- А если предположить, хотя бы просто ради спора, что это она, сэр?

- Но я думал, что такая партия вам ни в коем случае не подойдет, Марк! - воскликнул Том.

- Что ж, сэр, я и сам так думал когда-то, - сказал Марк. - Но теперь я в этом не уверен. Милая, приятная женщина, сэр!

- Милая, приятная женщина! Разумеется, - отозвался Том. - Но ведь она и всегда была милая и приятная, разве нет?

- Конечно! - согласился мистер Тэпли.

- Так почему же вы не женились на ней с самого начала, Марк, вместо того чтобы скитаться по заграницам и терять время, оставляя ее одну, чтобы к ней сватались другие?

- Да что ж, сэр, - возразил мистер Тэпли, настроившись на безграничное доверие, - я вам расскажу, как это вышло. Вы меня знаете, мистер Пинч; ни одна живая душа не знает меня лучше. Вам известны мои склонности, и вам известны мои слабости. Моя главная склонность - быть веселым; а моя слабость - желать, чтобы это считали заслугой. Очень хорошо, сэр. В таком расположении я забираю себе в голову, будто она смотрит на меня... как говорится, благосклонно, - правда, сэр? - сказал мистер Тэпли после некоторого деликатного колебания.

- Без сомнения, - ответил Том. - И мы с вами это отлично знали, когда разговаривали на эту тему давным-давно, еще до того, как вы ушли из "Дракона".

Мистер Тэпли кивнул в знак согласия.

- То-то и оно, сэр! Но, будучи в то время полон самых радужных надежд, я пришел к заключению, что никакой заслуги не будет в том, чтобы вести такую жизнь, когда все приятности, так сказать, сами идут к вам в руки. Словом, при моей склонности видеть жизнь в розовом свете, я рассчитывал, что меня ожидает много всяких несчастий; тут-то, думалось мне, я и смогу как следует показать себя и быть веселым при таких обстоятельствах, когда это можно считать заслугой. Пустился я по свету, сэр, настроенный весьма жизнерадостно, и что же вышло? Сначала я попадаю на корабль и очень скоро обнаруживаю (оттого, что мне нетрудно быть веселым, заметьте), что особенно хвалиться нечем. Я бы мог это счесть за предостережение и бросить, да вот не счел. Приезжаю в Соединенные Штаты, и тут, не стану отрицать, в первый раз чувствую, что есть заслуга в том, чтобы не падать духом. И что же? Только бы мне развернуться и показать себя, уже дело совсем дошло до этого, и вдруг мой хозяин меня подвел.

- Быть не может! - вскричал Том.

- Проще говоря, надул меня, - подтвердил мистер Тэпли, весь сияя, бросил прежние свои замашки, так что служить стало легко, и этим посадил меня на мель без всяких объяснений. В таком состоянии я возвращаюсь домой. Очень хорошо. Все мои надежды разбиты, и, видя, что нет такого уголка в мире, где я мог бы показать себя, я говорю, махнув на все рукой: "Так сделаю же то, в чем никакой заслуги нету: женюсь на милой, приятной женщине, которая меня очень любит, - и которую я тоже очень люблю, - заживу мирно и весело и перестану сопротивляться судьбе, раз она устраивает мое счастье".

- Хоть ваша философия, Марк, - сказал Том, от души смеявшийся этой речи, - и самая необыкновенная, о какой я слышал, она от этого не становится менее мудрой. Миссис Льюпин, разумеется, ответила согласием?

- Да нет, сэр, - возразил мистер Тэпли, - до этого дело еще не дошло. Главным образом потому, я думаю, что я ее не спрашивал. Но мы с ней очень хорошо поговорили, можно сказать, договорились в тот вечер, когда я вернулся. Все как полагается, сэр.

- Ну, - сказал Том, останавливаясь у ворот Тэмпла, - поздравляю вас, Марк, от всего сердца. Мы с вами еще увидимся сегодня, я думаю. Всего хорошего пока что.

- Всего хорошего, сэр! Всего хорошего, мистер Пинч, - прибавил Марк уже в качестве монолога, глядя ему вслед, - хоть вы и камень преткновения для благородного честолюбия. Вы, сами того не зная, первый разбили мои надежды. У Пекснифа я вознесся бы до небес, а ваш кроткий характер тянет меня вниз. Всего хорошего, мистер Пинч!

Пока Том Пинч с Марком беседовали по душам, Мартин с Джоном Уэстлоком были заняты совсем иным делом. Как только они остались вдвоем, Мартин сказал с видимым затруднением:

- Мистер Уэстлок, мы с вами виделись всего один раз, но вы давно знаете Тома и оттого кажетесь мне старым знакомым. И я не буду в состоянии говорить с нами свободно, пока не выскажу того, что гнетет меня. Мне больно видеть, что вы не доверяете мне и считаете меня способным злоупотребить бескорыстием Тома, или его добротой, или другими его хорошими свойствами.

- Я не хотел произвести на вас такое впечатление, - ответил Джон, - и очень жалею, что так вышло.

- Но я верно вас понял?

- Вы спрашиваете настолько прямо и решительно, - ответил Джон, - что я не стану отрицать, - да, я привык думать, что вы - не по злой воле, а просто по беспечности - мало считаетесь с его натурой и уважаете его меньше, чем он того заслуживает. Гораздо легче пренебрегать Томом, чем оценить его.

Это было сказано без всякой запальчивости, но с достаточной силой, ибо не было другого предмета на свете (кроме одного), который Джон - принимал бы ближе к сердцу.

- Я узнавал Тома постепенно, по мере того как становился взрослым, продолжал он, - и научился его любить как человека, который бесконечно лучше меня самого. Когда мы с вами встретились, мне показалось, что вы его не понимаете. Мне показалось, что вы и не очень хотите его понять. Примеры, которые мне пришлось наблюдать, да и самые случаи, дававшие повод к таким наблюдениям, были очень незначительны и безобидны. Но мне они бросились в глаза и были неприятны; а ведь я не подстерегал их, поверьте. Вы скажете, прибавил Джон с улыбкой, впадая в более привычный для него тон, - что я отнюдь не любезен с вами. Могу только уверить вас, что сам я ни в коем случае не начал бы этого разговора.

- Начал его я, - сказал Мартин, - и вовсе не в обиде на вас; напротив, я высоко ценю ту дружбу, которую вы питаете к Тому и которую много раз ему доказывали. Зачем бы я стал таиться от вас, - однако он густо покраснел при этом, - да, действительно, я не понимал Тома и не старался понять, когда был его товарищем, и теперь искренне сожалею об этом.

Это было сказано с такой прямотой, так скромно и так мужественно, что Джон протянул Мартину руку, словно еще не здоровался с ним; Мартин так же открыто подал ему свою, и всякая натянутость между молодыми людьми исчезла.