-- Мне... мне... незачем... тебя спрашивать... Достаточно видеть тебя... видеть... как... тебе стыдно передо мной.

Она остановилась, потом, отдышавшись, продолжала:

-- Но я хочу знать все... все. Я позвала господина кюре, чтобы это было, как на исповеди. Понимаешь?

Розали не шевелилась, только из-под ее стиснутых рук вырывались приглушенные вопли.

Барон, потеряв терпение, схватил ее руки, гневно отвел их и швырнул ее на колени перед кроватью:

-- Говори же... Отвечай!

Она лежала на полу в той позе, в какой принято изображать кающихся грешниц: чепец съехал набок, фартук распластался по паркету, а лицо она снова закрыла руками, как только высвободила их.

Тут к ней обратился кюре:

-- Слушай, дочь моя, что у тебя спрашивают, и отвечай. Зла тебе никто не желает; от тебя только требуют правды.

Жанна перегнулась через край кровати и смотрела на нее. Потом сказала:

-- Верно это, что ты была в постели Жюльена, когда я вошла?

Розали простонала сквозь прижатые к лицу руки:

-- Да, сударыня.

Тут расплакалась баронесса, громко всхлипывая и вторя судорожным рыданиям Розали.

Жанна, не спуская глаз с горничной, спросила:

-- Когда это началось?

-- С первого дня, -- пролепетала Розали.

Жанна не поняла.

-- С первого дня... Значит... значит... с весны?

-- Да, сударыня.

-- С первого дня, как он вошел в этот дом?

-- Да, сударыня.

Жанна торопливо сыпала вопросами, как будто они душили ее:

-- Но как же это случилось? Как он заговорил об этом? Как он взял тебя? Что он тебе сказал? Когда же, как ты уступила? Как ты могла уступить ему?

И Розали на этот раз отвела руки, в лихорадочной потребности говорить, высказаться.

-- Почем я знаю! Как он в первый раз здесь обедал, так и пришел ко мне в комнату. А до того спрятался на чердаке. Кричать я не посмела, чтобы огласки не вышло. Он лег ко мне в кровать; я себя не помнила; он и сделал со мной, что хотел. Я смолчала, потому что очень он мне приглянулся!

Жанна прервала ее криком:

-- А ребенок... ребенок, значит, у тебя... от него?

-- Да, сударыня, -- сквозь рыдания ответила Розали.

После этого обе замолчали.

Слышны были только всхлипывания Розали и баронессы.

Потрясенная Жанна почувствовала, что и у нее глаза наполнились слезами; капли беззвучно потекли по щекам. У ее ребенка и ребенка горничной -- один отец! Гнев ее утих. Она была охвачена мрачным, тупым, глубоким, безмерным отчаянием.

Наконец она заговорила совсем другим голосом, хриплым от слез, голосом плачущей женщины:

-- А после того как мы вернулись... оттуда... из... из... путешествия... когда он пришел к тебе снова?

Горничная, совсем припав к полу, пролепетала:

-- В первый... в первый же вечер пришел.

Каждое слово клещами сжимало сердце Жанны. Значит, в первый же вечер после возвращения в Тополя он бросил ее для этой девки. Вот почему он оставлял ее по ночам одну!

Теперь она знала достаточно и больше ничего не желала слышать. Она крикнула:

-- Ступай, ступай прочь!

Розали, подавленная вконец, не шевелилась, и Жанна позвала на помощь отца:

-- Уведи, убери ее.

Но тут кюре, не сказавший еще ни слова, счел своевременным вставить небольшое нравоученье:

-- То, что ты сделала, дочь моя, весьма и весьма дурно; господь бог не скоро простит тебя. Вспомни, что тебе уготован ад, если ты не будешь впредь вести себя благонравно. Теперь у тебя есть ребенок, значит, надобно остепениться. Хозяйка твоя, баронесса, поможет тебе, и мы найдем тебе мужа...

Он говорил бы еще долго, но барон снова схватил Розали за плечи, поднял ее, доволок до двери и вышвырнул в коридор, как мешок.

Когда он вернулся, он был бледнее своей дочери, а кюре продолжал разглагольствовать:

-- Что поделаешь? Все они такие в здешних местах Просто горе одно, но сладить с ними никак невозможно, и опять-таки надо иметь снисхождение к слабостям человеческой природы. Поверите ли, сударыня, каждая сначала забеременеет, а потом уж замуж выходит. -- Он добавил с улыбкой: -- Это вроде как бы местный обычай. -- И переходя на возмущенный тон: -- Даже дети берут пример со старших. Ведь сам я в прошлом году застал на кладбище двух конфирмантов, мальчика и девочку! Я говорю родителям, а они мне в ответ: "Что поделаешь, господин кюре, не мы их этим пакостям учили, не нам их и отучать!" Вот так-то, сударь! И горничная ваша не отстала от других...

Но барон, весь дрожавший от раздражения, прервал его:

-- Она? Мне до нее дела нет! Меня Жюльен возмущает. Он поступил подло, и я увезу от него свою дочь.

Он шагал по комнате, кипя от негодования и взвинчивая себя все сильнее:

-- Он подло обманул мою дочь! Слышите, подло! Негодяй, мерзавец, развратник! Я все ему в лицо выскажу, я ему пощечин надаю, я его убью собственными руками.

Священник, медленно заправляя себе в нос понюшку табаку, обдумывал подле плачущей баронессы, как ему выполнить свою миссию миротворца; теперь он вмешался.

-- Постойте, сударь, между нами будь сказано, он поступил, как все поступают. Много вы видели верных мужей? -- И он добавил с простодушным лукавством: -- Сами вы тоже, я поручусь, пошалили в свое время. Ну, сознавайтесь положа руку на сердце, правду я говорю?

Барон, пораженный, остановился перед священником, а тот продолжал:

-- Ну да, и вы поступали, как другие. Может статься, и вам случалось поблудить с такой вот служаночкой. Говорю я вам, все так поступают. А жену свою вы от этого не меньше холили и любили, так ведь?

Барон застыл на месте, он был потрясен.

Ведь это правда, черт побери, что и он поступал так, и даже частенько, всякий раз, когда мог; и супружеского очага он тоже не щадил; перед смазливыми горничными жены не мог устоять! И что же, он из-за этого -- подлец? Почему же он так строго судит поведение Жюльена, когда свое собственное ни на миг не считал преступным?

А у баронессы хотя еще не просохли слезы, но при воспоминании о мужниных проказах на губах мелькнула тень улыбки, ибо она была из тех сентиментальных, чувствительных и благодушных натур, для которых любовные дела -- неотъемлемая часть существования.

Жанна без сил лежала на спине, вытянув руки, и, глядя в пространство, мучительно думала. Ей вспоминались слова Розали, которые ранили ей душу и, точно бурав, впивались в сердце: "Я смолчала, потому что очень он мне приглянулся".