту. Охрана перепилась и спала глубоким сном (а те, кто не спали, веселились с женщинами, приведенными из ближайшего городка), и забастовщики нашли и взяли то, что искали. Перед самым рассветом глухой гул послышался под землей; когда проснулась охрана, гул перешел в рев пламени: взорвалась Ральстонская шахта.

На Уолл-стрит акции двух или трех угольных компаний упали на пять пунктов; крупные дельцы усмехнулись и стали покупать эти акции. Потом все междугородные линии столицы штата долго были заняты срочными переговорами между нью-йоркскими юристами и губернатором штата. Припевом всех переговоров было: "Добыча угля должна идти бесперебойно". Губернатор отправил в Хоутон еще три полка и поручил своему секретарю (воспитаннику Гарвардского университета и члену Социалистического клуба) составить воззвание о законе, порядке, неотъемлемых правах трудящихся и об анархистской опасности, занесенной из охваченной войной Европы. Неделю спустя (это было в сочельник) к платформам товарной станции Хоутона подошли специальные поезда под усиленным конвоем войск. Высадились люди с потухшим взглядом, без лиц (у таких, как они, нет лиц), - люди, с которыми не пожелали бы знаться хобо и которым последний бродяга не пожал бы руки. Штрейкбрехеры - подонки копей, неудачливые шахтеры и неудавшиеся преступники, англосаксы, негры, славяне, евреи, итальянцы, метисы - были водворены в копи, и шахты начали работать. На Уолл-стрит две или три угольные компании за четыре часа (это было в сочельник) наверстали все потерянное за две недели.

В своих уютных кабинетах священники просматривали рождественские проповеди, в которых особенно подчеркивалась необходимость мира на земле, любви к ближнему и (в качестве временного мероприятия) необходимость выслать за пределы страны всех иностранных смутьянов. У шахтеров в рабочих поселках истощались последние запасы бобов и кукурузы, от которых у детей был понос. Маркэнд съездил в ближайший большой город, потребовал по телеграфу денег, снарядил десять грузовиков с мукой, молоком, свининой, апельсинами, картофелем и сам отправился с ними в Хоутон. В сочельник, на последнем перегоне перед Беддо, из кустов появился отряд людей шерифа; Маркэнда и шоферов угнали в горы, а машины были сброшены в пропасть. Люди шерифа только исполняли приказ. В округе было объявлено военное положение, и охрана получила специальное предписание из генерального штаба: