Пусть жрет изысканные брашна, Свою упитывая плоть, При том причмокивая влажно, Отрыжку силясь побороть;

Пусть все ему легко дается, Пусть надо мною он смеется, Но есть небесные весы На них тяжеле я намного, Зане лишь мне дыханье Бога Топорщит жесткие власы.

1999

x x x

Прекрасной Юлии и Андрею, создателю и владельцу ночного клуба "Империя",

лучшего в Краснодаре - того, в котором я познакомился с Юлией

Свои эмоции в сей миг Не выразить могу ли я, Коль вижу рядом светлый лик Твой, дорогая Юлия?

Пусть я лишь немощный старик, С трудом сижу на стуле я, Но вижу твой прелестный лик И молодею, Юлия.

Бывают в жизни чудеса Твоя волшебная краса Как раз из этой серии. С восторгом на тебя смотрю И от души благодарю Создателя "Империи".

1999

Андрей Добрынин

Не просто так дышу я пылью На улицах, с толпою вместе Удостовериться решил я, Что город мой стоит на месте.

Пока я пребывал в отлучке Безумец! Более недели! Москва почти дошла до ручки, Ее чертоги опустели.

Москва нежна, как орхидея, И коль тебя разъезды манят И не дают следить за нею Она, естественно, завянет.

Москвою заниматься надо, Промерить всю ее ногами, Увидеть в ней подобье сада И унавоживать деньгами.

На улицы с восторгом выйдя, Как певчий на церковный клирос, Я не стесняюсь слез, увидя Тот дом, где я когда-то вырос.

За все труды и эти слезы, Садовник, ждет тебя награда Когдя мистическая роза Вдруг засияет в центре сада.

1999

Андрей Добрынин

Я уважаю в людях силу, На силу сделал ставку я. Гайдар, Чубайс и Чикатило Мои духовные друзья.

За их дела я не ответчик, Но что-то к ним меня ведет. К примеру, средний человечек В газеты вряд ли попадет.

Таких людишек в телеящик Не допускают нипочем, Но для героев настоящих Всегда приют найдется в нем.

Они гонимы злобным светом И презираемы везде, Но в ящике волшебном этом Они пригрелись, как в гнезде.

Они способны на Поступок, Я твердость вижу в их очах, А средний человечек хрупок, Духовно он давно зачах.

В тоске хватает он кувалду, Чтоб погасить экранный свет, Иль уезжает в город Талдом, Где телевидения нет,

Иль пьет вонючую сивуху, Грозя экрану кулаком, Но так и так всегда по духу Он остается слабаком.

Ему ходить пристало в юбке, И нечего ему наглеть. Ни об одном своем Поступке Герой не склонен сожалеть.

Рука, сжимающая шило, С экрана прянет, как змея, И захохочут Чикатило, Гайдар, Чубайс и все друзья.

1999

Андрей Добрынин

Когда раздают винтовки На заводских дворах, Кому-то зрелище это, Должно быть, внушает страх.

Когда течет по проспектам Зернистая лава толп, Должно быть, кто-то от страха Готов превратиться в столб.

Когда соловьем железным Защелкает пулемет, Кто-то мертвеет от страха, Я же - наоборот.

Я тогда оживаю, Я слышу тогда во всем Жестокий язык восстанья И сам говорю на нем.

Вся жизнь, что была дотоле, Есть только прах и тлен, Если народ ты видел, Который встает с колен.

Молись, чтобы хоть однажды Увидеть такое впредь Даже от пули брата Не жаль потом умереть.

1999

Андрей Добрынин

Полагаю, друзья, что заметили вы: Происходит неладное в центре Москвы. Здесь гулящих девиц появились стада И нахально хиляют туда и сюда.

Расплодились кавказцы здесь сотнями тыщ, И хоть вроде народ бесприютен и нищ, Видно, все же жирок он растратил не весь, Если столько мошенников кормится здесь.

И вьетнамцы от сырости здесь завелись, Всевозможным имуществом обзавелись, А откуда пожитки у этих пролаз? Идиоту понятно, что сперли у нас.

Почему-то Москве не везет на гостей, Среди них - извращенцы различных мастей, Негодяи, мерзавцы, подонки, гнилье Все ругают Москву и стремятся в нее.

Да, столица нужна - это давний закон, Но Москва не столица, а только притон, Чтоб избавиться разом от всяких жлобов, Передвинуть столицу нам нужно в Тамбов.

А когда и в Тамбов понаедут жлобы, Мы поймем, что мы - люди нелегкой судьбы. Нам придется скитаться по всем городам, А колеса стучат:"Шикадам, шикадам".

"Шикадам, шикадам",- распевает Филипп, Для него-то вся жизнь - нескончаемый клип, Ну а я не настолько везуч, как Филипп, И, родившись в Москве, основательно влип.

1999

Андрей Добрынин

Всего лишь одна сигарета, Одна после трудного дня. За слабость невинную эту Друзья не осудят меня.

Пусть даже былые недуги Проснутся от курева вдруг,Меня не осудят подруги, Ведь я не имею подруг.

С таинственной нежной подругой Не мыслил я душу связать. Я женщин заталкивал в угол И там начинал осязать.

Их речи звучали как пенье И звали к единству сердец, А я, издавая сопенье, Вытаскивал толстый конец.

Упорно желал я пробраться К межножью, как к центру Земли. Мне дамы могли отдаваться, Любить же меня не могли.

Я девушек тискал жестоко И грубо валил на кровать, Теперь же курю одиноко, И всем на меня наплевать.

А если б я был изначала Любезный такой добрячок, Сейчас бы жена подбежала И выбила с воплем бычок.

1999

Андрей Добрынин

Плеваться в лестничный пролет Для мудреца всегда приятно. Мотаясь, вниз летит слюна, Внизу щелчок раздастся внятно.

Как рухнувший воздушный змей, Теряющий по лоскуточку, Слюна летит, пока щелчок На этом не поставит точку.

Не так же ль человек летит Стремглав из этой жизни бренной Среди таинственных перил И лестниц сумрачной Вселенной?

И сколько он ни измышляй Систем, индукцмй и дедукций Он не замедлит свой полет Средь мрачных мировых конструкций.

Но пусть меня творец миров Почтением не удостоит Я не слюна, а человек, Со мною так шутить не стоит.

Способен мой свободный дух Развить такое напряженье, Чтоб тяготенье прервалось И обратилось вспять сниженье.

Пусть я о мировую твердь Расплющусь и навек исчезну, Но прежде оскверню того, Кто мною плюнул в эту бездну.

1999

Андрей Добрынин

Я из гостей шагал домой поддатым И вдруг услышал окрик:"Аусвайс!" И вижу: у подъезда с автоматом В немецкой форме топчется Чубайс.

Я произнес:"Толян, ты что, в натуре? Ты братану, по-моему, не рад. К чему весь этот жуткий маскарад? Я тоже европеец по культуре, Я тоже убежденный демократ".

Я на него глядел умильным взором И повторял:"Борисыч, я же друг!" Но он залязгал бешено затвором И закричал свирепо:"Хальт! Цурюк!"