Уже через три часа после всех своих раздумий и разговоров Андрей Т. шагал по мягкой лесной дорожке, проложенной в замусоренном лесу. Места были обжитые, то и дело приходилось огибать какой-нибудь огород, или свалку, или ржавый кузов троллейбуса, неизвестно каким волшебником занесенный в эти пригородные края.

Лес был исполосован просеками, оголён вырубками, изрыт траншеями и карьерами, но странно тих и непривычно безлюден. То есть люди кое-где попадались, но это были, должно быть, дачники - они ходили, словно бледные тени, на вопросы отвечали невнятно, заикались и пожимали плечами. Ни о каких живодёрнях, тубдиспансерах и мыловаренных фабриках они знать не знали и ведать не ведали.

Спиха, притороченный ремешком к джинсам, порою судорожно вздыхал, то ли от переизбытка в лесном воздухе кислорода, то ли от воспоминаний о пережитом в детстве выстреле из лазерного оружия. Андрей Т. посматривал на часы и на клонящееся к закату солнце. Ровно в 18-00 Спиха выдавил из себя голосом московского диктора: "Вёрсты чёрт мерил, да в воду ушёл", потом сглотнул, как удавленник, и в атмосфере что-то переменилось.

Воздух стал какой-то другой, не лесной, а пустой и спёртый, как в закупоренном наглухо кабинете. В горле неприятно защекотало. И мох вокруг, наполненный тенями и светом, резко потемнел и увял, и муравьиные ручьи под ногами замерцали змеиным блеском, и деревья посуровели и поникли, и солнце - красное солнышко - сделалось каким-то синюшным, и на нем, как больной нарост, вздулась шишка сливовидного носа, блестящего, в трещинах и ложбинках, словно сделанного из папье-маше.

- А шнурочки я тебе не верну, не понадобятся тебе шнурочки, - сказало заболевшее солнце с гнусавой ласковой хрипотцой, тараня лицо Андрея полями широкой шляпы и сверля его вкривь и вкось смоляными стёклышками очков. - В белых тапках тебе скоро лежать в сосновом гробу по наивности своей и доверчивости.

- Как это? - Андрей Т. не понял.

- А вот так, - ответило солнце и ткнуло подагрическим пальцем Андрею за левое плечо. - Вон она, пятая мыловаренная фабрика, видишь, дым из трубы? - Андрей Т. повернул голову и увидел низкорослое здание с черной пароходной трубой, из которой неряшливыми клубами к небу уходил дым. Рядом, понурив головы, сидели дохлые, замученные дворняги. Стрелка на чугунном столбе показывала на деревянный барак, где красными плакатными буквами на воротах было написано: ЖИВОДЁРНЯ. - Гляди, гляди, - сказало за спиной солнце, - такое ни в каком кино не показывают. - Ворота живодёрни раскрылись, и оттуда раздался свист. Собаки подняли морды. "Тю-тю-тю, доходяги", - послышался из ворот голос. Собаки неуверенно поднялись. "Кушать подано", - из проёма высунулась рука. Она сжимала поддон с кусками сырого мяса. Собаки весело заворчали и скопом устремились в ворота. - Жрать захочешь, последнюю шкуру с себя отдашь, - хихикнуло за спиной солнце. Андрея Т. передёрнуло. - Ладно, - сказало солнце, - мыловаренную фабрику мы, считай, прошли, живодёрню тоже, ну, свалку и диспансер опускаем, это так, ничего особенного. Что у нас там осталось? Так-так-так, бетонный забор - ну и чёрт с ним, с этим забором, все равно за ним одни мухоморы, а учебные стрельбы начнутся только через неделю. Болото! Хе-хе, болото. Да, кстати, а где твои болотные сапоги? Там же без них хана. Эх, молодёжь, молодёжь, никакой у вас нынче памяти. Придется опустить и болото. - Солнце хрипло прокашлялось. - Ладно, считай, пришли. Вышку я тоже вычеркнул, и часового, и твои документы, ты же всё равно их забыл. А теперь открывай глаза.

ГЛАВА 3

Солнце было на месте, где ему полагалось быть, - то есть на вечереющем небе. Правда, небо это было забрано в переплёт окна, и по пыльному надтреснутому стеклу путешествовали полусонные мухи.

- Где я? - спросил Андрей Т., обращаясь неизвестно к кому.

- В ЗАМАСКе, где же еще, - обыденным голосом ответил Андрею Т. неизвестно кто.

- В замазке, - автоматически повторил Андрей Т., представив себя маленьким паучком в янтаре, глядящим на мир вокруг остекленевшими доисторическими глазами. - То есть как это? - дошла наконец до Андрея вся нелепость услышанного ответа. - Какая, к черту, замазка?

- ЗАМАСКа - она не "какая", она - "какой". Заповедник Материализованных Сказок, сокращенно - ЗАМАСКа.

Медленно, словно после дурного сна, Андрей Т. приходил в себя. Потрогал пальцами веки, надавил на глазные яблоки. Голова вроде бы не болела, руки-ноги были на месте.

- Тоже мне - Заповедник, - услышал он прежний голос. - Только одно название.

Андрей Т. повернул голову от окна. И тут же об этом пожалел. На зашарпанном, вытертом ногами линолеуме, застилающем разбегающийся в обе стороны коридор, у стены напротив него стоял дряхлый, седой петух и жаловался человеческим голосом:

- Голые помещения, никаких удобств. Хоть бы рога какие на стенку повесили, какой-никакой насест.

- Денег у них нет на рога, - послышался голос сбоку. Андрей Т. посмотрел туда, и сердце его покрылось изморозью. Навстречу ковылял волк. Весь он был какой-то побитый, с опущенными не по-волчьи ушами и с волочащимся по полу хвостом.

- Знаем мы ихние "нету денег". - Петух приподнял крыло и почесал клювом под мышкой. - Сами, вон, дворцов понастроили. В дублёнках ходят, на "мерседесах" ездят. А тут протирай перья об их линолеум, мерзни на подоконниках, не жизнь, одно прозябание. Да я, когда при царе Дадоне в охране служил, ел - от пуза, и не какое-нибудь там гнилое пшено, а пшеницу, самую что ни на есть отборную. И пил - по утрам квасок, за ужином - то винцо, то бражку. И если что не по мне, у меня разговор короткий слечу, бывало, со шпиля да обидчику клювом в глаз. Царь, не царь - это мне всё равно: глаз - вон, и к следующему клиенту. Отбою, между прочим, от предложений не было. В деньгах купался, как теперь вон эти в своих личных бассейнах.

- Да уж. - Волк уселся рядышком с петухом и стал нервно бить хвостом о линолеум. - Не кормят почти, не поят, кино - только по воскресеньям, и то крутят одно и тоже. Лично меня от "Семнадцати мгновений весны" уже одной водою тошнит. Я Штирлица этого сил моих нет как ненавижу. Попался бы он мне в свое время где-нибудь в чистом поле, никакая б ему фашистская ксива не помогла. И "Титаник" их этот - тоже дерьмо. - Волк вздохнул, в глазах его блеснула слеза. - Продать они нас хотят, вот что я вам скажу. В Диснейленд, в Мульттаун, американцам. Не выйдет. - Волк встал на все лапы и грозно оглядел коридор. - Я им не какой-нибудь безродный космополит. Родина моя мать, а Тамбов мне заместо папы...