Однако в частном разговоре генерал Брук сказал мне, что премьер-министр был бы рад пересмотреть планы наступления через Ла-Манш, и причем основательно, чтобы исключить эту идею из принятой союзниками стратегии. Брук командовал корпусом в скоротечной кампании на Европейском континенте в 1940 году, и Александер, и Монтгомери служили в его корпусе. Импульсивный по натуре, как это свойственно ирландцам, Брук был исключительно умным профессионалом, искренне преданным единственной цели — выиграть войну. Когда я впервые встретил его в ноябре 1941 года, он показался мне скорее находчивым, чем вдумчивым, и скорее прозорливым, чем мудрым. Однако постепенно я понял, что его манера поведения, которая казалась мне странной, есть чисто случайное проявление его необычного характера, что он был искренен, хотя ему и недоставало той особенности, какая была присуща генералу Маршаллу, — спокойно взвешивать противоречивые факторы в проблемы и принимать после этого твердое решение. Вскоре я понял, что работать с ним легко. Он не боялся остро и решительно высказывать свое мнение и делал это прямо и честно, даже если оно расходилось с мнением других. Горячие официальные споры никогда не отражались на дружественности его личных контактов или на безоговорочной поддержке им тех или иных предложений. Его следует отнести к категории блестящих военных профессионален. Поэтому я внимательно слушал в тот момент, когда генерал Брук излагал свою точку зрения.

Он сказал, что поддерживает идею использования нашей военно-морской и воздушной мощи для блокады Германии и уничтожения ее промышленности, уклоняясь от крупных сухопутных сражений на главных фронтах. Он придерживался мнения, что в большом сухопутном сражении мы оказались бы в крайне невыгодном положении и понесли бы огромные и бесполезные потери. Он не хотел бы открывать более крупный фронт, чем тот, который мы могли поддерживать в Италии. Я не знаю, соглашался ли премьер-министр с той частью этого заявления, которая поддерживала откладывание на неопределенное время наступление через Ла-Манш, но генерал Брук действительно хотел направить в Италию максимальное количество союзных войск из имевшихся на Средиземноморском театре военных действий.

Любое предложение об отказе от операции «Оверлорд» или намек на это всегда могли служить поводом для того, чтобы генерал Маршалл и я решительно и бескомпромиссно выступили против такого нарушения согласованного решения. Мы оба не только поддерживали все те основные соображения, побудившие первоначально принять концепцию операции «Оверлорд» как нашего главного стратегического усилия в Европе, и не только повторяли их при любом удобном случае, но и внимательно рассматривали каждое предложение относительно использования войск в других местах, если оно отодвигало перспективу проведения операции «Оверлорд». Мы оба допускали, что успешное вторжение в Южную Италию принесет выгоду, и стремились к этому, но мы решительно отказывались связывать себя или союзные войска с кампанией выигрыша всей войны с помощью итальянского варианта.

Это и другие соображения привели нас к соглашению, которое, по существу, оставило вопросы использования благоприятных условий Сицилийской операции на мое усмотрение; в соглашении подчеркивалась большая для нас ценность аэродромов у Фоджи, однако предполагалось, что я воспользуюсь любой благоприятной обстановкой, чтобы вторгнуться в Италию. Поскольку для снабжения нас в Италии необходимо было иметь крупный порт, город Неаполь был назван в качестве второго принципиально важного для союзников пункта.

На этом совещании долго обсуждался вопрос относительно плана подвергнуть бомбардировке сортировочные станции возле Рима. Все соглашались с тем, что не следует наносить бессмысленные разрушения Вечному городу — такова была наша политика в отношении всех реликвий древней цивилизации Италии, но было общеизвестно, что немцы воспользовались нашей сдержанностью в отношении Рима, превратив его в главное связующее звено в своей системе коммуникаций. Никакого окончательного решения тогда не было принято, но позднее нам разрешили бомбить сортировочные станции при соблюдении особой осторожности, чтобы не причинить вреда Риму и Ватикану.

