Сулян все еще не знал, на чью сторону стать. Он ни на йоту не сомневался в искренности Микаэла, но отчего бы ему не помолчать, раз его вмешательство может восстановить против него ту или другую сторону. Разумнее прикинуться простачком и делать вид, будто ничего не понимаешь.

Смбат пытался убедить зятя обдумать хорошенько, что он затевает. Ведь это уголовное дело, за которое могут сослать.

– Ну и пусть ссылают, коли нет правды на земле. Поверьте, я не только не стал бы требовать, а еще кое-что добавил бы от себя, не будь Алимяны миллионерами. Есть у них – и получу свои кровные денежки, как из государственного банка.

– Уж коли на то пошло, – взбесился Микаэл, не желая больше унижаться, – иголки не получишь, чтоб выколоть себе жадные глаза! Ты забываешь, что я не равноправный наследник и останусь таковым, покуда не женюсь. А я вот возьму да и не женюсь, – посмотрим, с кого ты тогда получишь.

Марутханян усмехнулся, закинув ногу на ногу и покручивая пышный ус. Он не беспокоится. Смбат Маркович никогда не допустит, чтобы Микаэла объявили несостоятельным должником, он уплатит – вот что выражала его сатанинская улыбка, ужалившая Микаэла.

– Разбойник! Скольких ты обобрал, скольких лишил куска хлеба!

– О-о, очень и очень многих, даже твоего покойного отца!..

– Прошу ни слова об отце! – возмутился Смбат. – Вор, мошенник, трус! – заревел Микаэл, топая ногами. – Хоть бы ты погорячился, вышел из себя!..

Это было уже слишком. Марутханян вломился в амбицию – ведь присутствует посторонний.

– Я – не скандалист. Я – трус. Хочешь драться, ступай к Григору Абетяну… Он тебе ответит…

Намек был слишком ясен. Это было последней каплей в чаше. Микаэл и без того долго сдерживал себя. Кровь ударила ему в голову. Оскорбления, перенесенные им за последние месяцы, горькие страдания мгновенно, с новой силой вспыхнули в его сердце. Вспыхнул огонь, казавшийся едва тлевшим. Это был уже не Микаэл, подавленный собственной виной, онемевший перед Григором Абетяном. Там его сковывали укоры совести и светлый образ девушки, а тут он не чувствовал за собой никакой вины, и ничто не могло сдержать его.

Мгновенно схватив со стола подсвечник, Микаэл пустил им в человека, олицетворявшего в эту минуту для него вражду всех его недругов. Марутханян не успел крикнуть Мартироса, стоявшего за дверью. Подсвечник, описав кривую, угодил подставкой в лоб хозяину. Брызнувшая кровь заструилась по лицу на дорогой халат. Раненый пытался подняться, но с глухим стоном повалился в кресло.

Вбежал Мартирос и схватил сзади Микаэла. Сулян кинулся к раненому: что за дикость, боже ты мой, вот что значит некультурность, невежество!

Рана оказалась глубокой, кровь не останавливалась.

В дверях показалась Марта. С минуту она оставалась неподвижной, как пригвожденная, но при виде окровавленного супруга вскрикнула и бросилась к нему.

Микаэл, не шевелясь, глядел на эту картину. Мартирос, выпустив его, стал приводить хозяина в чувство. Услышав отчаянный крик сестры, Микаэл вздрогнул, глухо простонал и в бессилии опустился на стул.

Смбат взял его за руку и вывел.

4

Свежий уличный воздух отрезвил Микаэла. От беспредельного раскаяния он искусал себе губы до крови. Поднять руку на человека – подлого и безжалостного, но все же мужа сестры… Да и что это за рыцарство – поднять руку на труса!

В ушах звучали отчаянные вопли и проклятия сестры. И что же толкнуло его на этот шаг? Деньги? Какая низость! Какая глупость! Ведь у него самого нет ни копейки, что же он защищал?

Раскаиваясь, Микаэл, однако, делал вид, что продолжает злиться. Молчание Смбата удваивало его терзания. Микаэл не знал, как оправдаться, – лучше бы Смбат выбранил его, даже избил, как скверного, негодного мальчишку, только бы не молчал.

Микаэл вырвал руку, остановился, прислонил голову к фонарному столбу и обхватил его. Послышалось глухое рыдание. Никогда не чувствовал он себя таким несчастным. Микаэл рад бы обнищать, лишь бы не допустить этой расправы над человеком, беззастенчиво, как истый разбойник, обиравшим его.

