Есть еще одна легенда, созданная европоцентристской ориенталистикой. Это - утверждение, будто персидско-таджикская поэзия по преимуществу панегирична. В связи с этим отметим, что наряду с поэтамицаредворцами на Востоке были люди, резко осуждавшие "придворность".

Приведенные в предлагаемом сборнике стихи Насира Хосрова или Хакани говорят об этом лучше, чем любая статья.

Нельзя не принимать во внимание одного очень важного обстоятельства. Шахи и султаны содержали корпус придворных поэтов и даже воевали между собой за возможность иметь при своем дворе лучших и талантливейших не просто потому, что любили истинную поэзию. Они знали, что стих популярного поэта тут же выйдет за пределы дворца, станет достоянием базара средоточия идеологической жизни того времени. Но мог ли действительно творческий человек ограничиться ролью проводника царских идей? Не мог, и это очевидно. Настоящие поэты, люди думающие и не чуждые политике, использовали свое положение для того, чтобы, излагая порой волю повелителей, донести до парода собственные прогрессивные идеи, часто в аллегорической форме. Прекрасный пример - "Шах-наме" Фирдоуси.

В поэме проводилась политическая линия бухарских правителей из династии Саманидов, которые прямо или косвенно были заказчиками Фирдоуси. Когда роль повелителя Хорасана и части Средней Азии перешла к султану Махмуду из города Газни, поэт сделал попытку придать своему произведению новую политическую ориентацию. В те времена это было привычно и неизбежно. Махмуд отверг или недооценил "Шахнаме". Но вряд ли только потому, что изменения конкретной политической обстановки были учтены в новой редакции недостаточно полно. Для султана была неприемлемой вся внутренняя логика поэмы. Да, в "Шахнаме" воспеваются деяния иранских царей - мифических и исторических, но нельзя не согласиться с А. А. Стариковым, отмечавшим, что за описанием царских династий в "Шах-наме" скрыта "народная тенденция, противопоставленная абсолютизму владык Ирана" [Стариков А. А. Послесловие к книге Фирдоуси "Шах-наме", т. 1. М., 1957, с. 500]. Недаром главный персонаж поэмы - не царь, а эпический герой Рустам. У нас во "Владимирском цикле" былин тоже главный - не князь Владимир, а народный богатырь Илья Муромец.

Обращаясь к прошлому своего народа, Фирдоуси выражает мысли общенациональной важности, призывая к единству перед лицом завоевателей. Невольно напрашивается параллель со "Словом о полку Игореве".

Конечно, стихи больших мастеров писались и записывались. Но в основном они передавались устно. Поэтому была так велика роль мушаиры - публичного состязания поэтов. На нем можно было читать свои стихи. А можно и цитировать знаменитого предшественника - только в пределах темы. После таких состязаний полюбившиеся стихи распространялись в устной передаче, популярность поэтов возрастала.

Саади, например, и прежде и сейчас цитирует любой, знающий персидский или таджикский язык, порой даже не догадываясь, кому принадлежат эти строчки. Отдельные стихи Сзади прочно вошли в язык в виде поговорок и афоризмов - так в русском языке живут стихи Грибоедова.

Крупный поэт - это всегда личность, и один из ярчайших - Саади.

Он сменил множество профессий, много странствовал, был рабом в Палестине у крестоносцев и почетным гостем в другом конце Центральной Азии - в Кашгаре.

Опыт сделал Саади знатоком жизни. Крупный русский востоковед, один из основателей АН СССР, С. Ф. Ольденбург писал: "Саади был большой сердцевед, и всегда его глубоко интересовали люди и их поступки и побуждения, и потому, вероятно, ему хотелось сравнивать людей разных стран и народов. Вывод, который он сделал из этих сравнений, если судить по его сочинениям, тот, что люди всех народов и стран, мало чем друг от друга отличаются: одинаково, как ему казалось, и любят, и ненавидят".

В этом отношении Саади стал естественным преемником традиций выдающегося центральноазиатского ученого-энциклопедиста Бируни, который проводил в жизнь принципы национальной и религиозной терпимости.

Саади видел много несправедливости, нищету тружеников и богатство угнетателей. Свои наблюдения поэт выразил в "Гулистане" и других произведениях.

Какие тайны знает небосвод

И звезд, на нем горящих, хоровод!

Один - слуга; другой - владетель трона,

Суд нужен этому; тому - корона.

Один - в веселье, в горести другой.

Вот этот счастлив, тот - согбен судьбой.

Вот этот в хижине, а тот - в палатах,

Тот в рубище, другой - в шелках богатых.

Тот жалкий нищий, этот - богатей.

Тот бедствует, другой - гнетет людей.

.................................................

Один - величья мира властелин,

Другой - ничтожный раб в цепях судьбин.

Тот опьянен довольством, негой, властью,

Другой привык к невзгодам и несчастью.

.................................................

У одного безмерно достоянье,

Другой семье не сыщет пропитанье.

(Перевод Л. Старостина)

Большим почетом у современников пользовался Абдурахман Джами.

Ученый, суфийский шейх, аскет, наставник государственных деятелей и поэтов, он и сегодня вызывает все больший интерес у любителей поэзии.

Для Джами характерна огромная искренность и чувство ответственности перед читателем. Он так формулировал свое поэтическое кредо:;

Не хочу я пустословьем обеднять родной язык, Потакать лжецам и трусам в сочиненьях не привык.

(Перевод Т. Стрешневой)

Персидско-таджикская поэзия принадлежит всем народам Центральной Азии. Среди классиков этой поэзии мы найдем и таджиков Рудаки и Руми, и азербайджанцев Низами и Хакани, и индийца Дехлеви.

Культура любого большого региона - всегда синтез. Этот синтез не обедняет никого. Он обогащает всех.