Слезу я слизываю с уса, И это - вечера венец: Когда журит беззлобно Гнуса Тот романтический юнец.
Андрей Добрынин
От пьяных бессонниц вконец ошалев, Сижу у воды, словно каменный лев, И вижу, как сплошь по простору пруда Неистово серая пляшет вода.
Бегут дуновенья от края небес Шагами расплесканы кроны древес; Бегут, зарываются наискось в пруд И в страхе, как суслики, волны встают.
Над парком покровы тучнеющих туч Рассек оловянный безжизненный луч В открывшихся безднах, клубясь на ходу, Гряда облаков настигает гряду.
Беззвучны ристания облачных сил В тех далях, которые ум не вместил,Беззвучны и мне изначально чужды, Ведь я только холмик у серой воды.
Кто в небе гряду громоздит на гряду Тот вряд ли во мне испытает нужду. Угрюмые светы он льет с вышины, Такие, как я, ему вряд ли нужны.
Лишь серый - лишь свет отторженья вокруг, И в небе провал закрывается вдруг, Останутся всплески и ветра рывки Да цвет отторженья и тусклой тоски.
1998
Андрей Добрынин
Я вижу, как ползут по лицам спящих В зловещей тьме мохнатые комки. Глупец в Кремле открыл волшебный ящик, И вырвались на волю пауки.
Брусчатка сплошь в разливе их мохнатом, В мохнатых гроздьях - грозные зубцы,И нечисть расползается - Арбатом, По Знаменке и в прочие концы.
Они уже шуршат в моем жилище, Они звенят, толкаясь в хрустале, И вместо пищи жирный паучище Застыл, присев, на кухонном столе.
Распространяясь медленно, но верно, Хотят одно повсюду совершить: Не истребить, а лишь пометить скверной, Не уничтожить, а опустошить.
И оскверненная моя квартира Хоть с виду та же, но уже пуста, И во всех формах, всех объемах мира Шуршащая, сухая пустота.
Пролезет нечисть в дырочку любую, Сумеет втиснуться в любую щель, Чтоб высосать из мира суть живую, Оставив только мертвую скудель.
Напоминают пауков рояли, Прически, зонтики и кисти рук, И в волосах на месте гениталий Мне видится вцепившийся паук.
Со шлепанцем в руке на всякий случай Лежу во тьме, стремясь забыться сном, И чую волны алчности паучьей, Катящиеся в воздухе ночном.
1998
Андрей Добрынин
Немало пьющих и курящих И потреблявших марафет Уже сыграть успели в ящик, И больше их на свете нет.
Немало слишком работящих, На службу мчавшихся чуть свет Сыграли в тот же страшный ящик, И больше их на свете нет.
Для правильных и для пропащих Один закон, один завет: Все как один сыграют в ящик, И никому пощады нет.
И новые теснятся сотни На предмогильном рубеже... На свете стало повольготней И легче дышится уже.
Немало лишнего народу На белом свете развелось, Но дух перевела природа И на людей смягчила злость.
Теперь готовится затишье, Но помни правило одно: Коль ты на этом свете лишний Сыграешь в ящик все равно.
Все люди в этом смысле - братство, Поэтому не мелочись, Раздай пьянчугам все богатство И нравственностью не кичись.
Ты, благонравия образчик, Пьянчуг не смеешь презирать: Нас всех уравнивает ящик, В который мы должны сыграть.
19985
Андрей Добрынин
Никчемными мне кажутся слова, Когда, прошита блещущею нитью, Невыразимо легкая листва Готова к беспечальному отплытью.
И вязь листвы стройнее вязи строк, И лепку крон не пролепить поэтам, И беспечальной смерти холодок Вдруг прозмеится в воздухе прогретом.
Не передать сиянья рыжий мех И как луны истаивает льдинка. Листва у ног - как сброшенный доспех В конце проигранного поединка.
Чтоб шевеленье в лиственной резьбе Невнятностью не принесло страданья, Всего-то нужно превозмочь в себе Позыв к вмешательству и обладанью.
Быть просто гостем в парке золотом,Под шепот, растекающийся нежно, Почувствовать отраду даже в том, Что наше пораженье неизбежно.
Под общий шорох не спеша курить, Рассеивая в волоконцах дыма Желанье то постичь и повторить, Что непостижно и неповторимо.
1998
Андрей Добрынин Да, маньерист устроен хитро: Я вечно вял, угрюм и хмур, Но лишь пока мужского скиптра Не тронет скипетром Амур.
Тогда подобие улыбки Возникнет на моем лице И зазмеятся звуки скрипки В крепчайшем черепном яйце.
И страшным скользким эмбрионом В яйце закопошится Грех, И скиптр, на зависть фараонам, Растет для чувственных утех.
Спят те, кто властвовал на Ниле, Зашиты в просмоленный холст. Пускай длинны их скиптры были, Но мой - чувствителен и толст.
Все повторилось этой ночью Одно не шло из головы: Смежив египетские очи, В соседней зале спите вы.
Как мощный властелин Египта, Я зашагал во мраке к вам, И тяжкий набалдашник скиптра Качался в такт моим шагам.
Хоть я и выпил больше литра, Но это мелочь для меня, И мнилось: набалдашник скиптра Горит в ночи, как головня.
Но где полки твои, Египет, Где колесниц несчетных мощь?.. Как муха, вами был я выпит, Стал неподвижен, сух и тощ.
Увы, всегда за проблеск счастья Нас ждет расплата впереди. Как мумия, сложил я пясти На впалой высохшей груди.
Тысячелетья пролетели, А я все ненависть коплю И душный саркофаг постели С убийцей собственным делю.
Я должен, словно в пирамиде, Лежать средь этих простыней, Убийцу люто ненавидя И раз в сто лет глумясь над ней.
1998
Андрей Добрынин
Взгляни, читатель, на меня: Меня ты больше не увидишь. Ты прав: поэзия - фигня, Не зря ее ты ненавидишь.
Темна поэтов трескотня, За ней ты ничего не видишь. Они придумали свой идиш, Язык нормальный не ценя.
Реальных ценностей держись, Ведь есть же будничная жизнь, Еда, квартира, дача, вещи. А я, чтоб не терзать твой взгляд, Исчезну, испуская смрад И в тучах хохоча зловеще.
1998
Из мемуаров Казановы Тьму знаний можно почерпнуть О том, как женщины бедовы, Как рады спать хоть с кем-нибудь.
Девицы, жены или вдовы Ко всем один надежный путь: Сопя, не проронив ни слова, Хватать немедленно за грудь.
Полученная оплеуха Пусть не надломит силы духа Любой самец их получал. Забудь ее - и в битву снова, Так забывал их Казанова И в мемуары не включал.
1998
Андрей Добрынин
Девушка, к ВДНХ ты приближаешься мрачно Ты презираешь мужчин, хоть и внушаешь им страсть. Тупо глядишь на фонтан имени Дружбы народов: Знай - золоченая медь дремлет в штанах у меня.
x x x
Девушка, тупость моя в Риме вошла в поговорку, Да и Москва, Третий Рим, ведает тупость мою. Умников много в Кремле и Государственной Думе, Но золоченая медь дремлет в штанах у меня.