Я нашел, что президент при рассмотрении текущих африканских проблем не всегда с достаточной четкостью видел разницу между условиями военной оккупации вражеской территории и той обстановкой, в какой мы оказались в Северной Африке.[17]

Постоянно ссылаясь на планы и предложения, касавшиеся местного населения, французской армии и правительственных чиновников, он говорил в форме приказов и предписаний. Нужно было напомнить ему, что с самого начала мы действовали здесь в соответствии с политическим курсом, нацеленным на приобретение и использование будущего союзника, что мы только пытались заставить постепенно расширить базу для управления, чтобы в конечном счете передать все внутренние дела под контроль местного правительства, а это отнюдь не имело ничего общего с системой управления завоеванной страной. Он, конечно, соглашался с этим, понимая, что лично участвовал в первоначальном формулировании этой политики задолго до вторжения, но вместе с тем продолжал, возможно, подсознательно, обсуждать местные проблемы с точки зрения завоевателя. Для нас было бы значительно легче, если бы мы могли так действовать! Однако он заметил со свойственной ему прозорливостью, что будет совершенно уместно обусловливать поставки вооружения для французов в значительных количествах, чего они упорно добиваются, принятием ими американских взглядов в отношении стратегии в Европе, согласием использовать французские базы в интересах союзников и постепенной, но не затягиваемой заменой французских должностных лиц, неприемлемых для американского правительства. Было очевидно, что, пока они не будут в целом поддерживать нас в этих важных вопросах, вооружать их бесполезное дело.[18]

Он был особенно озабочен тем, чтобы удержать Буассона у власти во Французской Западной Африке.

Для меня наиболее важной частью всей нашей беседы были полученные от него заверения, что он твердо придерживается нашей основной концепции в европейской стратегии, а именно вторжения на континент через Ла-Манш. Он был уверен, что весенняя и летняя кампании на Средиземном море приведут к положительным для союзников большим результатам, но вместе с тем он смотрел на них как на подготовку к огромному предприятию, согласованному почти год назад в качестве главного направления усилий союзников для нанесения поражения Германии.

Когда я позднее посетил Черчилля, то с большим для себя облегчением получил аналогичные заверения. Он сказал: "Генерал, я здесь слышал, что мы, англичане, якобы намереваемся уклониться от плана «Раундап». Это не так. Я дал слово, и я его сдержу. Однако теперь перед нами раскрываются прекрасные возможности, и мы не должны упустить их. Когда подойдет время, вы найдете англичан готовыми выполнить свою роль в другой операции". «Раундап» было кодовым наименованием, позднее его изменили на «Оверлорд».

Президент надеялся на быстрое урегулирование французских политических проблем путем примирения между Жиро и де Голлем, полагая, что сумеет убедить их объединить свои силы и тем самым наилучшим образом послужить интересам Франции. В ходе беседы, которая то и дело переходила на детали личного характера, я был поражен его феноменальной памятью. Он вспомнил, что мой брат Милтон посетил Африку, и сказал мне, почему он назначил его в управление военной информации, которое возглавлял Элмер Дэвис. Он на память процитировал целые предложения, почти абзацы, из радиограммы, которую я направил в США, объясняя суть дела Дарлана, и заявил, что она была исключительно полезной и помогла рассеять на родине опасения, будто все мы постепенно становимся фашистами.

Уже после того как я вернулся в Алжир, президентом и премьер-министром были объявлены условия "безоговорочной капитуляции противника". В то время для меня более важное значение имело решение о том, что английская 8-я армия и "ВВС пустыни" переходили в мое подчинение. Об этом плане меня проинформировали еще в Касабланке, но о его окончательном одобрении я узнал позднее, когда генерал Маршалл приехал ко мне в Алжир. Генерал Александер должен был стать заместителем главнокомандующего союзными силами; адмирал Каннингхэм оставался у меня в качестве командующего военно-морскими силами, а главный маршал авиации Артур Теддер назначался командующим военно-воздушными силами. Предполагалось, что эти назначения вступят в силу в начале февраля.

