– Ну как? – спросил Ашер. – Интересная заметка?

– Просто не знаю, что и сказать, – ответил отец Браун. – Я и вообразить не могу ничего менее интересного. Не пойму, чем бы она могла привлечь ваше внимание… Разве только Республика ваша в праведном гневе не решила казнить журналистов за такой слог.

– Так, – сухо молвил мистер Ашер, передавая священнику другую газетную вырезку. – А что вы скажете об этом?

Шапка была: «Страшное убийство тюремного стражника. Бежал заключенный», а статья – такая:

«Сегодня утром перед самым рассветом каторжная тюрьма города Секуаха в нашем штате огласилась криком о помощи. Представители власти, поспешившие на крик, обнаружили труп караульного, чей пост находился на верху северной стены, настолько неприступной, что ее всегда охранял один человек. Несчастный часовой, однако, был сброшен с высокой стены, череп его размозжен тупым орудием, а карабин исчез. Дальнейшее расследование выявило, что одна из камер пуста; в ней содержался некий мерзкий субъект, назвавшийся Оскаром Райяном. Он был задержан за какой-то довольно незначительный проступок, но производил впечатление человека с темным прошлым и угрожающим будущим. Позднее, когда совсем рассвело, оказалось, что на стене рядом с телом убийца оставил короткую надпись, очевидно, сделанную пальцем, смоченным в крови: «Я защищался. Он был вооружен. Я не хотел его убить. Моя пуля для «Приюта Пилигрима». О.Р.». Какое дьявольское коварство и какая дикая ярость! Броситься на штурм такой стены, да еще с вооруженным часовым наверху!»

– Что ж, стиль уже получше, – весело заметил священник. – Но мне все же неясно, чего вы от меня ждете. Представляю, как бы я выглядел, пустившись на своих коротких ногах в погоню за дюжим головорезом. Его и вообще вряд ли найдешь. Тюрьма в тридцати милях отсюда. Местность эта пустынна, изрыта оврагами, а за Секуахом и вообще ничейная земля до самых прерий. Наверное, туда он и подался. Там он может спрятаться в любой яме, на любом дереве.

– Он не в яме, – сказал тут начальник тюрьмы, – и не на дереве.

– Откуда вы знаете? – озадаченно спросил отец Браун.

– Хотите поговорить с ним? – осведомился Ашер.

Простодушные круглые глаза священника широко раскрылись.

– Как, он здесь? – воскликнул он. – Неужели ваши люди уже поймали его?

– Я сам его поймал, – с расстановкой произнес американец, лениво вытягивая длинные ноги поближе к огню. – Я поймал его загнутой ручкой трости. Да-да, не удивляйтесь. Понимаете, я иногда люблю отвлечься от дел и прогуляться по окрестным полям. Так вот, сегодня, в конце дня, шел я между темными изгородями из кустарника, за которыми простирались рыхлые пашни. Всходила молодая луна и светила на дорогу. В ее серебряном свете я увидел, что по полю, мне наперерез, бежит, пригнувшись, человек. Он, по-видимому, уже здорово устал, но пронизал густую изгородь, будто паутинку, или же – поскольку жесткие ветви упирались и ломались, как штыки, – будто он сам из камня. Когда он выскочил прямо передо мной на дорогу, я взмахнул тростью и ручкой поймал его за ноги. Он упал. Тогда я свистнул во всю мочь, прибежали наши ребята и отвели его куда следует.

– Вышло бы очень неловко, – спокойно заметил отец Браун, – если бы это оказался какой-нибудь известный спортсмен.

– Нет, он не спортсмен, – без улыбки отвечал Ашер. – Мы быстро выяснили, кто он такой. Впрочем, это я понял сразу, едва разглядел его в лунном свете.

– Вы решили, что это сбежавший преступник, – простодушно сказал отец Браун, – потому что читали утром о побеге.

