- Я буду делать что хочу, - ответила Чарити, раскачиваясь на стуле взад и вперед и повышая голос до пронзительного визга, - буду делать что хочу и что всегда делала. Я не потерплю, чтобы мной помыкали, можете быть уверены. Со мной так обращались, как никогда и ни с кем на свете, - тут она ударилась в слезы, - а от вас, пожалуй, дождешься обращения и похуже, я знаю. Только мне это все равно. Да, все равно!

Мистер Пексниф пришел в такую ярость от ее громкого крика, что, растерянно оглядевшись по сторонам в поисках какого-нибудь средства унять дочь, вскочил с места и начал трясти ее так, что декоративное сооружение из волос у нее на макушке заколыхалось, как страусовое перо. Она была настолько ошеломлена этим нападением, что сразу утихла, и желаемый результат был достигнут.

- Ты у меня дождешься! - восклицал мистер Пексниф, снова садясь на место и переводя дыхание. - Посмей только разговаривать громко! Кто это с тобой плохо обращается, что ты этим хочешь сказать? Если мистер Чезлвит предпочел тебе твою сестру, то кто же тут виноват, хотел бы я знать? Что я тут мог поделать?

- А разве я не была ширмой? Разве моими чувствами не играли? Разве он не за мной ухаживал сначала? - рыдала Черри, сжимая руки. - А теперь вот я дожила до того, что меня трясут. Господи, господи!

- И опять будут трясти, - пригрозил ее родитель, - если ты заставишь меня этим способом соблюдать приличия в моем скромном жилище. Но ты меня удивляешь. Мне странно, что у тебя оказалось так мало характера. Если мистер Джонас не питал к тебе никаких чувств, зачем он тебе понадобился?

- Он мне понадобился! - воскликнула Черри. - Он мне понадобился! Что вы, папа, в самом деле?

- Так из-за чего весь этот крик, - возразил отец, - если он тебе не нужен?

- Из-за того, что он вел себя двулично, - сказала Черри, - из-за того, что моя родная сестра и мой родной отец сговорились против меня. Я на нее не сержусь, - продолжала Черри, по-видимому рассердясь пуще прежнего. - Я ее жалею. Мне за нее больно. Я знаю, какая судьба ее ждет с этим негодяем.

- Ну, я думаю, мистер Джонас как-нибудь стерпит, что ты зовешь его негодяем, - сказал мистер Пексниф, возвращаясь к прежней кротости, - а впрочем, зови его как хочешь, только положи этому конец.

- Нет, не конец, папа, - отвечала Чарити. - Нет, не конец! Мы ведь не только в этом одном не согласны. Я ни за что не покорюсь. Так и знайте. Лучше вам наперед это знать. Нет, нет, нет, ни за что не покорюсь! Я не круглая дура и не слепая. Одно могу вам сказать: я не покорюсь, вот и все!

Что бы ни подразумевалось под этим, теперь дочь потрясла мистера Пекспифа, ибо, несмотря на все попытки казаться спокойным, вид у него был весьма плачевный. Гнев он сменил на кротость и заговорил мягким, заискивающим тоном.

- Душа моя, - сказал он, - если, выйдя из себя в сердитую минуту, я и прибегнул к непозволительному средству, чтобы подавить маленькую вспышку, которая была оскорбительна для тебя не меньше, чем для меня. - возможно, что я это сделал, вполне возможно, - то я прошу у тебя прошения. Отец просит прощения у своего дитяти! - воскликнул мистер Пексниф. - Я полагаю, такое зрелище может смягчить самое ожесточенное сердце.

Однако оно нисколько не смягчило мисс Пексниф, - Сыть может потому, что ее сердце было недостаточно ожесточено. Наоборот, она стояла на своем и твердила без конца, что она не круглая дура, и не слепая, и не покорится ни за что!

- Это какое-то недоразумение, дитя мое, - сказал мистер Пексниф, - но я не стану тебя спрашивать, в чем оно заключается; я не желаю, этого знать. Нет, нет, прошу тебя! - добавил он, простирая руку вперед и краснея. - Не будем касаться этой темы, душа моя, какова бы она ни была!

- Так и надо, нам ее не стоит касаться, - отвечала Черри. - Только я желаю, чтобы она меня совершенно не касалась, а потому, прошу вас, найдите мне другой дом.

Мистер Пексниф обвел глазами комнату и воскликнул:

- Другой дом, дитя мое?

- Да, другой дом, папа, - сказала Чарити с величием королевы. Поместите меня у миссис Тоджерс или еще где-нибудь, чтобы я жила независимо, а здесь я ни за что не останусь, если уж до того дошло.

Возможно, что пансион миссис Тоджерс рисовался воображению Чарити толпой восторженных поклонников, стремящихся пасть к ее ногам. Возможно, что мистер Пексниф, только что возвратившийся к юности, видел в том же заведении легчайшее средство свалить с себя обузу, неприятную как дурным характером, так и наклонностью вечно подсматривать. Бесспорно, однако, что в настороженных ушах мистера Пекснифа это предложение прозвучало отнюдь не похоронным звоном для всех его надежд.

Но это был человек мягкосердечный и чувствительный, а потому он прижал платок к глазам обеими руками, как всегда делают такие люди, особенно если за ними наблюдают.

- Одна из моих пташек, - произнес он, - оставила меня и приютилась на груди чужого, а другая хочет лететь к миссис Тоджерс! Да что я такое? Вот именно, я не знаю, что я такое! Ну и пусть!

Но даже и это замечание, хотя оно вышло еще чувствительнее, оттого что он всхлипнул на середине фразы, нисколько не подействовало на Чарити. Она оставалась по-прежнему сурова, мрачна и непреклонна.

- Однако я всегда, - продолжал мистер Пексниф, - жертвовал счастьем моих детей ради моего счастья, то есть наоборот: моим счастьем ради счастья моих детей, - и сейчас не изменю своим правилам. Если тебе будет лучше в доме миссис Тоджерс, чем в доме твоего отца, душа моя, поезжай к миссис Тоджерс! Не думай обо мне, - моя девочка! - произнес мистер Пексниф с чувством. - Я, конечно, проживу как-нибудь и без тебя. Мисс Чарити, которая знала, что он втайне радуется предполагаемой перемене, скрыла свою собственную радость и сразу же начала торговаться из-за условий. Сначала ее родитель был до такой степени далек от щедрости, что едва не возникло еще одно разногласие, возможно грозившее новой встряской; однако оба они все-таки столковались, хоть и не сразу, и гроза пронеслась мимо. И в самом деле, план мисс Чарити был так удобен для них обоих, что странно было не прийти к полюбовному соглашению. Отец и дочь довольно скоро уговорились испробовать этот план на практике, не откладывая в долгий ящик. Уговорились также, что Чарити по слабости здоровья нуждается в перемене обстановки и желает быть поближе к сестре, - эти доводы должны были послужить оправданием ее отъезда в глазах Мэри и мистера Чезлвита, которым она последнее время упорно жаловалась на нездоровье. Условившись на этот счет, мистер Пексниф преподал дочери свое благословение со всем достоинством человеколюбца, который только что принес большую жертву и утешается мыслью, что добродетель заключает награду в самой себе. Таким образом, они примирились впервые после того злосчастного вечера, когда мистер Джонас отверг старшую сестру, признавшись, что питает страсть к младшей, а мистер Пексниф содействовал ему из высоконравственных побуждений.