- На это еще хватит времени, - успокоил его Фридрих Вильгельм.

В одиннадцать часов вечера оба государя и королева встали из-за стола и в полночь спустились в склеп Гогенцоллернов, ярко освещенный свечами. Романтическая обстановка так взволновала Александра, что он припал к гробу Фридриха II и затем, встав, протянул руки Фридриху Вильгельму и Луизе, поклявшись в вечной дружбе, залогом которой должно было стать освобождение Германии. Увлажнившиеся глаза прекрасной Луизы были наградой новоявленному паладину.

Армия встретила Александра, прибывшего 6 ноября в Ольмюц, без прежнего энтузиазма. Причина этого была проста: солдаты голодали и страдали от холода. Самовольные рейды мародеров по окрестным селам вызывали раздражение у австрийцев.

Чарторийский старался убедить царя предоставить действовать Кутузову. Александр принял этот совет прохладно. Еще менее ему понравилось почтительное представление самого главнокомандующего о предстоящем образе действий: Кутузов настаивал на том, чтобы дожидаться подкреплений и выжидать, не вступая с Наполеоном в решительное сражение, которое, по его мнению, было больше нужно французам, чем русским. Тщеславие Александра было оскорблено: возглавить армию для того, чтобы уклоняться от сражения, казалось ему позорным. Он окончательно остановился на решении самому руководить разгромом Наполеона. Отныне все военные решения принимались не в главном штабе, а в кабинете царя. Фактически отняв у Кутузова право главнокомандования, Александр не оставил ему даже уважения: молодежь, окружавшая царя, открыто посмеивалась над "робким стариком".

Позднее Александр вспоминал: "Я был молод и неопытен. Кутузов говорил мне, что нам надо было действовать иначе, но ему следовало быть в своих мнениях настойчивее". Но царь кривил душой: даже если бы генерал победил в Кутузове царедворца, мнение главнокомандующего все равно осталось бы гласом вопиющего в пустыне. Достаточно сказать, что однажды в ответ на просьбу, обращенную к царю, уточнить движение армии Михаил Илларионович услышал:

- Cela ne vous regarde pas!*

Гораздо охотнее Александр прислушивался к советам начальника австрийского штаба генерала Вейротера, который вскоре приобрел в глазах царя репутацию непререкаемого авторитета. Да и трудно было не увлечься многообещающим планом штабиста. С циркулем и линейкой в руках Вейротер смело маршировал по карте, отрезал французов от Вены и зажимал их в тиски между 90-тысячной армией двух императоров-союзников и 70-тысячной армией эрцгерцога Фердинанда. Таким образом, Наполеон должен был капитулировать подобно Маку.

15 ноября союзники выступили из лагеря, продвигаясь в величайшем порядке - все девяносто тысяч человек шли в ногу!

На следующий день произошел авангардный бой у Вишау, знаменательный тем, что здесь Александр впервые побывал в огне, наблюдая, как 56 русских эскадронов, подкрепленных пехотой, лихо прогнали с позиций 8 французских эскадронов. В начале боя царь в веселом настроении следовал за наступавшими колоннами, но когда стрельба стихла, он приуныл и безмолвно объезжал поле сражения, всматриваясь через лорнет в лежавшие тела и приказывая оказывать помощь тем, в ком замечал искру жизни. Остаток дня он не мог ничего взять в рот и к вечеру почувствовал себя нездоровым.

Вечером 19 ноября Александр со свитой осмотрел местность. Кутузову явно не нравилось расположение союзных войск, и царь старался не смотреть в сторону главнокомандующего, слушая пояснения Вейротера, в каком месте и какими маневрами будет обеспечена завтрашняя победа. На обратном пути встретили отряд кроатов, которые затянули какую-то национальную песню. Это протяжное, печальное пение, хмурое небо и холод навеяли на всех меланхолию; кто-то из свиты вполголоса заметил, что завтра понедельник - несчастливый день. В ту же секунду лошадь Александра поскользнулась, упала на круп, и царь, не удержавшись в седле, полетел в грязь.

В свите царя находился и Аракчеев, которому Александр предложил возглавить одну из колонн. Аракчеев, придя в сильнейшее волнение, отклонил эту честь, сославшись на несчастную раздражительность своих нервов.

В полночь с 19 на 20 ноября у Кутузова в Крешновицах собрались начальники колонн. Вейротер, разложив на столе карту, приступил к чтению и объяснению сочиненной им диспозиции, весьма сложной и длинной. Глядя на него со стороны, можно было подумать, что это учитель, разъясняющий урок школьникам.

Как только голос Вейротера монотонно зазвучал под сводами комнаты, Кутузов тотчас же заснул, в чем и выразилась вся его оппозиция плану австрийца. Буксгевден слушал диспозицию стоя, кажется, мало что в ней понимая; Милорадович хмуро молчал; прочие генералы выглядели довольно равнодушными, один Дохтуров внимательно разглядывал карту.

Когда Вейротер закончил, все уже с трудом сдерживали зевоту. Тем не менее Ланжерон нашел в себе силы возразить:

- Все это прекрасно, но если неприятель нас предупредит и атакует в Працене, что мы будем делать? Этот случай не предусмотрен.

- Вам известна смелость Бонапарта, - высокомерно ответил Вейротер. Если бы он мог нас атаковать, он это сделал бы сегодня.

Тут Кутузов проснулся и распустил совет.

Таким образом, союзниками был принят план сражения против армии, численности и боевых качеств которой они не знали, чье расположение предполагалось ими на позиции, которую она не занимала, и в расчете на то, что французы останутся неподвижными, как верстовые столбы.

Еще до рассвета Александр в сопровождении Кутузова подъехал к бивуаку генерала Берга, возглавлявшего четвертую колонну.

- Что, твои ружья заряжены? - спросил царь Берга.

- Нет, ваше величество, - ответил генерал.

- Ну так прикажи зарядить.

Так Берг впервые услыхал о предстоящем сегодня сражении.

Садясь на коня, царь обратился к Кутузову:

- Ну что, как вы полагаете, дело пойдет хорошо?

Главнокомандующий тонко улыбнулся:

- Кто может сомневаться в победе под предводительством вашего величества?

- Нет, это вы командуете здесь, - запротестовал Александр, - я только зритель.