– У меня были и более веские основания, – холодно ответил начальник тюрьмы. – Вряд ли стоит говорить о том, что и так очевидно: порядочные спортсмены не бегают по вспаханным полям и не продираются сквозь колючие изгороди. И уж подавно не стелются по земле, как провинившиеся собаки. Нет, опытный глаз приметил кое-что посущественнее: на бегуне была грубая и потрепанная одежда, и сидела она как-то слишком скверно. Когда я увидел в свете восходящей луны черный силуэт – огромный воротник горбом, длинные рукава болтаются, как у безрукого, мне сразу пришло в голову, что он сменил тюремную робу на платье сообщника и оно ему не впору. К тому же волосы у него не развевались на бегу, хотя дул довольно сильный ветер – значит, они были коротко острижены. Я вспомнил, что за этими полями и находится «Приют Пилигрима», для которого он, как вы помните, приберегал пулю. И пустил в ход свою трость.

– Блистательный образец мгновенного умозаключения, – сказал отец Браун. – А вот был ли при нем карабин?

Тут Ашер, расхаживавший по комнате, резко остановился, и потому священник добавил, как бы извиняясь:

– Без винтовки, я слышал, от пули мало толку.

– Карабина не было, – ответил его собеседник в некотором замешательстве. – Что ж, видно, у него изменились планы или что-то пошло не так. Вероятно, он бросил карабин по той же причине, по какой сменил одежду, – скажем, он пожалел, что оставил робу в крови убитого.

– Что ж, это возможно, – проронил священник.

– Ну, тут во всяком случае все ясно, – продолжал Ашер, занявшись какими-то бумагами. – Мы и так уже знаем – это он.

– Откуда же? – пробормотал Браун.

Грейвуд Ашер отбросил свои бумаги и снова взял газетные вырезки.

– Хорошо, начнем сначала, – сказал он. – Видите, в этих двух заметках упоминается «Приют Пилигрима», усадьба миллионера Айртона Тодда. Фигура незаурядная – из тех, кто поднялся вверх по лестнице…

– …оставив прежнее, вознесся вверх, – кивнул отец Браун. – Да, я понимаю. Вероятно, нефть?

– Во всяком случае, – сказал Ашер, – Затейник Тодд совсем не случайно оказался в центре событий.

Он опять потянулся перед камином и продолжал своим излюбленным тоном:

– Начнем с того, что никакой тайны, собственно, и нет.

Нет ничего таинственного, или даже странного, когда арестант угрожает владельцу богатой усадьбы. У нас народ не то, что в Англии, – это у вас богачу прощается богатство, если он швыряет деньги на больницы или лошадей. Затейник Тодд возвысился благодаря собственным способностям.

Что ж, многие жертвы этих способностей не прочь отыграться хотя бы и с помощью ружья. У Тодда есть враги, о которых он понятия не имеет, например, уволенные рабочие или конторщики разоренных им компаний. Он – человек незаурядного ума и видная в обществе фигура, но у нас в стране у рабочих с хозяевами довольно напряженные отношения.

Вот как обстоит дело, если считать, что Райян собирался в «Приюте Пилигрима» убить хозяина. Я так и полагал, пока новое маленькое открытие не пробудило во мне задремавший инстинкт детектива. Пристроив надежно своего пленника, я подобрал трость и пустился, не торопясь, по проселку; миновав два-три поворота, я оказался перед боковым входом во владения нашего миллионера, как раз неподалеку от озерца, или пруда, давшего название усадьбе. Это было часа два назад, около семи. Луна светила еще ярче, и длинные серебристые полосы лежали на поверхности таинственного озера, окруженного мрачными, болотистыми берегами, где, по преданию, наши прадеды топили ведьм.

Подробностей легенды я не помню, но вы знаете, где это – к северу от усадьбы, ближе к пустоши; там растут два кривых, уродливых дерева, похожих на огромные сморчки. Так стоял я у подернутого туманом озера, когда мне показалось, будто от дома к берегу движется человек, но из-за темноты и расстояния я не был в этом уверен и уж подавно не различал подробностей. Кроме того, мое внимание вдруг привлекло нечто, происходившее гораздо ближе. Я спрятался за забором, от которого до огромного особняка, стоявшего боком ко мне, не больше двух сотен ярдов; к счастью, в заборе нашлись щели, словно нарочно для любопытного глаза. В темной громаде левого крыла открылась дверь, и на фоне освещенного проема возник силуэт закутанного во что-то человека. Человек наклонился вперед, очевидно, вглядываясь в темноту. Дверь закрылась, и стало видно, что неизвестный несет в руке фонарь, от которого на него падает слабый свет.