Такое развитие командной структуры меня особенно радовало, ибо это означало прежде всего полное единство действий на Центральном Средиземноморье и обеспечивало необходимый механизм для эффективной координации тактических и стратегических усилий союзников. Я информировал президента и начальника штаба Маршалла, что буду с готовностью работать под руководством Александера, если ему передадут командование союзными войсками. Я сделал такое предложение в связи с тем, что после объединения союзнических сил с войсками, прибывшими из североафриканских пустынь, англичане численно превзошли нас.

Другие решения, принятые на конференции в Касабланке, касались последующих наших операций и сводились в основном к подготовке наступления на Сицилию, как только Северная Африка будет очищена от войск держав оси.

Остальная часть января и начало февраля прошли в спешной работе по организации обороны, в улучшении аэродромов, в доставке на фронт подкреплений как в живой силе, так и в боевой технике. Ряд последовательных, относительно небольших по масштабам атак противника не позволил нам в полной мере осуществить сосредоточение наших сил и свести их в соответствующие формирования. Это особенно серьезно сказалось на американской 1-й бронетанковой дивизии, которую командующий 1-й армией счел необходимым использовать сравнительно небольшими частями в сильно растянутой по фронту полосе обороны.

После завершения конференции в Касабланке генерал Маршалл и адмирал Кинг прибыли в Алжир, и мы втроем проанализировали сложившуюся обстановку. Все понимали ту опасность, которая таилась во временной моей неудаче с захватом намеченных объектов до наступления зимы, и поэтому энергично поддержали наши действия; адмирал Кинг говорил, что "всем известно, что получается, когда командующие сидят сложа руки и ждут наступления противника. Продолжайте вести боевые действия!"

Я считал, что генерал Александер и главный маршал авиации Теддер присоединятся к нам в Тунисе 4 или 5 февраля, и с нетерпением ждал их прибытия, чтобы совместно улучшить управление войсками. Поскольку генерал Андерсон, командующий английской 1-й армией, первоначально действовал со своими войсками исключительно на севере, то его связь и командный пункт были размещены так, что ему было крайне трудно осуществлять эффективное руководство войсками на центральном и южном участках растянутой обороны. Плохое состояние системы связи с запада на восток через Северную Африку не позволяло мне постоянно держать под своим контролем все то, что, по существу, составляло единый фронт. Прибытие Александера автоматически исправило бы это положение.

Я все еще был обеспокоен тем, поймут ли Андерсон и Фридендолл, что мои планы в Южном Тунисе временно носят оборонительный характер и что такое построение боевого порядка наших войск было предпринято для обеспечения безопасности и сохранения за собой передовых аэродромов. 18 января я вылетел в Константину, где провел совещание с генералами Андерсоном, Фридендоллом, Жюэном и группой штабных офицеров. Я еще раз указал Андерсону, чтобы он держал в подвижном резерве как можно больше сил из 2-го корпуса, в частности 1-ю бронетанковую дивизию, и подтвердил данное ранее указание о совершенствовании обороны на южном участке. Я сообщил участникам совещания, что все, о чем я узнал в Касабланке относительно наступления войск Александера через пустыню в западном направлении, лишь подчеркивает необходимость надежного прикрытия района предстоящего соединения наших армий. Теперь следовало осуществлять небольшие вылазки, разведывательные поиски, но не делать никаких шагов, которые вывели бы нас из равновесия. В ходе одной из моих последующих поездок на фронт 1 февраля я вновь встретился с Андерсоном и повторил ему мои указания о том, что на южном участке должен быть сильный подвижный резерв. Однако неспособность плохо вооруженных французских войск выдержать повторявшиеся, хотя и несильные, атаки противника в горах мешала Андерсону выполнять эти указания. Он был вынужден постоянно затыкать бреши на центральном участке, привлекая туда английские и американские части для предотвращения возможного прорыва немцев.