За месяц до начала Сицилийской кампании о ней в деталях было сообщено представителям нашей прессы. Этот беспрецедентный шаг был предпринят, как ни парадоксально, в целях обеспечения секретности.

Я считал, что должен положить конец всяким прогнозам военных репортеров относительно будущих намерений войск союзников. Мне было известно, что немцы внимательно следят за нами, и просто поразительно, какими мастерами становятся офицеры разведки в сведении воедино отдельных обрывочных, на первый взгляд, несущественных данных для составления общей картины намерений противника. В это время Северная Африка превратилась в муравейник, в котором все готовились к вторжению на Сицилию. На каждом участке побережья, где только было возможно, проводились учения; порты заваливались грузами военного назначения; во всех гаванях и бухтах стояли десантно-высадочные катера. Казалось бесспорным, что если репортеры в поисках интересных репортажей для своих газет и радио будут продолжать сообщать о развернувшейся деятельности наших войск, то вскоре противник сможет дедуктивным способом довольно точно определить силы и время нашего вторжения, даже если нам удастся скрыть предусмотренные районы десантирования.

В периоды затишья на фронте репортеры имеют привычку заполнять свои репортажи всякого рода предположениями, а поскольку после нескольких месяцев пребывания в действующей армии любой корреспондент приобретает значительное мастерство в интерпретации будущих событий, то усиливалась опасность, что вскоре противник будет знать о наших планах в деталях. Я не думаю, что рассуждения таких военных аналитиков на родине, вдали от театра военных действий, представляют какую-либо существенную ценность для противника. Их заключения, составляемые вдали от событий, основываются на самой поверхностной информации, и обычно они скорее забавны, нежели опасны, хотя и становятся опасными по мере приближения к истине и использования статистических сведений в подкрепление своих предположений. Однако совершенно иное дело, когда репортеры высказывают свои предположения, находясь в действующей армии. В силу врожденного отвращения к не разъясненному введению цензуры и, больше того, в силу доверия, которое у меня сложилось к честности репортеров, я решил посвятить их в свои тайны.

Это был эксперимент, который я бы не особо хотел повторить, поскольку такое раскрытие секретов возлагает тяжелое бремя на человека, первой обязанностью которого является сохранение этих секретов в тайне. Но, делая это, я сразу же возложил на каждого репортера на нашем театре военных действий ответственность, какую испытывали я и мои коллеги. Успех был полный. Впредь, начиная с этого момента и до начала операции, никаких рискованных сообщений не было отправлено с театру военных действий и ни один представитель прессы не пытался отправить такой материал, который мог бы иметь какую-либо ценность для противника. Уже после того как операция была завершена, многие корреспонденты говорили мне о том страхе, который они испытывали, опасаясь даже косвенного раскрытия секретов. В период подготовки к операции они с неохотой обсуждали даже между собой этот вопрос и выдумывали самые изощренные наименования для отдельных предметов боевого оснащения войск и деталей планируемой операции.

Рты у всех раскрылись, когда я начал совещание с репортерами сообщением, что в начале июля мы вторгнемся на Сицилию, что 7-я армия под командованием генерала Паттона будет десантироваться на южном побережье острова, а английская 8-я армия под командованием генерала Монтгомери — на восточном побережье к югу от Сиракуз. Наступило почти мучительное молчание, когда я говорил, что генерал Александер будет командовать обеими армиями и что мы уже осуществляем подготовительные воздушные операции, чтобы уничтожить авиацию противника, перерезать его морские и наземные коммуникации и тем самым ослабить вражескую оборону. Я сообщил репортерам, что мы осуществляем эти воздушные налеты таким образом, чтобы заставить противника поверить, что мы атакуем западную оконечность острова. Я также сообщил, что в операции мы используем воздушно-десантные войска в значительно более крупных масштабах, чем где-либо до сих пор.