– Поди узнай, как рана, – обратился он к Смбату.

– Сперва надо тебя доставить домой. Ты обращаешь на себя внимание прохожих. Возьмем извозчика.

– Оставь меня, иди куда хочешь.

Он направился к набережной. Смбат последовал за ним, почти насильно усадил в экипаж и привез домой. До полуночи Смбат не отходил от него, храня упорное молчание и не подозревая, что оно терзает брата.

– Заговоришь ты или нет? – не вытерпел, наконец, Микаэл.

– О чем говорить? За короткий срок тебя два раза били и один раз ты сам чуть не убил. Неужели только кулак и действует на нас? Неужели мы еще так дики?

Приехал Сулян с известием, что врач нашел рану Марутханяна хоть и серьезной, но не опасной для жизни. Если бы удар пришелся не плоской стороной подставки, раненый вряд ли выжил бы.

Всю ночь Микаэл не мог сомкнуть глаз. Кровь Марутханяна преследовала его, распаляла воображение, как недавняя пощечина Абетяна. Да и в самом деле, чем он не дикарь? А еще удивляется, что кроткое, ангельское создание презирает, ненавидит его.

Чуть свет Микаэл отправился на промысла. Спустя несколько часов приехал туда и Смбат. Рано утром Марта, вся в слезах, явилась к матери и рассказала ей обо всем. Вдова рвала на себе волосы и била себя в грудь, оплакивая нравственное падение семьи.

– Что ты думаешь делать? – спросил Смбат.

– Уплатить. Знаю, я – не наследник,, но надо уплатить.

Смбат диву дался: неужели он согласится быть ограбленным средь бела дня?

– Да!

Смбат глубоко задумался. Микаэл вправе поступать со своими «долговыми» обязательствами как хочет – уплатить, отклонить или же передать дело в суд, но ни в коем случае не следует выходить из отцовской воли.

– Если хочешь платить, должен жениться.

– На это я не пойду.

– Почему?

– Просто так, не могу жениться.

– Понимаю, ты любишь девушку, которая не отвечает тебе взаимностью.

– Уж, конечно, поймешь, коли знаешь, что она любит тебя.

– Микаэл!

– Не хитри и не испытывай меня. Да, нравственно ты выше меня.

– Я не давал ей ни малейшего повода любить меня и ненавидеть тебя.

– Верю.

Микаэл присел к столу и охватил голову.

– Хочешь, я поговорю с ней? – спросил Смбат.

– Вероятно, для поднятия моего морального престижа в ее глазах? Спасибо. Знаю, что ты великодушен, но я в подаянии не нуждаюсь. Распространяться об этом не хочу. Люблю или нет – дело мое, а жениться не могу. Заложи меня, нарушь отцовское завещание, пусть я буду тебе слугой, но уплати эти деньги.

– Я ни на йоту не отступлю от завещания.

– Почему же только в отношении меня? А ты сам разве имеешь право не исполнять волю отца?

– Микаэл!..

– Обижаться нечего, ведь ты все еще не развелся с женой…

– У меня дети, которых я люблю.

– И которые являются твоими наследниками, опять таки вопреки завещанию.

– Никогда!

– По закону – да, но окольным путем ты их все же сделаешь наследниками.

– Микаэл, у тебя еще нет оснований так говорить.

– Еще нет, но, вероятно, будут. Прости, я бы не сказал так, будь ты прежним Смбатом. За последнее время ты вошел во вкус денег. Я не так уж слеп. Довольно, уплати мои долги, если хочешь быть со мною в мире.

И, схватив шляпу, Микаэл поспешно вышел. Смбат погрузился в раздумье. Он не мог объяснить настойчивое желание брата уплатить по подложным обязательствам. Уж не боится ли он, что на суде может вскрыться какая-нибудь грязная тайна!..

Положение становилось критическим. Смбат не имел права изъять полмиллиона из отцовского наследства. А если бы даже и имел – легко ли лишиться такой огромной суммы? Да, Микаэл прав, он теперь знает цену деньгам. Более того, он начал любить их. Любить настолько, что сознает невозможность выбросить полмиллиона из шести-семимиллионного состояния… И зачем выбрасывать? Какая глупость!